Тальф ютился на малюсеньком стульчике, который был бы неудобен даже пятилетнему ребёнку. Его собственные колени маячили едва ли не на уровне глаз, в то время как позвоночник постоянно приходилось выгибать — и всегда неудобно.
Из-за этого старый и шаткий письменный стол напротив выглядел, как настоящая твердыня закона с уходящими в небеса бастионами и драконом — жандармом с выдающимися седыми бакенбардами, пятнистой лысиной и демонически взлохмаченными бровями.
Тот пока не делал попыток заговорить, лишь скрёб пером по бумаге, периодически кидая на молодого человека долгие и полные подозрения взгляды.
Кроме него в комнате с отсыревшими жёлтыми стенами не двигалось ничего, кроме мухи, безуспешно пытавшейся найти выход. Тальф внимательно наблюдал за ней — как потому, что другого развлечения не предвиделось, так и потому, что выход ему тоже бы не помешал.
Происходящее казалось сном и воспринималось отстранённо, будто театральное представление. Но колдун подозревал, что очень скоро реальность догонит его и как следует огреет по макушке метафорической дубиной.
Железная дверь позади Тальфа со скрипом и лязгом отворилась, после чего из-за спины колдуна стремительно выпрыгнул офицерик в синем. Он положил на стол исписанный лист бумаги и столь же стремительно исчез. Жандарм аккуратно отложил перо, надел на нос карикатурно крошечное пенсне, зачем-то встряхнул лист и принялся читать, шевеля губами и время от времени ухмыляясь.
— Ну-с, молодой человек, — сказал он, когда положил лист обратно, а пенсне скрылось в нагрудном кармашке. — Рассказывайте.
— …что рассказывать? — тупо переспросил Тальф.
— Всё рассказывайте, — улыбнулся жандарм. — И с самого начала. Как вас зовут, например? Где живёте? Чем занимаетесь в свободное от контрабанды время?
— Контрабанды?! — юноша вскочил со стула, пожилой защитник законности быстрым и точным движением схватился за рукоять лежащей у него на столе дубинки.
— Да. Контрабанды, — ледяным голосом повторил он и молодой человек медленно опустился обратно.
За спиной скрипнула дверь, но жандарм махнул рукой, мол, всё в порядке, и железная махина снова закрылась. Муха села на зарешеченное окошко и у Тальфа перехватило дыхание — наконец-то он понял, куда угодил.
— Если вы не знаете, контрабанда — это когда кто-то берёт некие ценности, в вашем случае это оживлённые лошади, и тайком перевозит их через границу королевства. Тайком — потому что перевозка припасов для некромантии и любых оживлённых существ за границу запрещена. Вы понимаете, о чём я говорю?
— Понимаю, — ошарашенно произнёс Тальф. — Но я…
— Очень хорошо, — не дослушал жандарм, продолжая гипнотизировать молодого человека своим ровным ледяным голосом. — В показаниях ваших подельников написано, что вы нашли их и угрозами заставили помогать. Это не…
— Нет! — снова с горячностью воскликнул юноша. — Они лгут! Они лгут, я… — и прикусил язык, поняв, что чуть было не сболтнул лишнего.
— Вы — что?.. — полюбопытствовал старик.
— Ничего, — опустил глаза Тальф. — Я никого не находил. И никому не угрожал.
— Показания трёх человек говорят об обратном, — лохматые брови взметнулись вверх и медленно сползли обратно. — Это вы нашли их. Вы предложили им свои услуги в качестве некроманта и вашей идеей было перевозить рабочую мертвечину по морю в герцогство Альбози. Конечно же, суд примет во внимание ваши показания, но три против одного… — очень выразительная пауза. — Я бы на вашем месте, молодой человек, начал говорить. И чем быстрее, тем лучше. Если, конечно, вы не хотите попасть на виселицу, а затем на бессрочную каторгу.
— Но я не виноват! — неожиданно для самого себя всхлипнул Тальф. В горле застрял ком горечи. — Всё было не так!
— А как оно было? — будто бы между делом полюбопытствовал жандарм.
И молодой человек принялся рассказывать, как оно было и кто во всём виноват. Взахлёб, торопливо, давясь словами, вспоминая все, даже самые мелкие подробности, и не замечая, что перо снова заплясало по бумаге, записывая всё-всё, от первого до последнего слова.
Время от времени старик останавливался и задавал уточняющие вопросы, которые вызывали у Тальфа новый приступ красноречия — и снова плясало по бумаге перо, снова билась в зарешеченное окно муха, снова юноша чувствовал, будто падает, падает, падает в пропасть и никак не может остановиться.
— Хорошо, — сказал, наконец, жандарм, вновь отложил перо и промокнул последний лист от лишних чернил. — Вижу, что это не вы всё организовали. Эрик этот, к слову — тот ещё типчик… Прочтите и подпишите внизу.
Тальф пробежал глазами по изящным и аккуратным, будто и не написанными от руки, а отпечатанным буквам.
— Простите, тут… — робко подал он голос. Жандарм укоризненно посмотрел на него, поджав губы.
— Что?
— Написано, что я получал плату за умышленные преступные деяния. Но я же…
— Молодой человек, вы получали плату? — раздражённо скривился жандарм.
Тальф поник:
— Ну… Да.
— То есть у вас было заранее обдуманное намерение заработать на оживлении павшей скотины?
Кивок:
— Было.
— Ну вот видите, — одними уголками губ улыбнулся жандарм. — А деяние в итоге оказалось преступным, так что…
— Но я…
— Мо-ло-дой че-ло-век! — отчеканил страж закона так, что Тальф втянул голову в плечи. — Я не собираюсь ради вашей прихоти переписывать целый лист. Вы ведь не разбираетесь в законном уложении и судопроизводстве, верно?..
— Верно, — упавшим голосом ответил юноша.
— Тогда оставьте это дело тем, кто разбирается, — голос жандарма неожиданно потеплел и Тальф невольно почувствовал жаркий прилив благодарности. — Подписывайте, ничего страшного не произойдёт. Суд во всём разберётся.
Тальф дочитал и вопросительно поглядел на старика. Тот кивнул, после чего некромант вздохнул, и поставил свою подпись на нескольких листах.
— Отлично. Офицер! — снова скрип несмазанных петель. — В камеру его.
— Что?! — вскочил юноша. — Но как? Почему?..
— А вы думали, что мы погрозим пальчиком и отпустим? — нахмурился жандарм. — Вы участвовали в преступлении и признали это, — он потряс в воздухе стопкой листов. — Дальше решит суд.
— В какую его? — спросил давешний синемундирный офицерик. Обернувшийся Тальф увидел своё отражение в его надраенных до блеска пуговицах. — В первую?
Жандарм взглянул на молодого человека и мгновение помедлил с ответом:
— В какой народу поменьше?
— Во второй! — отрапортовал офицерик, от усердия вытягивая из узкого воротничка шею с острым кадыком и едва ли не щёлкая каблуками надраенных сапог. — Никого нет!
— Давай туда, — кивнул дознаватель. — И пока что никого не подсаживай.
Стоило ледяному железу коснуться запястий Тальфа, тот впал в странное оцепенение. Его повели по длинным коридорам, где расхаживало множество людей, носивших всего два вида обуви: либо надраенные до блеска сапоги, либо грязнющие башмаки, от которых на ходу отваливалась засохшая глина, а из дыр торчали чумазые пальцы.
Поворот налево, затем поворот направо, раз, два, три, четыре, пять ступеней в подвал, бьющий в нос невыносимый смрад немытых тел, гнили и испражнений.
Лязг металла, грубый толчок в спину: «Руки сквозь решётку! Руки, я сказал!»
Тальф торопливо просунул ладони между прутьев, и тяжеленные кандалы исчезли. Следом за ними исчез и офицерик — стремительно взбежал по лестнице, закрыл за собой дверь и громыхнул замками.
На мгновение установилась тишина, и молодому человеку хватило этого времени на то, чтобы снова включиться в происходящее. Серый луч света из маленького окна под потолком честно пытался рассеять прелую тьму, но ему удавалось лишь намёками обозначить размеры и очертания предметов: несколько длинных и узких участков подвала, огороженных решётками, огромный тюк гниющей соломы рядом с Тальфом и бледные фигуры в камере напротив. Юноша задрожал, огляделся и тихонько шмыгнул носом, пытаясь побороть отвратительное и постыдное желание разрыдаться.
— Это кто тут у нас такой? — раздался голос, которым могла бы говорить куча мусора: старая, спрессованная и раскисшая под дождём
— Колдун, чтоль? — переспросил второй, низкий и хриплый. Фигуры пришли в движение и придвинулись к решётке камеры напротив. Тальф отшатнулся: жуткие морды вызывали настоящий ужас даже не будучи освещёнными. Сломанные носы и уши, шрамы, нечётное количество конечностей и глаз — они шевелились, дышали, говорили, плевали и толкались так гармонично, будто были единым существом, собранным из тех частей, которыми побрезговали остальные некроманты.
— Похоже, колдун! — снова мусорная куча. — Эй, колдун! Оживи моего дохляка! — хлюпающий, шамкающий и чавкающий смех подхватили ещё несколько глоток. — А то висит без дела уже лет тридцать!
Тальф увидел говорившего: тот прижал к решётке все свои останки и что-то демонстрировал, но, к счастью, темнота милосердно скрыла, что именно.
— Эй! Это ж он! — послышался знакомый голос Синюшного. — Эй! Эрик! Эрик! Это же…
— Тальф! — толстяк грозовой тучей заклубился за спинами первого ряда узников. — Ах ты!.. Мелкий!.. Да как ты смел! Посмотри, что ты наделал! Посмотри! Затащил меня сюда! Горе мне, горе! — толстяк явно работал на публику, видимо, подозревая, что за происходящим в камере следят. — Что же мне теперь делать? На что будут жить мои детки? Ты виноват, слышишь, мерзкий колдун! Твои тёмные чары околдовали меня и заставили нарушить закон!
— И ведь отсадили его от нас, ишь… — поддакивал синюшный. — Сдал всех, небось, с потрохами. Всё рассказал, везде закорючку поставил! — недалеко от камеры Тальфа упал смачный плевок, но пол стал от этого лишь чище. — Доберёмся до тебя! Слышишь, щенок?! Доберёмся!
— Горе мне, горе… — продолжал на фоне причитать Эрик.
Мусорная Куча всё ещё тряс чем-то в складках одежды и хихикал, остальные узники тоже голосили, но Тальфа куда сильнее беспокоило, что среди всех этих голосов он не слышал второго «племянника» барышника — с жутким шрамом. Похоже, тот предпочитал словам дело.
— Только попадись! Попадись!
Крик охранника: «А ну заткнулись!» не помог: заключённые продолжали бесноваться, кричать, угрожать и — в первое мгновение Тальф подумал, что ему показалось — грызть решётки. Это не осталось безнаказанным: очень скоро в тёмный подвал протиснулись огромные жандармы с дубинками.
Преступники заскулили и отшатнулись назад, в темноту, стараясь спрятаться друг за друга, но слишком поздно — громилы открыли камеру, в три секунды уложили всех на пол и как следует отпинали тяжёлыми сапожищами.
Всё закончилось так же быстро, как и началось — жандармы исчезли, оставив после себя стонущих заключённых, душную смрадную темноту и Тальфа, который застыл, боясь привлечь к себе внимание.
— Щ-щенок, — просипел среди кряхтения и оханья знакомый голос. — Конец тебе. Конец, усёк?..
Стоять без движения быстро надоело. Нужно было как-то устраиваться.
Тальф, которого колотил озноб от усталости и напряжения, хотел было присесть на солому, но быстро оставил эту задумку: та наполовину сгнила, а на вторую половину состояла из жирных лоснящихся блох размером с мышь. Насекомые лениво ползали в ожидании нового блюда, поэтому молодой человек махнул на всё рукой, плюхнулся на пол и вытянул ноги, надеясь, что плотная ткань мантии не растворится при соприкосновении с коростой грязи на полу.
Нужно было думать, но думать как раз не получалось: в голове туман, зубы стучат, сердце колотится так, что рёбра молят о пощаде, а кровь раскаляет тело своим бешеным бегом.
«Что делать? Что делать? Что делать?.. Позор. Какой позор!..»
Тальф подтянул колени и уткнулся в них лицом, начиная понемногу раскачиваться.
Да, позор. Ещё какой. Причём, не только для него, а для всех, кто его окружал. Для Эльмы, которая, хоть и вела себя подчёркнуто-строго, но заменила ему умершую мать, для магистра Хейлера, который взял его в ученики, помог, дал шанс, для Жози…
При одной мысли о принцессе юноше захотелось завыть. По Жози его поимка может ударить сильнее всего. Друг наследницы — преступник и каторжник, уму непостижимо. Страшно и представить, какие слухи пойдут теперь.
Тоненький голосок в голове молодого человека осторожно предположил, что с такими знакомствами Тальфу точно не место в камере и, может быть, стоит просто попросить кого-нибудь о помощи?.. Мысль была очень заманчивой, как висящее на ветке сочное яблоко: протяни руку, схвати — и проблемы сразу же исчезнут. Однако в комплекте с яблоком шёл гнусного вида говорящий змей с подозрительно логичными и правильными речами.
И чем больше змей говорил, что у Тальфа есть полное право попросить о помощи, тем меньше хотелось это делать.
«Нет. Нельзя», — покачал головой молодой человек и глубоко вздохнул. Он чувствовал себя как утопающий, добровольно отказавшийся от брошенного каната.
Не хватало ещё, чтобы принцесса покрывала преступника.
Тальф мысленно повторил последнее слово. Оно невыносимо горчило и очень больно кололо прямо в сердце. «Преступник, преступник, преступник».
Да, теперь он преступник. И пусть юноша яростно протестовал, не желая признавать себя им, рациональная часть сознания понимала своеобразную логику закона, которой руководствовался жандарм и которой, скорее всего, будет руководствоваться суд.
Пусть обманом, но он нарушил закон королевства, и теперь… Теперь что? Ждать казни и каторги?
Перестав раскачиваться, молодой человек крепко задумался. А действительно — что он может сделать? Боевые заклинания магистр Хейлер презирал и привил это презрение Тальфу, так что о попытке освободиться силой можно было забыть.
Мысленно перебрав в голове все свои умения и навыки, Тальф остановился на вызове демона.
Он мог его призвать. Теоретически. На практике юноша, разумеется, никогда этого не делал, потому что за вызов такой сильной сущности можно было получить наказание, в сравнении с которым даже тюрьма и каторга покажутся отдыхом на водах.
Вскочив, он принялся ходить из угла в угол, пытаясь понять, что можно использовать.
Небольшой осколок кирпича вызвал бурную радость — вот и нашлось что-то, чем можно нарисовать печать. Нестабильную, конечно же, но вполне рабочую и пригодную для вызова какой-нибудь потусторонней дряни.
Ещё было бы неплохо найти кусок мела, потому что с защитным кругом всё было куда сложнее. Кирпич для него точно не подходил, а рандеву с разъярённым демоном, который, едва появившись, начнёт крушить всё вокруг пылающим мечом, стало бы прощальной глупостью Тальфа.
Но мела, конечно же, не было. «Думай, голова, думай, — схватившись за голову носился по камере молодой человек. — Если не мел и не травы, то…»
Можно было использовать пару малоизвестных хитростей — три очень сложных символа и заклятие на мёртвом языке, но и они не гарантировали успех. А вот если…
Тальф остановился. Опустил плечи, ссутулился, выдохнул.
«Демон, конечно. Отличная идея».
Вызвать злобную и могущественную тварь, которая разнесёт половину города — это, конечно, прекрасный способ доказать свою невиновность и показать всем, что ты не опасен для общества.
Снова усевшись на пол и прислонившись к прохладной стене, Тальф закутался в мантию и затих.
Заключённые в камере напротив потихоньку приходили в себя и негромко переговаривались.
— Спишь, щенок, да? — прошипел Синюшный. — Ну спи-спи!
Однако спать Тальф не собирался. Его мозг лихорадочно работал, пытаясь найти выход из безвыходной ситуации — и, не находя его, впадал во всё большее уныние.
Будущее, которое до этого выглядело не то чтобы радужным, но по крайней мере достойным, резко помрачнело.
Умереть на виселице, ожить в качестве безмозглого и бессловесного раба, а затем вкалывать в железных шахтах на островах северного моря, пока тело не развалится — так себе доля. Даже в лучшем из возможных исходов, при котором суд сделает скидку на то, что Тальф не ведал что творит, молодому человеку предстоит провести какое-то время в тюрьме. И что дальше? Выйти с подорванным напрочь здоровьем и клеймом преступника, а затем уже осознанно работать на людей вроде Эрика? Ведь кроме колдовства Тальф ничего не умел и ничему, кроме колдовства, не учился, а значит, выбор прост — либо это, либо голодная смерть.
Смерть.
Молодой человек покосился на осколок кирпича.
Тот не годился даже на то, чтобы подавиться им.
Да и смерть не была спасением от позора — уж кому как не Тальфу было знать, что при желании до человека можно дотянуться и на том свете.
По ступеням затопали две пары сапог. Молодой человек очнулся от болезненного забытья и подался вперёд, чтобы рассмотреть, кто пришёл, но тут же ойкнул — холодная стена вытянула всё тепло, и шею заклинило.
— Где там этот малец? — в подвале стояли, озираясь, два жандарма — одинаковые настолько, будто их отлили из олова по одной форме.
Тальф навострил уши.
— Вроде во второй. Он там один сидит.
— Хорошо. Я сейчас.
Второй страж закона подошёл к камере, где сидел некромант.
— Пришли к тебе, — ухмыльнулся жандарм. — Сейчас приведём.
На какой-то миг Тальф почувствовал себя щенком, увидевшим любимого хозяина после долгой разлуки. Радость, благодарность, ликование и облегчение обрушились на плотину, собранную из мрачных размышлений, и смыли её ко всем чертям.
Сейчас некромант был готов наброситься на спасителя, разрыдаться и расцеловать — лишь бы выбраться из этого жуткого места. Но интересно, кто же пришёл? Жозефина? Посланник от магистра? Тальф притопывал на месте от удивления и вставал на цыпочки, чтобы пораньше рассмотреть, кто войдёт в подвал.
— Пшёл! — внутрь грубо втолкнули мрачного мужика с всклокоченными волосами, огромной спутанной бородой и порванной рубахой. Подвал был набит запахами так плотно, что чуть не лопался по шву, но ароматам пришлось потесниться, чтобы впустить свирепую вонь застарелого перегара.
Второй жандарм отомкнул камеру Тальфа и пропойцу (а, судя по роскошному «фонарю» ещё и драчуна) затолкали внутрь. Тот сразу же рухнул, как подкошенный, на солому и захрапел. Вши заинтересовались им, но вскоре брезгливо отползли обратно.
Юноша стоял с открытым ртом и хлопал глазами, не понимая, что происходит.
— Но… Это… Ко мне? — спросил он и первый жандарм захохотал:
— Повёлся!
— Они всегда ведутся, — напарник отразил смех.
— Конечно же к вам, ваше сиятельство! — съязвил первый. — А вы-то, небось, ждали высочайшего королевского помилования, да?
Заключённые в камере напротив загоготали. Мусорная Куча снова подскочил к решётке и принялся что-то показывать, а Эрик, пользуясь случаем, ввернул очередное упоминание о голодающих детках.
— Сидите, Ваше сиятельство, сидите, — ухмыльнулся жандарм, направляясь к выходу и оставляя за спиной ошарашенного, униженного и морально уничтоженного Тальфа. — А вы заткнулись все быстро! Пока опять не получили!..