Порождение зла (СИ)

Глава 1

За шесть утомительных месяце Иола успела хорошо устроиться здесь, несмотря на то, что это место служило ей темницей. Она особенно остро ощущала себя заключенной тогда, когда хотела выйти наружу, прогуляться на свежем воздухе, но надзирательницы ей этого не позволяли. Что ж, и к этому она постаралась привыкнуть.

Хотя это было понятно! Все в монастыре ее избегали, боялись. Стоило разлететься слушку о ее прошлых делах и причинах, по которым Иолу изгнали из дворца и заключили в монастырь, все воспитанницы стали остерегаться ее.

Иола сидела на кровати и размышляла. Ее тонкие пальцы задумчиво касались серебряного кольца на шее. Эта чертовщина, придуманная Верховным магом, полная ерунда! Как же эти шесть месяцев неудобно было жить с туго сжимавшим шею кольцом. Как будто она животное какое-то, на которое надели ошейник!

Верховный маг, однако, был прав. Это магическое кольцо блокировало способности Иолы. Когда она предпринимала попытки воспользоваться магией, кольцо начинало вибрировать и предательски мерцать, предупреждая надзирательниц о непослушании заключённой. Проклятье! Но ничего, она еще покажет этому старику…

Дверь открылась. Иола не сдвинулась с места. Она и так знала, кто и с какой целью явился. На пороге стояла младшая надзирательница Мая и смотрела на стоящую в углу кровать, на которой лежала Иола. При виде бездельницы надзирательница неудовлетворительно скривила рот.

— Ты доделала работу? — спросила Мая, взглядом указав на стопку платьев, на которых нужно было зашить дырки.

— Я занята.

Ответ Иолы скорее всего рассердил надзирательницу. Но та никак не проявила своего раздражения. Показывать эмоции или чувства — это признак слабости. Нужно обрести величайшее спокойствие, как говорила старшая сестра. Этому сестры монастыря Хаян учились всю жизнь. Покою и умиротворению. Что бы ни случилось, пожар или конец света, — сохранять спокойствие. Но Иола замечала, что младшая надзирательница пока не особо с этим справлялась.

— Чем же ты занята? — глубоко вдохнув и выдохнув, спросила сестра.

— Думаю! — воскликнула Иола, продолжая глядеть в потолок. — Нелегкое дело, знаешь ли.

— Конечно, — понимающе отозвалась монашка. — О чем же думаешь?

Иола присела. Лицо оживилось, а глаза загорелись.

— Мне вот интересно, — Иола хитро улыбнулась, — ты здесь уже пять лет…

— Шесть, — поправила Мая.

— Тем более! — Иола подалась немного вперед. — Как ты живешь без мужика? Так и зачахнуть можно! Или у тебя уже все зачахло давным-давно?

Мая снова не изменилась в лице.

— Быть может, ты сюда и сбежала от отчаяния, потому что мужика никак найти не могла? — Иола рассмеялась. — Ну конечно! Они, должно быть, все бегали от тебя!

Даже когда Иола разразилась очередным громким смехом, Мая сохраняла спокойствие.

— Ужин через час, не опаздывай, как в прошлый раз. — Мая повернулась и напоследок бросила: — Иначе останешься без ужина.

Как только Мая удалилась и дверь за ней захлопнулась, Иола прекратила смеяться. Лицо ее вмиг посерьёзнело.

— Ненавижу! — прошипела она сквозь зубы и снова легла на кровать.

Монашка говорила правду. Лучше не опаздывать. А то вчера она всего на минутку задержалась, — поправляла причёску, — так ее не допустили к общему столу! И она осталась голодной.

Ну, быть может, Иола все это заслужила? Учитывая, что она сделала в прошлом… Наверное, это ее кара.

Иола снова коснулась кольца на шее. Жутко тесно с ним! Так еще и металл всё время холодит кожу. И дышать свободно не получается.

Иола делила комнату еще с одной девушкой, которая сейчас работала на огороде. Комната была небольшой, почти пустой, без окон и с высокими потолками. На стороне Иолы стояла кровать, над которой висела маленькая полочка с личными вещами, и небольшой стол, где она, собственно, и выполняла ежедневную рутинную работу. Зашивала рванную одежду. Хоть в этом ей повезло. Работенку ей подобрали нетрудную. Это хотя бы не чистка клозета, не возня на огороде и — что еще хуже — не ухаживания за больными и лежачими на верхнем этаже.

Иола предполагала, что ей не зря подобрали именно эту работу. Она сидела в своей комнате и не выходила за ее пределы. Этого и добивались надзирательницы. Хотели отгородить ее от общества других девушек и женщин, потому что боялись, что Иоле вдруг приспичит устроить переполох, уговорить кого-нибудь на побег… Все может быть. А вдруг Иоле в голову придет кого-то покалечить или убить? Ну-ну. Такого допустить нельзя. Ни в коем случае. Поэтому, на благо всего монастыря и его обитателей, лучше держать ее далеко ото всех, взаперти, в своей комнате. Так думали надзирательницы.

Через час Иоле позволили выйти из комнаты и присоединиться к общему столу, располагавшемуся во дворе под открытым небом. Солнце было высоко, такое теплое и маленькое. Иола села напротив своей соседки по комнате, имя которой снова забыла. Та не раз представлялась, но Иола никак не могла запомнить ее имени. Может, потому что ей было это совсем не интересно.

— Меня от каши уже выворачивает наизнанку! — пожаловалась девушка, сидевшая рядом с Иолой.

— Алина, — сестра старалась говорить спокойно, — если не нравится, ты можешь в любой момент покинуть стол, вернуться в свою комнату и остаться голодной до самого ужина.

Алина ничего не ответила. Молча склонила голову над деревянной миской с кашей, от одного лишь серого цвета которой обычного человека стошнило бы. А уж о вкусе и говорить не приходилось!

— А на ужин, полагаю, тоже будет каша? — Иола обратилась к сестре, стоящей рядом с ней и следившей за порядком во время трапезы.

— Ты имеешь что-нибудь против? — сестра приподняла одну бровь.

— Вы сами-то пробовали эту дрянь? — Иола брезгливо отодвинула от себя миску. — На вкус и цвет, как какая-то грязевая жижа. Хотя бы для приличия посолили бы, все же не собак кормите.

И тут началось. Вдруг девушки с безумными глазами стали выкрикивать с мест, соглашаясь с Иолой.

— Жижа! Жижа!

— Дрянь!

— Грязь!

А некоторые как-то отрешенно смеялись.

Девушки, как попугаи, повторяли сказанные Иолой слова, не понимая даже их смысла. Иола закатила глаза. Опять.

Девицы не успокаивались, а только сильнее буянили. Всех как будто вмиг заразили бешенством. Начинался переполох. На шум прибежали другие надзирательницы. Пытались успокоить всех сначала строгостью, а потом запугиванием и угрозами, обещаниями наказать за неправильное поведение. И потихоньку девушки стали одна за другой успокаиваться.

Все воспитанницы были умственно неполноценными. Из-за психических отклонений их отправили в специальный монастырь.

Воспитанницы монастыря думали почти как маленькие дети. И вели себя так же. Иногда, конечно, Иола замечала у них какие-то проблески сознания. Они будто приходили в себя, становились такими, как все. Но потом что-то происходило, и сознание их снова путалось, они начинали смеяться на пустом месте.

Жить с такими — дело трудное. Иногда Иола себе не признавалась, но, казалось, будто сходила вместе с другими с ума. Это ее пугало. Наверное, именно этого и добивался Верховый суд, когда приговорил Иолу к ссылке в монастырь Хаян. Хотели свести ее с ума.

Иола ощущала себя здесь очень одинокой. Но ничего, она к этому уже привыкла. Эти люди, которых называли умственно отсталыми, время от времени, конечно, ее выбешивали. Но, в отличие от «нормальных» людей, они были чисты, не коварны и не хитры. Они не плели против нее заговоры, не замышляли ничего плохого. А таких людей Иола, увы, за всю свою жизнь мало повидала.

Когда девиц успокоили и заставили есть жалкое подобие каши, сестры отошли в сторонку и стали перешептываться. Иола прислушалась. Но разобрать, что именно говорят надзирательницы, не удалось. Кажется, та сестра, что должна была следить за порядком во время обеда, пожаловалась на Иолу и сделала ее виноватой в случившемся переполохе.

Вот же. Ей снова влетит. Не хотелось, чтобы ее снова запирали на неделю, лишая единственного наслаждения — прогулок. И так воспитанницам разрешают гулять во дворе всего раз в день под строгим и чутким наблюдением сестер. Тем более прогулка длится так мало, что им даже насытиться нельзя.

К ней подошла старшая надзирательница.

— Иола, встань из-за стола.

Девушки склонились над серой кашей. Видимо, их достаточно запугали. Только иногда любопытные глазки поглядывали исподлобья на Иолу.

— Я ем, — ответила Иола, брезгливо помешивая кашу деревянной ложкой.

— Повторю последний раз, — строго предупредила сестра, — встань из-за стола!

В прошлый раз, когда Иола не послушала их указаний и вдобавок еще попробовала сбежать из монастыря, они поймали ее заперли в тесном, — очень тесном — помещении, где была одна твердая, как камень, скамья и больше ничего. Ни окон, ни личных вещиц, которыми она себя время от времени отвлекала от скуки. Там ее продержали целую неделю. Она не видела ни света, ни людей. Еду приносили всего раз в день, воду — два раза. Нет-нет, туда больше ни шагу.

Иола неохотно встала и повернулась к сестре. Это была крупная женщина, с широкими плечами и строгими чертами лица. В уголке ее тонких губ росла большая и довольно неприятная бородавка. При разговоре со старшей сестрой Иола все время пялилась на бородавку и не могла сосредоточиться на словах. И сестра это замечала. Иола всегда думала, что это надзирательницу, скорее всего, раздражало. Но та никогда не показывала сердитости. Никогда.

— Это ты устроила переполох за столом? — твёрдо поставленным голосом спросила она.

— Не-а, они сами.

— Не признаешься?

— Я ничего не сделала, — настаивала на своем Иола, переместив взгляд с большой бородавки на стальные глаза сестры, — ничего.

Последнее слово она произнесла довольно медленно, растягивая каждую буковку, чтобы ее точно поняли.

— Хорошо, — кивнула старшая сестра, — тогда я вынуждена отправить тебя в одиночную комнату.

— Нет, — возразила Иола, гневно расширив глаза, — нет и еще раз нет!

Но ее не слышали.

— На неделю, — продолжила сестра без каких-либо эмоций, глядя на Иолу в упор, — если признаешь вину, то через неделю выйдешь.

— А если нет? — прошипела Иола.

— Тогда еще недельку посидишь, — пожала плечами сестра, — все просто.

Как только Иола представила эту одиночную комнату, как будет там находиться целую неделю совершенно одна, никуда не выходя, ее затрясло от гнева и отчаяния.

Тогда Иола поспешила признаться:

— Хорошо, я виновата. Из-за меня случился этот беспорядок. Я виновата, признаю.

Старшая сестра оставалась хладнокровной, глаза оставались такими же равнодушными.

— Ты молодец, что призналась, но посидеть неделю в одиночной комнате тебе не помешает.

Иола рассердилась. По указанию старшей сестры к ней подошли надзирательницы, схватили за локоть и хотели повести в знакомую сторону, но Иола отбивалась. Напрасно. Четверо против ее одной — бессмысленная попытка освободиться.

— Черти бы вас побрали! — крикнула Иола.

Тут неожиданно надзирательницы остановились. Их настороженные взгляды устремились куда-то назад. Иола обернулась. К стенам монастыря стремительно приближались люди в темных одеяниях, на черных лошадях.

Сестры посмотрели на старшую сестру. И в их глазах Иола прочла настоящую тревогу.