После майдана 2005-2006

31 декабря

Может, от «оранжевой революции» и жизни после нее одна польза: яснее стало, как важно дать возможность стране нормально развиваться, не делить украинцев на «наших» и «не наших». Иначе распри никогда не закончатся. Если сегодня победитель будет открыто радоваться, что придушил своих противников, то через два-три года они поменяются местами, потому что отменить выборы уже никто никогда не сможет. И что это будет за жизнь? Это хуже, чем в неволе, а в неволе лучшие из зверей не размножаются.

К сожалению, значительная часть времени президента уходит на представительство: он посещает и устраивает приемы, наносит визиты, произносит дежурные речи, своим присутствием подчеркивает важность всевозможных мероприятий, которые или не имеют никакого отношения к делу, или - весьма косвенное. Утомительно, но необходимо, а иногда и полезно: в дежурную речь иной раз можно вложить что-нибудь более или менее значимое.

Припоминаю подготовку к торжествам по случаю открытия Года России в Украине (2003). 2002-й был Годом Украины в России, и мы должны были дать, так сказать, ответный бал. Я прикидывал, как построить свое выступление во Дворце «Украина». Оно должно было отвечать традиционной важности момента, но звучать по-современному, без особой фальши. В политике это вообще нелегкое дело, а тут в голове - неотвязная мысль о газовой трубе и о других таких же далеко не праздничных реалиях жизни.

В черновике заготовленной в аппарате речи я вычеркнул, например, советское слово «дружба», заменив его более принятым в международной практике и более точным словом «добрососедство». Мне сказали, что в России это может быть воспринято как вызов. Я ответил, что публика ведь не будет знать, какие слова я вычеркнул. Для спекуляций просто не будет материала. Российская пресса оценила мое выступление как достаточно холодное, однако на отсутствие «дружбы» не обратила внимания. Зато было замечено, что я предложил россиянам соревноваться в построении демократии и гражданского общества.

Почему историки бывают более объективны в оценке деятельности руководителей государств, чем современники? Историков больше интересует то, что руководитель сделал, а не то, чего не сделал. Они судят по документам - по указам, законам и подзаконным актам, по отчетам об их исполнении, по статистическим показателям. Современники в своих суждениях и оценках руководствуются настроениями, своими и чужими впечатлениями и верованиями и, что имеет огромное значение, - ожиданиями и надеждами. Историк от своего персонажа ничего не ждет, ни на что в связи с ним не надеется.

Понятно, что мне, как и всякому на моем месте, хотелось бы, чтобы мою деятельность оценивали по тому, что я сделал, а не по тому, чего не сделал. Ведь, кроме прочего, в суждение о том, что ты не сделал, а должен был сделать, человек вкладывает свое личное понимание, что такое хорошо и что такое плохо, что нужно, а что не нужно.

Это суждение предельно субъективно. Коммунист, например, проклинает меня за то, что я не только не попытался вернуть ему советский социализм, а наоборот, всячески препятствовал такому развитию событий. Идеологически противоположная сторона, та в свою очередь уверена, что я мог и обязан был меньше считаться с коммунистами и другими слишком «советскими» людьми и силами. И оба не сомневаются, что только моей «преступной безответственностью» можно объяснить то, что я не сажал всех и всяческих взяточников и коррупционеров по мере их появления, не давая им укрепиться.

По степени осведомленности, по знанию подоплеки событий, по объективности оценок всякий управляющий стоит ближе к будущему историку, чем управляемые. Он знает то, что они могут узнать значительно позже или не узнают никогда. Михаил Сергеевич Горбачев вскоре после августовского путча 1991 года сказал, что некоторых вещей, связанных с этим событием, он не сообщит никогда и никому. Кто-то в связи с этим задал вопрос Александру Николаевичу Яковлеву, одному из отцов перестройки, как понимать это высказывание Горбачева. Яковлев ответил: «Так и понимать. Не скажет никогда и никому».

Много раз приходилось читать очень глубокие рассуждения о тех политических или государственно-политических мотивах, которыми я руководствовался при увольнении какого-нибудь важного лица. Рассуждения такие глубокие, что я сам бы в них поверил, если бы не знал совершенно точно, что освободился от данного деятеля совсем не по тем причинам, о которых пишет пресса, а почти по противоположным, часто - сугубо этическим, отчего и не могу называть фамилии.

Вот назначаю я на важную государственную должность молодую женщину. Знает дело, очень энергичная, привлекательная, очень правильно и убедительно обо всем рассуждает, в печати выступает с хорошими статьями. С первых дней чувствуется ее присутствие в руководстве, подает хорошие законопроекты, квалифицированно ставит препоны перед плохими законопроектами. Но проходит некоторое время, и я подписываю указ об освобождении этой женщины, которая уже успела стать популярной в стране. Меня спрашивают, почему я это сделал. Некоторые возмущаются, говорят о моем самодурстве, о том, что она чем-то не угодила мне лично, была, мол, плохо управляемой, слишком принципиальной. А настоящую причину знают только несколько человек. И ни они, ни я никогда ее не огласим.

Дело в том, что эта принципиальная, популярная, высококвалифицированная особа использовала свои большие способности не совсем по тому назначению, что требовалось. Работала на государство, но не забывала при этом себя.

Отрицательное отношение значительной части или большинства населения к лидерам журналисты выражают в таком слове, как «режим». Правильно это слово относить к порядкам, которые устанавливаются лицами или группами лиц, пришедшими к власти незаконным или сомнительным путем. Но с помощью этого слова выражается негативное отношение и к другим, вполне легитимным, руководителям. «Режим Сталина», «режим Хрущева», «режим Горбачева», «режим Кучмы». «Долой преступный режим Кучмы!» - кричали на «оранжевом» Майдане, кричали и задолго до Майдана.

Ющенко сокращал этот клич до «Долой преступный режим!» Правда, не всегда. Например, во время теледебатов с Януковичем перед «третьим» туром в декабре 2004 года он сказал: «Я готов повторить сегодня, что главной проблемой для развития Украины является преступный режим, извините, Кучмы - Медведчука - Януковича. Достаточно доказательств этого тезиса».

Я не совсем понял, что в этом контексте означало слово «извините». За что «извините»?

Есть такое выражение: «коридор возможностей». Чем дальше человек от власти, тем шире кажется ему этот «коридор». Толпа считает его вообще беспредельным. Человек же власти (особенно - высшей власти) ощущает коридор возможностей плечами. Это в самом деле почти физическое ощущение. Но свойственно оно не всем, кому дается власть. Поэтому руководителю чаще, чем остальным людям, следует повторять известную молитву: дай мне, Господи, сил свершить то, что я могу, смирения - перед тем, что я не в силах свершить, и мудрости - чтобы отличать одно от другого. Так, кажется.

Когда Ющенко особенно громко и, так сказать, чистосердечно распространялся про «злочинну владу» и «преступный режим», я был готов попросить Господа дать таки Виктору Андреевичу порулить - чтобы он услышал, что будут говорить о его «режиме» и о нем самом через больший или меньший промежуток времени.