Постмортем

Глава 1

Всё опять пошло наперекосяк.

Свежий ветерок летней ночи ворвался в тёмную комнату. Занавески пытались сдержать его и раздувались изо всех сил, притворяясь корабельными парусами, но проиграли — и тёмная комната мгновенно наполнилась запахами свежескошенной травы, тумана, отцветающей сирени и совсем немного — расположенной неподалёку конюшни.

Ветер промчался по комнате, полистал страницы лежавшего у окна древнего фолианта в деревянной обложке, позвенел сложными амулетами из стекла, хрусталя и кристаллов, раскачал висевшие на нитках под потолком пучки горьких трав. Заигравшись, он ворвался было внутрь белеющего на полке с книгами человеческого черепа и даже посвистел в пустых глазницах, но быстро отшатнулся и испуганный исчез.

— Хэть! — за подоконник уцепились ладони. — Сейчас…

Кряхтение, сопение и прочий оркестр звуков, которые обычно издаёт человек, очень не желающий быть услышанным. Ладони напрягаются, пальцы бледнеют, кажется, ещё чуть-чуть — и их владелец…

Нет.

Не получилось.

Руки соскользнули и, царапнув ногтями по дереву, скрылись за окном.

Шипение.

Негромкое: «Ай-й-й».

Вторая попытка. Более удачная — возможно благодаря тому, что в этот раз кряхтения и тяжёлого дыхания было куда меньше. Свет нарождающейся луны и звёзд заслоняет огромная чёрная тень, в комнате становится совершенно темно, и судить о происходящем можно лишь по звукам. Шорох ткани, скрип дерева, шелест бумаги… Громкий звон разбитого стекла.

Сдавленное ругательство.

В коридоре послышались шаги — быстро приближающийся цокот каблучков по деревянному полу.

— Вот ты и попался, — язвительно заметил голос в темноте. В изголовье кровати сверкнули два маленьких зелёных глаза.

— Тише!.. — зашипел второй голос, принадлежавший ночному любителю лазать в окна. Фигура пригнулась как можно ниже, стараясь слиться с полом.

Отворилась дверь — и свежесть летней ночи моментально сменилась невыносимым запахом формалина, перебитого тяжёлыми духами.

— Тальф! — позвали шёпотом. — Тальф, ты здесь?

Тёмный силуэт (а это был именно Тальф) замер, потому что домоправительница Эльма, чья высокая, строгая и тонкая фигура маячила на пороге, не могла видеть живые объекты, если те оставались неподвижны. У оживлённых магистром Хейлером слуг попадались разные отклонения: оно и неудивительно, ведь после смерти тела начинали стремительно и разнообразно разрушаться, но конкретно это нарушение Тальф считал очень полезным.

— Да, я тут, — отозвался человек в чёрном и показательно зевнул.

— Я слышала, как что-то разбилось!

Секундное замешательство.

— Наверное, силурийская трубка скатилась. Я оставил её на столе. Завтра уберу.

— Если бы я могла пройти, то убрала бы всё прямо сейчас. Ты же забудешь и утром обязательно порежешься!

Время шло, за окном громко стрекотали сверчки, призрак садовника тихонько подвывал какую-то песенку во время работы, но ответа на намёк домоправительницы не было.

Эльма потопталась на месте. Пучок волос на её макушке забавно трясся, когда она вглядывалась в темноту светящимися зелёными глазами и топталась на пороге, не в силах его переступить. Ещё бы, мел из карьера на Белом озере, толчёный розовый кварц и немного розмарина надёжно хранили комнату Тальфа от вторжения.

Если бы не они, бывшая любимая фрейлина королевы (а потом и не менее любимая фрейлина короля) не дала бы юноше никакого житья.

Что-что, а подбирать слуг магистр Хейлер умел, хоть и доводил до паралича дворцовую прислугу, когда во время визитов говорил нечто вроде: «Вы прекрасный садовник, этот куст — просто произведение искусства! Кстати, как вы себя чувствуете?»

Не дождавшись ответа, Эльма пробормотала себе под нос: «Несносный мальчишка», тихонько закрыла за собой дверь и простучала каблуками обратно в комнату, где проводила всё свободное время, стоя в тёмном углу и таращась мёртвыми глазами на портрет молодого короля.

— Несносный мальчишка, — передразнил Клаус. Почти не тронутый тлением крыс с чёрной спинкой и белыми боками зевнул, показывая длинные зубы, и потянулся, расправляя длинный голый хвост. — Даже в моё время так не говорили, — грызун умыл передними лапами роскошные усы. — Ну рассказывай, коли разбудил. Кто она? Юна, свежа и прекрасна, как цветок? Её талия тонка и изящна, как виноградная лоза? Её перси тяжелы и сладки, как…

— Её зовут «Практическая некромантия». И «Всё пошло не так», — Тальф откинул капюшон и тут же лишился двух третей своей ширины и солидности: на месте загадочного ночного незнакомца оказался худой и нескладный юноша с длинными светлыми волосами, которые давно и настойчиво требовали внимания расчёски. Каждый локон жил своей жизнью и старался удивить владельца, выбрав самую причудливую форму и направление роста.

Молодой человек лихорадочно пытался нашарить на столе спички. Под подошвами его сапог хрустели осколки тонкого стекла невероятно дорогой силурийской трубки — и этот хруст отдавался болью в юном сердце.

— И почему я не удивлён?.. — ухмыльнулся крыс. — А среди её имён нет «Побег от горожан»?

— Сегодня обошлось, — пробормотал юноша. «Побег от горожан» была его любимицей. С ней они провели множество незабываемых страстных минут, когда сердце замирало в предвкушении встречи с чьими-то вилами, а во всём теле вдруг просыпались необычайная лёгкость и невиданная прыть.

Несмотря на то, что с некромантии уже много столетий назад сняли запрет, горожане всё равно относились к магам с подозрением и были склонны считать, что если человек в балахоне сидит ночью на могиле прадедушки, то пришел он именно за прадедушкой, а не, скажем, за могильными червями для ритуала.

Существовали, конечно, и лицензии, и официальные разрешения Ковена, но жители предпочитали сперва как следует огреть ночного копателя чем-нибудь тяжёлым, чтобы не убежал, и только потом выяснять, что он делает и по какому праву.

Проскребла и зашипела сера, непроглядную тьму рассеял маленький огонёк, который переместился за пыльное стекло масляной лампы.

Едва появилось хоть какое-то освещение, Тальф принялся бесшумно метаться по захламлённой комнате. Он огибал груды книг, открывал и закрывал шкатулки и сундучки, скидывал на пол одежду и бумаги, бился об острые углы мебели и осматривал все горизонтальные поверхности, заставленные всякими странными приспособлениями и сосудами. Наконец юноша замер, звонко хлопнул себя по лбу и бросился к полке, висящей под самым потолком. На тонкой дощечке теснилось несколько десятков склянок, пузырьков и флаконов: разных размеров, форм и цветов, с рукописными этикетками, привязанными на бечевку. Юноша перебирал их, приглядывался и неразборчиво бубнил себе под нос: «Не то. Опять не то. О! Вот где она была всё это время!.. Снова не то. Да где же?..»

Интересовавшие его склянки, как это обычно и бывает, куда-то запропастились. Тальф пренебрёг главным правилом спешащего человека: никогда не показывать нужным вещам, что ты куда-то торопишься.

На полу зашелестела ткань: крыс спрыгнул со стола и топтался по накидке, принюхиваясь и попискивая от удовольствия:

— Ничего себе! Цветы, лимон… А это что? — крыс на мгновение задумался, не прекращая активно шевелить носом. — Что-то свежее, растительное. А! Бергамот!

— Поздравляю, — пробормотал Тальф. «Да где же они, Тьма побери?» — Ты почти определил состав сегодняшнего зелья. Разве что забыл жабьи глаза и розмарин.

— Во-первых, запах духов прекрасной юной девицы от запаха твоих мерзких зелий я смог бы отличить и будучи живым, — оскорбился Клаус. — А во-вторых, розмарин я не упоминал, потому что ты и так весь им провонял, — в подтверждение своих слов крыс чихнул и потёр нос лапками.

Клаус был прав. Опыт старого гусара (которым он был при жизни) и обоняние крысы (в чьём теле он оказался из-за ошибки Тальфа) легко разоблачили нехитрый обман. Вернее, даже не обман, а полуправду: юноша действительно был на кладбище и действительно ходил туда, в том числе и за могильными червями, а вот с кем он это делал — уже другой вопрос.

Жозефина, в отличие от других знакомых Тальфу девушек, совершенно не боялась ночных погостов, и молодой человек иногда задумывался о причинах. Передался ли ей бесстрашный нрав предков, заполучивших трон в те далёкие времена, когда главным инструментом политической борьбы служила секира? Или, возможно, её успокаивало присутствие пары десятков королевских гвардейцев, чьи усищи ненавязчиво торчали из-за каждого дерева, куста и могильной плиты?

Она всегда сама напрашивалась пойти с Тальфом, чему тот только радовался: лишние руки в его деле никогда не мешали. Подержать что-нибудь, понести запасную лопату, стащить с королевской кухни целый куст розмарина, которого постоянно не хватало, отвлекать пробудившегося мертвяка, пока Тальф судорожно листает книгу в поисках подходящего изгоняющего заклятья… А гвардейцы — да и Тьма бы с ними, с гвардейцами. Пока они делают вид, будто их не существует, а Тальф не пытается покуситься на честь наследницы престола, всё будет хорошо.

Впрочем, кто и на чью честь скорее покусится — это ещё большой вопрос, потому как Жозефина манерой поведения иногда пугающе напоминала Клауса.

— Давай помогу! — подал голос крыс и тоненько пискнул, когда юноша подхватил зверька и занёс над полкой с зельями.

— Трупная кислота, собачья известь и порошок можжевельника!.. — прошептал Тальф. — Ищи!..

— Ого, — удивился крыс. — Кого ты там пробудил, древних богов?.. — нос быстро-быстро задёргался, усы заходили ходуном. Секунда текла за секундой, Тальф волновался всё сильнее. Наконец Клаус чихнул и опять принялся тереть нос. — Ох, ну и вонь… Вон та банка — это известь. Порошок в солонке, а мёртвая кислота в дальнем углу. Кажется, белый флакон из-под духов мадам Савари.

Тальф опустил крыса на пол, бесшумно выудил нужные сосуды и прочёл этикетки.

— Точно! Спасибо!

Откупорив их, он щедро сыпанул в кислоту можжевелового порошка и затем очень осторожно добавил буквально несколько крупинок собачьей извести.

— Ой! — последней оказалось слишком много и из горлышка вырвался фонтанчик светящегося фиолетового газа, который тут же впитался в потолок. Последний от этого не особо пострадал, поскольку на своём веку впитывал вещи и похуже. — Всё, спасибо, я побежал!

Клаус не успел спросить: «Так кого же ты, Тьма побери, пробудил?» — как Тальф поспешно забрался на стол, свесил ноги из окна, извернулся, повис на руках — и с головой нырнул в тёплую летнюю ночь.

Счёт шёл на секунды.

Колдун быстрым шагом пересёк притихший сад с полупрозрачным садовником, вышел за ворота и припустил изо всех сил по тёмной улице. В багровое небо утыкались чёрные силуэты зловещих башен, вырастающих из не менее зловещих особняков.

Где-то совсем рядом сверкала огнями центральная улица Гримхейма. Она поднималась в гору, пока не упиралась в небольшую площадь перед воротами королевского дворца. Шумящая бесконечным праздником, сияющая витринами магазинов и ресторанов, заполненная нарядными людьми и запруженная каретами, она была лицом и сердцем города. Но стоило загулявшему столичному жителю зайти за нарядные фасады — и он рисковал свернуть шею в совершенно диком овраге, где разве что волки не водились.

И Тальфу нужно было именно туда: пройти между двумя каменными заборами размером с крепостные стены, там несколько раз поскользнуться и споткнуться о гнилые деревяшки, затем спуститься, хватаясь за кусты и высокую траву, на дно оврага; попытаться перепрыгнуть шумный ручеёк (обязательно наступить в него и зачерпнуть ледяной воды через дырку в сапоге), обогнуть здоровенный куст опьяняюще ароматной черёмухи, перешагнуть вросшую в землю ограду из замшелых камней — и оказаться на старинном кладбище.

Разумеется, до него можно было добраться и другим путём: как-никак, древний погост, стиснутый с трёх сторон стенами и заборами, располагался почти в самом центре разросшегося за столетия Гримхейма. Но для этого придётся сделать крюк в три квартала и заходить через центральную аллею, охраняемую сторожем, который успел хорошо запомнить лицо Тальфа. Как и то, что от его ночных визитов хорошего ждать не приходится.

Все кладбища в мире устроены одинаково: чем ближе ко входу, тем аккуратнее всё выглядит. Кресты вытягиваются по стойке смирно, склепы идеально оштукатурены, дорожки выметены, ограды сверкают свежей краской. Всё готово к встрече важных гостей, всё подтянуто-отчищено-напомажено, как на строевом смотре или в доме старушки-тирана перед приходом гостей.

Но чем дальше, тем больше окружение расслабляется. Кресты позволяют себе встать поудобнее, а дорожки, могилы, ограды и склепы меняют парадные мундиры на домашнюю одежду — лишайники, плесень, ржавчину и бурые прошлогодние листья. Тальф же заходил с самого дальнего конца кладбища, где вообще не разберёшь, что это за место.

Берёзовая роща, густые заросли крапивы. Ноги путаются в высокой мокрой траве, вместо могил — невысокие холмики, а от груд позеленевшего камня, которые давным-давно были величественными усыпальницами, тянет сыростью и болотом.

Тальф углубился в рощу и пробежал, тяжело дыша и спотыкаясь, по следу из примятой травы.

В иное время он бы обязательно заблудился в темноте, но сейчас путь был ясен как никогда. Ослепительные лучи тонкими серебристыми нитями пробивались сквозь листву, а в них переливались мириады беспорядочно мечущихся частичек, словно кто-то чихнул в банку с блёстками.

Наконец Тальф замер, спрятавшись за кустом. Его ноги промокли, накидка потяжелела и тянула вниз, а ко лбу прилипла паутинка — ни капли героизма, ни грамма пафоса, ни градуса уверенности в себе.

Пока он бегал туда-сюда, прятался от Эльмы и искал зелье, в его сознании не находилось места сомнениям, зато сейчас, стоило остановиться, они опомнились, накинулись на юношу и принялись его грызть.

«Может, надо было позвать на помощь?»

«Может, и надо было», — ответил Тальф сам себе.

А может, и нет. Вернейшим средством от порождений потустороннего мира всегда был мрачный мужик с серебряным мечом, но такого поблизости не водилось, а лишний десяток дуболомов со шпагами и пистолетами мог навредить Невесте так же, как кусок сочной вырезки голодному уличному псу. Так что зелье, которое Тальф нёс с собой, оставалось лучшим из доступных средств. Кстати, где оно?

Молодой человек сунул ладонь в сумку, пошарил там и будто заполучил за шиворот ведро ледяной воды. Пропало!

А, нет. В следующее мгновение ладонь сомкнулась вокруг прохладной склянки, и юноша сделал один из самых долгих выдохов в своей жизни.

Осторожно выглянув из укрытия, Тальф увидел, что за время его отсутствия ситуация мало изменилась.

Посреди кладбища, окружённый руинами древних усыпальниц, рос дуб. Невероятно огромный дуб, дуб, в сравнении с которым все остальные дубы казались не такими уж и дубами. Для того, чтобы описать его, потребовалось бы несколько страниц, заполненных эпитетами, призванными показать, каким он был корявым, мрачным, уродливым и контрастирующим со всем вокруг. Это дерево помнило и первых жрецов, которые совершали у его корней дикие варварские обряды, и первых лицензированных некромантов, которые совершали те же обряды, только в менее странной одежде, со скучающим выражением лица и без последующих оргий.

И сейчас у подножия этого древнего исполина, накрывшего кладбище своей кроной, разливался свет настолько яркий, прекрасный и чистый, что у стороннего наблюдателя не осталось бы никаких сомнений — перед ним абсолютное зло, потому что лишь у абсолютного зла хватило бы нахальства напялить на себя столь безупречные в своей непорочности одежды.

Свет этот исходил от белого платья безликой призрачной девушки с длинными волосами, которые красиво и плавно развевались в воздухе, словно водоросли, подхваченные подводным течением. Из этого же платья вырастали ленты полупрозрачного тумана, которые обвивали зависших над землёй гвардейцев и очень недовольную Жозефину. Последняя упрямо пыталась вырваться несмотря на то, что Тальф строго-настрого запретил ей это делать.

Щупальца (именно так назвал бы их Тальф) поменьше оплетали ветви дуба и тянулись к другим деревьям, едва заметно пульсируя и поблескивая в высокой траве.

Девушка, изгибаясь как лента гимнастки, легко и грациозно скользила в воздухе от гвардейца к гвардейцу, заглядывала в их белые глаза, касалась бледными ладонями осунувшихся лиц и долгими страстными поцелуями впивалась в тёмные, почти чёрные губы. В эти моменты из глаз и рта очередного громилы шёл странный белый дымок, а в голове Тальфа звучал негромкий женский стон, которым можно было иллюстрировать значение слова «сладострастный».

— Пошли на кладбище, Тальф, — пробубнил молодой человек, передразнивая Жози, которая в этот момент изо всех сил брыкалась и пыталась укусить туман. — Вызовем мертвяка, поболтаем…

Парой часов ранее они с принцессой собирались вызвать духа подревнее и поболтать о старых временах. Для Тальфа это было полезной практикой, а для авантюристки Жозефины — развлечением. Кто же знал, что вместо безобидного призрака появится жуткая тварь?

Обычно дикие привидения сидели себе спокойно в заброшенных зданиях и лишь изредка подвывали, отпугивая мародёров и искателей приключений — потому что сами побаивались неадекватных живых, от которых можно ждать любой гадости. Некоторых духов удавалось приручить — и садовник в доме магистра Хейлера был тому примером.

Но попытка приручить Невесту не привела бы ни к чему, кроме медленной и болезненной смерти, смягчённой каким-нибудь блаженным наваждением. У Невест не было разума — только неизбывная тоска без конца и края, чёрный холод в душе и неутолимая жажда любви и тепла. Причём отсутствие разума в данном случае было не наказанием, а наградой, единственным, что могло облегчить участь несчастной души, с которой при жизни произошло нечто, что лучше не знать ради здорового сна и веры в людей.

Для начала — защитный круг.

Выбрав участок почище, юноша быстро высыпал на землю весь оставшийся у него толчёный кварц. Круг получился отличный: чаще всего было достаточно лишь обозначить линию, но Тальф решил, что в нынешней ситуации лучше перебдеть, чем недобдеть, и насыпал кристаллов от души, с горкой.

Теперь печать.

Из сумки появился свёрнутый кусок холстины, который молодой человек расстелил на траве рядом, стараясь не слушать, как в его голове девичий голос жарко шепчет: «Я так скучала по тебе!.. Иди ко мне скорей, любимый, я не могу больше ждать». В полутьме можно было заметить, что на ткани вышита сложная печать — сплошь углы, круги и тревожно знакомые символы, взгляд на которые вызывал тревогу: казалось, буквы шевелятся и видоизменяются, стоит лишь отвести глаза.

Ну и, разумеется, зелье.

Молодой человек крепко сжал в ладони прохладную склянку и собрался приступить к изгнанию, как вдруг услышал хрип одного из гвардейцев. Невеста застонала и сыто заурчала, а здоровяк несколько раз дёрнулся, словно в припадке, но быстро замолк и обмяк.

«Опоздал!» — мысленно взвыл Тальф и бросился к ближайшему щупальцу тумана, которое обвило старую высокую берёзу с почерневшим у земли стволом. В сапогах мерзко захлюпало, с лица никак не получалось смахнуть паутинку, а накидка цеплялась за всё подряд, будто не желая приближаться к призраку, но некромант этого не чувствовал — все его мысли и ощущения были сосредоточены в ладони, которая стискивала гладкий стеклянный пузырёк. Юноша нёс его в вытянутой руке, как собственное пламенеющее сердце.

— Ай! — увернуться от щупальца, которое почуяло живую душу и потянулось к Тальфу. — Ой!..

Снова хрип — от смертельного поцелуя задёргался ещё один гвардеец.

Трясущимися от холода и напряжения руками Тальф откупорил пузырёк с зельем, зачем-то понюхал его (большая ошибка) и вылил буквально пару капель на щупальце. Жидкость, попав на эфирное тело призрака, засветилась синим и принялась расползаться по туману, как клякса по бумаге.

Молодой человек возликовал.

У его плана, как и у любой импровизации, хватало слабых мест. Например, печать на ткани легко могла не сработать, но Тальф решил использовать именно её, потому что расчищать площадку от травы и два часа рисовать печать, чтобы потом обязательно ошибиться в какой-нибудь мелочи, было слишком долго и тоже рискованно.

Также могло не сработать зелье — и тут на одно «почему» могло быть десять тысяч «потому что», ведь всё, касающееся призраков, было таким же ненадёжным и зыбким, как они сами, состоявшие из невесомой энергии и пары грамм эктоплазмы.

Вернувшись бегом к печати и мысленно молясь всем известным богам, чтобы Невеста больше никого не успела выпить досуха, некромант разгладил ткань и щедро выплеснул остатки зелья в самый центр. Сердце на секунду остановилось в ожидании провала, но нет — попав на ткань, зелье принялось кататься по ней, будто по промасленной, и также тускло засветилось.

Одним длинным прыжком юноша запрыгнул в круг, отбросил ненужный пузырёк и замер в предвкушении.

Очень долгое мгновение не происходило абсолютно ничего, а затем над кладбищем прокатился громкий звук, напоминающий скрип старых ворот, многократно отражённый эхом в колодце. В следующую секунду Невеста дёрнулась, как кошка, которую кто-то сильно потянул за хвост. Она повернула голову и, хотя глаз на лице призрака не было, молодой человек всеми сведёнными в ужасе внутренностями почувствовал, что Невеста безошибочно нашла его взглядом.

Огромный дуб вздрогнул. Впечатление было такое, словно крыша громадного собора заходила ходуном из-за землетрясения.

Берёза, обвитая щупальцем, печально хрустнула, а все остальные призрачные конечности в доли секунды втянулись обратно в сияющее подвенечное платье. Гвардейцы пришли в себя и с одновременным тоскливым «А-а-а!» сырыми мешками свалились на землю. Следом за ними с выражениями, которые юной леди не стоило произносить вслух, рухнула Жозефина.

Туманное щупальце вытянулось в струну, край которой быстро засасывало в центр алеющей в темноте печати. Невесту притянуло к земле и потащило, но она, не желая сдаваться, хваталась призрачными пальцами за траву, деревья и землю, оставляя глубокие царапины и борозды.

Тальф успел обрадоваться, что всё прошло относительно спокойно — и тут же пожалел об этом, потому что привидение быстро сообразило, кто во всём виноват, и кинулось к молодому человеку. Кинулось — и разбилось в клочья о невидимую стену. Взвыло, заревело, застрекотало, обвило защитный круг нестерпимо яркими обрывками света. Чудовище всё крепче сжимало искрящийся и скрипящий воздух вокруг Тальфа, который стоял ни жив ни мёртв, зажмурившись и стараясь не думать о том, что на расстоянии локтя от него беснуется жуткая тварь.

Обвитая привидением берёза с громким треском переломилась, и громадное дерево начало заваливаться прямо на Тальфа, который застыл, глядя, как на него надвигается огромная зелёная крона

Хватило половины мгновения, чтобы юноша пришёл в себя, отчаянным прыжком преодолел такое расстояние, какое ни за что бы не преодолел бы в других условиях, и припустил прочь изо всех сил, скользя, спотыкаясь, видя перед собой собственную тень и понимая, что за спиной к нему рвётся сгусток злого света, хватающий землю у его пяток длинными острыми пальцами.

Берёза рухнула, похоронив под собой печать и останки призрака, а Тальф споткнулся, подвернул ногу, вскрикнул и покатился кубарем, царапаясь и зарабатывая синяки.

Свет померк.

На кладбище установилась такая тишина, что лежавший в сырой траве юноша зевнул, проверяя, не оглох ли.

— Тальф! — в предрассветной полутьме к нему ковыляла Жозефина — вся в грязи и листьях, простое серое платье порвано, на веснушчатой щеке зелёный след мха. Круглое лицо растеряло последние крохи благородства. — Ты идиот! — в груди молодого человека что-то провалилось: разгневанная Жози для него была куда страшнее любого призрака. — Ты же говорил, что всё проверил! — принцесса, фигуру которой можно было охарактеризовать как «крепко сбитая», подскочила к юноше, одним резким движением поставила его на ноги и собралась отправить обратно ударом под дых, но Тальф, давно изучивший повадки подруги, машинально увернулся.

— Жози, я… — «Сейчас будет пощёчина». — Я проверил и перепрове… — «Теперь коленом в пах». — Кто же знал, что это могила де… — «Сейчас снова пощёчи… Ай!»

Принцесса явно учла предыдущие ошибки.

Колдун осел на подозрительно длинную кочку, держась за живот и стараясь втолкнуть в лёгкие воздух. Жози нависала над ним невысоким разбуженным вулканом.

— Да послушай же! — просипел наконец некромант. Где-то рядом пыхтели и вполголоса ругались гвардейцы, которые пытались найти в темноте пистолеты, шпаги и друг друга. — Я понятия не имел, что восстанет Невеста! И это ты сама выбрала могилу!

— И что?! — одновременно парировала и перешла в наступление принцесса. — Кто из нас некромант? Ты должен был предвидеть! Ты должен быть знать!.. — Жозефина стояла, крепко сжав кулаки, и слегка пританцовывала на месте от гнева, а затем из неё как будто вытащили позвоночник: девушка неожиданно обмякла, плюхнулась рядом и спрятала лицо в ладонях.

На какое-то мгновение Тальф забеспокоился: показалось, что Жозефина положит голову ему на плечо, прильнёт или возьмёт за руку в поисках поддержки, но принцесса лишь тяжело дышала, не делая никаких попыток сблизиться.

— Это перестаёт быть весело, — сказала наследница трона спустя пару мгновений и стерла со щеки кусочки мха. Верней, размазала их ещё сильнее.

Тальф помедлил с ответом:

— А разве оно когда-то было?

— Было, — хихикнула принцесса. — Когда скелет ухватил тебя за мантию и тянул в склеп, а я бегала вокруг и тебя вытягивала.

Тальф вспомнил тот случай и поёжился:

— Да уж. Веселее некуда.

Гвардейцы тормошили своих неподвижных сослуживцев.

— С ними всё будет хорошо? — спросила Жозефина.

Юноша лишь скривился:

— Конечно нет. Невеста выпила из них все силы. После такого не живут.

Принцесса выругалась:

— Вильгельм нас прибьёт.

— Не нас, а меня, — усмехнулся Тальф. — Ты-то наследница… Ладно, что-нибудь придумаю. Не впервой. В конце концов, это Вильгельм послал их за нами шпионить.

Тальфу стоило определённых усилий умолчать о том, что парой недель ранее тот же самый первый министр Вильгельм прислал в дом Хейлера группу солдафонов. Они вызвали юношу во двор и обступили со всех сторон, после чего один из них (судя по облезлой позолоченной нашивке и самым большим в группе усам, капрал) навис над перепуганным Тальфом, ткнул ему в грудь пальцем толщиной с черенок от лопаты и, воняя луком, произнёс долгий монолог о пестиках и тычинках, которые никак не должны встретиться, иначе Тальфу все пестики с тычинками поотрывают именем короля. Напоследок, видимо, для пущего усвоения, красномордый громила отвесил молодому человеку хорошую затрещину, из-за которой у него потом полчаса звенело в левом ухе.

Какое-то время некромант и принцесса наблюдали за тем, как гвардейцы оттаскивают мертвецов в сторону, кидая в сторону Тальфа ненавидящие взгляды.

— Пока ты со мной, тебе ничего не сделают, — заметила Жози, прочитав мысли молодого человека.

— Спасибо, — поблагодарил он принцессу.

Ненависти гвардейцев в свой адрес он решительно не понимал. Умерли и умерли, с кем не бывает? Этих-то громил оживляют за счёт казны, с душой и свободной волей, а такое далеко не каждому по карману. В конце концов, если бы гвардейцы боялись умереть, то не любили бы так дуэли, из-за которых столичный полк почти на четверть состоял из покойников.

— Пойду, — поднялась Жозефина. — Что ты будешь делать завтра?

— Много всего, — уклончиво ответил Тальф, и, к счастью, принцессу это устроило.

Ей было вовсе не обязательно знать, что завтрашний день грозил стать самым важным за последние месяцы — и самым провальным, учитывая, что молодой человек до этого не спал почти двое суток.

Магистр Хейлер впервые за долгое время открыл глаза и призвал Тальфа к себе.