Постмортем

Глава 2

— В такой момент!.. — шипел на Тальфа первый министр Вильгельм. Он опирался костяшками пальцев на деревянный стол, которым спокойно можно было подпереть крепостные ворота и не бояться никаких таранов. — В такой момент!.. У меня нет слов! Негодяй! Просто негодяй! — тончайшие чёрные усики, тщательно приглаженные тёмные волосы с проседью, тугой и жёсткий, как кираса, серый мундир, обтягивающий тщедушное тельце. — Не думайте, что если вы — личный ученик магистра Хейлера и друг её высочества, то вам всё будет сходить с рук! Подвергать опасности наследницу престола в то время, как…

Стоило им с Жози разделиться, как из предрассветной полутьмы выплыли красномундирные фигуры, которые без лишних слов взяли Тальфа под руки и отнесли во дворец, верней, в кабинет Вильгельма, расположенный в крыле, выстроенном из скучного серого камня. Хорошо хоть не ударили обо что-нибудь по дороге — чисто случайно, разумеется.

— Молчите? Вот и молчите, раз нечего сказать!..

Тальф машинально убрал со лба белобрысую прядь и изо всех сил изобразил сожаление. Он и в самом деле прекрасно осознавал свою вину и корил себя, но опыт общения с любым видом начальства подсказывал, что испытывать какое-то чувство мало, надо ещё и убедительно его показать.

Полутёмный кабинет освещала единственная лампа, выхватывающая из тьмы бесчисленные корешки книг в шкафу за спиной министра. Слева от молодого человека медленно проявлялся сизый прямоугольник окна — светало.

— …вы ведь не подумали, да? А если бы на месте тех гвардейцев оказалась принцесса? Ими уже занимается полковой некромант, но её высочество-то другое дело! Закон Карла Славного — слышали о таком, может быть? — ехидно заметил министр. — Потерять наследницу престола сейчас — значит…

Конечно же Тальф слышал. Все слышали о законе Карла Славного, потому что именно с этого соглашения началась новая глава в истории королевства.

Закон приняли четыреста лет назад, после того, как королю (который тогда был просто Карлом, без громких прозвищ) Ковен некромантов с Рогатой горы помог отразить вторжение южных соседей. Раньше в Гримхейме с некромантами обращались так же, как и везде — били палками, закидывали камнями, поднимали на вилы и сжигали на кострах, но победа изрядно усложнила ситуацию.

Некроманты, объединённые в Ковен в очень аккуратных и дипломатичных выражениях сообщили королю, что устали прятаться в пещерах, спать в сырых гробницах и страдать от ревматизма. Вместо этого было бы неплохо обрести легальный статус и право заниматься своими изысканиями без угрозы мучительной смерти. Карлу не пришлось долго думать, потому что на расстоянии дневного перехода от дворца как будто невзначай встали лагерем десять тысяч мертвецов. Измученная боями королевская дружина смогла бы лишь геройски погибнуть и пополнить их ряды.

Так и появился закон — договорённость между Ковеном и королём.

Некромантов переставали преследовать, разрешили построить в черте города первый и единственный в своём роде университет; оговорили систему прав, обязанностей, сдержек и противовесов, и ещё много-много всякого. На кое-чём король особенно настаивал, и именно этот пункт, скорее всего, имел в виду министр: мертвецы не могли занимать трон. Монархов вообще запрещалось оживлять — и история не раз подтвердила, насколько это дальновидное решение.

— Разгильдяйство! — Вильгельм ткнул в потолок указательным пальцем и Тальф чуть не поднял голову, чтобы взглянуть вверх. — И отсутствие понимания! Зачем вы взяли её высочество с собой?! Как вы вообще додумались до такого?

Молодой человек вовремя прикусил язык. Ответить сейчас — значило навлечь на себя лишние несколько минут словоизлияний.

А Жози попробуй откажи, как же. И дело тут даже не в том, что она вообще-то принцесса и если прикажет Тальфу спрыгнуть с обрыва, то придётся прыгать.

— …но меня больше возмущает другое! Вы побежали к себе домой! Не в жандармерию, не в университет, не во дворец, а к себе домой! Ни один человек, кроме вас, не знал, что произошло! И сгинь вы там, никто не сообразил бы, где искать принцессу! Признайтесь, вы понимали, что ничего хорошего вас не ждёт и просто побоялись рассказать! Надеялись, что никто ни о чём не узнает! Струсили!..

И снова Тальф прикусил язык — на этот раз куда больнее.

Несправедливые обвинения всегда били точно в цель и выводили молодого человека из равновесия вернее всего. Кровь ударила в голову, очень захотелось выпалить что-нибудь остроумное, возбуждённый мозг подкидывал варианты один другого язвительней.

А Вильгельм продолжал. Если не слушать, то можно было бы даже назвать его забавным. Бурно жестикулирует, насколько позволяет негнущийся мундир, разоряется, хватается за голову, брызжет слюной, которая в слабом свете лампы красиво блестит и опадает на столешницу.

Но не слушать министра уже не получалось.

— …а это жуткое создание? Как это случилось, я вас спрашиваю? Как и почему? Чему вас учили все эти десять лет? И главное, зачем учили, раз вы так и не смогли понять, кто восстанет из могилы? Какой от вас вообще толк?! Ради чего магистр Хейлер тратил своё время?!

В глазах у Тальфа потемнело.

Зубы разжались.

— Уверен, вы справились бы лучше, — произнёс чей-то голос, и мгновением спустя юноша понял, что это были его слова.

— Что?! — воскликнул Вильгельм. — Что вы сейчас сказали?! Не зарывайтесь, молодой человек, вы не в том положении! Я могу приказать всыпать вам плетей тут же, на конюшне!..

Тальф мысленно обругал себя.

За долгие годы учёбы его распекали десятки раз, и юноша научился переживать такие моменты с минимальным ущербом. Главное — пропускать всё сквозь себя, будто говорят о ком-то за спиной. Можно ещё и поддакивать, мол, да! Совсем уже там! И чтоб никаких! С ума посходили!.. Чтоб завтра же!.. И больше никогда!.. И вообще!..

Стоишь себе стеклянной статуей, в голове ни единой мысли, разве что какая-нибудь модная популярная песенка звучит. Или повторяется по кругу одна и та же фраза: ритмичная, как марш. «Вче-ра ме-ня ру-гал Виль-гельм», — мысленно чеканил Тальф, впуская в сознание лишь интонации министра. — «Вче-ра ме-ня…»

— …вы понимаете?

Тальф задумался на мгновение, понимает ли он. Затем осторожно кивнул, сопроводив действие вздохом глубоко раскаявшегося человека.

— …понимает он! Война, вы слышите? Вы хотя бы думали, чем это грозит, перед тем, как?..

Бла-бла-бла.

Продолжает бесноваться. Про тяжёлое положение на границе, про короля, здоровье которого с недавних пор стало главным государственным секретом, снова про Жозефину.

«Вче-ра ме-ня…»

Главное — не услышать лишнего и снова не сорваться, а то и в самом деле оттащат на конюшню да исполосуют всю спину — с Вильгельма станется.

Юноша на пару мгновений вернулся в реальность, чтобы невпопад поддакнуть Вильгельму и привести того в ещё большую ярость.

— Нет, вы не будете! Не будете!..

«Не буду, не буду, — устало подумал Тальф. — Лишь бы только твою рожу усатую не видеть. И вообще, заканчивал бы ты уже. Спать-то как хочется…»

Но министр и не думал успокаиваться. Повторял одно и то же, обвинял, ругал, угрожал, увещевал — и так до тех самых пор, пока Тальф неожиданно для самого себя не зевнул с подвыванием во весь рот.

Мир застыл.

Какое-то мгновение казалось, что первый министр вот-вот упадёт на пол и пустит пену изо рта.

Молодой человек подобрался, сонливость тут же улетучилась, но было слишком поздно: над его головой сгустились метафорические тучи, которые закручивались в воронку и угрожающе гремели.

Пауза затягивалась.

— Ну? Что вы стоите? — спросил наконец Вильгельм.

Тучи исчезли, напряжение спало, так и не достигнув высшей точки. Урагана не случилось.

Тальф встрепенулся. Ситуация требовала его реакции, и он ситуацию не разочаровал: пробубнил извиняющимся тоном что-то нечленораздельное и развёл руками.

— Стоит он!.. Вы слушали меня вообще?

Тальф торопливо закивал.

— Ай!.. — Вильгельм издал такой звук, будто очень хотел плюнуть в юношу ядом, но яд, как назло, кончился. — Идите! И запомните хорошенько всё, что я сказал!

Холодные, но в то же время душные коридоры остались позади. Громадные двери, на створки которых Тальфу приходилось давить всем весом, распахнулись, выпуская наружу юношу и сонного гвардейца, который постоянно зевал и бормотал что-то себе под нос. Уже рассвело, но солнце пока не вышло из-за рогатой горы, которая отбрасывала на город длинную тень. Обе острые вершины, покрытые ледяными шапками, окружал переливающийся ореол тёплого света, очень похожий на нимб над головой праведника.

На захламлённом заднем дворе, куда вывели Тальфа, переступала копытами и изредка фыркала запряжённая лошадь. Мёртвый старик в серой крестьянской рубахе набирал из колодца воду в огромную бочку: придерживал колодезный ворот задубевшей ладонью, но ведро, падая вниз, всё равно грохотало на весь город.

Поодаль, под раскидистым клёном, растущим у глухого каменного забора, стоял колченогий стол, за которым сидели, ёжась от холода и передавая по кругу бутыль из тёмного стекла, сонные громилы в красных мундирах. Шпаги и ружья стояли у забора, а их хозяева резались в карты и перебрасывались репликами, но очень вяло и заторможенно, уже не из интереса, а скорей просто чтобы не уснуть.

Появление Тальфа вызвало оживление: его проводили глазами и грубыми солдатскими шутками.

Вместе с конвоиром юноша пересёк свежий и прохладный сад и добрался до ворот, где конвоир зевнул так, что хрустнула челюсть, приоткрыл тяжёлую створку и приказал катиться вон, покуда цел.

Площадь перед дворцом пустовала, только пожилой сморщенный дворник стоял в рыжем круге света от фонаря и угрюмо дымил трубкой, окидывая улицу оценивающим взглядом профессионала.

Колдун двинулся вниз по улице, раздумывая, что делать и куда идти. На девять утра они договорились встретиться с Жирным Эриком в старых почтовых конюшнях на окраине города, но сейчас было от силы часа четыре, а Тальфу жутко хотелось поспать и сменить мокрую одежду, которая стала тяжёлой, как стальная броня, и тянула к земле.

Вопреки здравому смыслу, говорящему, что лучше пойти в конюшни и подождать там заказчика, заплетающиеся ноги сами понесли к дому. Если бы в тот момент юноша был способен думать, то думал бы что-то в подобном духе: «Будь что будет. Если я усну во время работы, лучше точно не станет». Он спустился по главной улице, которая отдыхала после бурной ночной жизни перед бурной дневной.

Когда Тальф добрался до дома, солнце уже вышло из-за горы и начало понемногу согревать, ласково и незаметно.

— О! — Клаус открыл глаз, когда молодой человек тяжело перевалился через подоконник, свесил ноги со стола и, не замечая, что сидит на древней книге, попытался стряхнуть с ног сапоги. — Как всё прошло?..

— Нормально, — кивнул Тальф. — Более или менее.

Крыс выпрямился и снова зевнул. Зелёные глазки сверкнули любопытством:

— Что случилось-то? Кого ты вызвал?

— Невесту… — буркнул молодой человек и раздражённо добавил, обращаясь к сапогу: — Да чтоб тебя трижды разнесло!..

Обувь наконец-то свалилась с ноги.

— Невесту? В смысле…

— Вид призрака такой. Позже расскажу, — Тальф широко зевнул, слез со стола и в следующую секунду запрыгал по полу на одной ноге, шипя и негромко ругаясь.

— С-с… Стекло! — процедил он, отвечая на удивлённый взгляд крыса.

Эльма должна была разбудить Тальфа в восемь, и время ещё оставалось. Предвкушая сладкий сон и представляя, с каким наслаждением завернётся в колючее шерстяное одеяло, юноша сбросил мокрую одежду и тяжело плюхнулся на кровать.

— Ты опоздал! — Жирный Эрик колыхался от злости, как огромная медуза. Его подбородки, плохо скрытые под редкими рыжими волосами, гневно тряслись.

— Да-да, простите, — пробормотал Тальф, снимая капюшон.

В заброшенной конюшне было темно, прохладно и пахло всем тем, что обычному человеку ни за что не захочется нюхать. Свет проникал через узенькие окна и дыры в черепичной крыше. На земляном полу, накрытая соломой, Тальфа ждала работа — пятнадцать павших лошадей, которых надо было оживить и превратить в полноценную рабочую скотину.

— Мы же договорились! — тело Эрика двигалось даже когда он не прилагал для этого никаких усилий. Одежда вздымалась буграми и опадала, будто толстяк состоял из густой кипящей смолы. — Пришли, а тебя нет! И ребята тоже вон стоят ждут! — ребята негромко переговаривались поодаль, в темноте, и Тальф, видевший их при свете дня, мог этому только порадоваться. Лицо одного было синюшным, как у недельного мертвеца, а зверскую морду второго пересекал настолько чудовищный шрам, что было неясно, как его голова до сих пор не распалась надвое. — Торчим тут, ждём, как будто никаких дел у нас больше нет!

— Сейчас-сейчас… — молодой человек оглядел участок каменного пола с огромной печатью, которую он уже не раз настойчиво просил обходить стороной и содержать в порядке. Сегодня её опять трудно было рассмотреть из-за мусора, соломы, навоза и грязных следов. Тальф глубоко вздохнул и это не укрылось от Эрика:

— Чего?

— Ну я же просил…

Две громадные руки упёрлись в валики жира на боках:

— Проси-ил? А нам тут что, не работать теперь, раз ты просил? И вообще, молчал бы! Мы согласились тебе работу дать, деньги неплохие платим, а он опаздывает! Просил он! Ишь!.. Я тоже просил в девять прийти!..

Юноша хотел напомнить, что вообще-то Эрик сам нашёл Тальфа и чуть ли не на коленях ползал, умоляя взяться за работу. Заказ, мол, горит, деньги вложены, разорюсь, по миру пойду, жена все глаза выплачет, детки с голоду опухнут.

И про то, что половину гонорара толстяк стабильно не отдавал, рассказывая о тяжёлом положении и тех же голодных детках, Тальф тоже мог упомянуть.

Тальф мог сказать очень многое, но промолчал.

И потому, что работа у Эрика была его единственным заработком, и потому, что ссориться с толстяком не хотелось, чтобы не потерять призрачный шанс взыскать с него долг, и потому, что лишних сил на выяснение отношений просто не было.

Вместо этого пришлось найти в самом тёмном и пахучем углу драный веник из берёзовых прутьев, смести в сторону соломинки и сор, обновить печать, удавить жабу, которая уселась на плечи и назойливо шептала, что вообще-то договаривались о создании только одной печати и восстановление тоже стоит денег, тем более мел не простой, а с Белого Озера.

— Давайте первую, — скомандовал Тальф, когда закончил с печатью и воскурил ядрёную смесь трав, от которой разило как от старых солдатских сапог.

Жуткие «ребята» раскидали солому вокруг первой коняги и прицепили к дохлому животному крючья, а затем, с помощью хитрой системы противовесов под потолком конюшни, тяжёлого дыхания и сиплых ругательств, опустили падаль в центр печати.

Материал для оживления был так себе. Торчащие рёбра, вздутые животы, шрамы на облезлой шкуре: по всей видимости, коняг ещё при жизни заездили так, что смерть для бедных животных была желанным благом. И где Эрик достал этих бедолаг?

Началась рутинная и привычная работа.

Пассы руками, чтение заклинаний, извлечение из ткани реальности обжигающих энергетических линий и их перенаправление в мёртвую плоть. Затем громкий вскрик на мёртвом языке, после которого лошадь окутывало удушливое зелёное облако — и спустя мгновение она поднималась на дрожащие ноги.

Ожившую конягу отводили в сторону — и всё по новой.

И опять.

И ещё раз.

— Эй, пацан! Может, поможешь, а?.. — неожиданно потребовал синюшный.

— Угу, — подтвердил Жуткая Морда. — Давай сюда, мы и так сейчас все жилы надорвём!

— Но я… — открыл рот возмущённый Тальф, однако Эрик не дал договорить: замахал руками и заволновался, как штормовое море.

— Да! Стоит и смотрит, как другие работают! Как не стыдно только? Иди помоги ребятам, смотри, как они уже замучились!

— Но это не моя… — снова попытался вклиниться юноша — и снова не смог.

— А что тогда твоя? Тебе хорошо — стой, руками размахивай, да читай своё волшебство, а парни надрываются! Сложно, что ли, помочь? Не видишь, что ли, что рук не хватает?

«Вижу как минимум две свободные», — со злостью подумал Тальф, но не выдержал ожидающих взглядов и пошёл крутить длинную ручку вместе с «ребятами».

— Давай-давай, малец, — подбадривал, хрипло смеясь, синюшный. — Крути! Сил набирайся! Иначе так и будешь всю жизнь хиляком!

И Тальф крутил, шипя от боли в обожжённых энергией ладонях, а потом лез под самый потолок, переключал, проклиная всё на свете, тугой рычаг, и крутил снова.

Перемещение лошади из точки А в точку Б не заняло много времени, но высосало все немногие оставшиеся силы — синюшный явно начал отлынивать.

Юноша взмок, обессиленные пальцы мелко задрожали, в голове помутилось, а спина и недосып в приказном тоне потребовали немедленно куда-нибудь прилечь.

Неудивительно, что у несчастной коняги после такого голова дёргалась, будто в припадке, а ноги крупно дрожали и норовили разъехаться в стороны.

— Эй! Что с ней?! — заверещал Эрик. — Что такое?! Я не буду за неё платить! Не буду! Ты что наделал?! Кому я теперь её продам?! Знаешь, что дохлятина тоже денег стоит? Знаешь? Это же убытки! Мои убытки, криворукий ты мелкий идиот!..

— Всё было бы нормально, если бы мне не пришлось её грузить! — не выдержал Тальф.

— Ага, то есть это мы виноваты? Слышите, парни? — парни нахмурились.

— Нет! — поторопился отступить юноша. — Но если бы был ещё кто-то, кто помогал, то…

— А кто платить будет «ещё кому-то»? — поинтересовался Эрик с гнусной-прегнусной ухмылочкой. — Я могу нанять ещё одного человека, но только в счёт твоего гонорара! Хочешь? Всё же посчитано! Всему есть цена! Я не могу просто достать деньги из воздуха! Надо просто работать и не лениться!

— Так может, сам и поработаешь тогда? — огрызнулся Тальф.

— Ты мне ещё указывать будешь? — прищурились глубоко засевшие в жиру глазки. — А? Так можешь идти отсюда, если тебе что-то не нравится, никто не держит! Мне такие лентяи не нужны!.. Ишь, сопля какая, ещё и учит!

Какое-то мгновение Тальф и впрямь собирался развернуться и пойти прочь. Он стоял, сжимая кулаки, пока внутри клокотали, смешиваясь, боль, злость и усталость, и готовился выдать убийственный монолог, но Эрик спустя несколько мгновений первым прервал молчание:

— Ладно, прости, парень. Просто время нынче тяжёлое. Крутимся как можем, жилы рвём, вот и ругаемся. Это всё от беспокойства, понимаешь? Волнуюсь я за каждый грош, работаю-работаю целыми днями, а отдачи никакой, всё впустую, дома жрать нечего, дети плачут… Собачья жизнь, приятель, собачья. Ты уж не серчай, ладно? Не серчай. А парни сами коняг потягают, не сломаются, — на последней фразе голос Эрика сменил умоляюще-медовые нотки на жёсткий металл. — Вижу, что тебе тяжко после работы-то, вижу. Зла не держи, хорошо? По-доброму давай друг к другу, а то ж если вместе держаться не будем, пропадём. Ладно? Вот и славно! Вот и молодец! Давайте за работу, ребятки, время идёт, а время — деньги.

После пятиминутного перерыва, который выпросил Тальф, лошадь получилась намного лучше, чем предыдущая, но юноша всё равно скривился: эта работа не дотягивала даже до среднего уровня, а делать что-то плохо он не любил.

Через полтора часа всё было готово — последний конь открыл тускло светящиеся зелёные глаза и вышел из круга.

— Молодец, — улыбка с трудом раздвинула многослойные щёки Эрика. Толстые короткие пальцы сняли с пояса малюсенький кожаный мешочек и вытащили оттуда серебряный кругляш. — Но вон того, который дёргается, придётся вычесть из оплаты, сам понимаешь. Я его теперь никуда не дену.

Тальф мрачно забрал у барышника кошель, мельком заглянул внутрь и нахмурился. Затем вытряхнул деньги на ладонь и неприятно удивился тому, что оплата за работу помещается на ней целиком.

— Тут шесть крон, — сообщил он Эрику, подозревая, что для того это не станет новостью.

— Да, — не моргнув и глазом ответил толстяк. — Я же говорил — одну монету я удержу из-за вон той кривой кобылы.

— Мы договаривались на пятнадцать, — напомнил Тальф. — И тут даже не половина.

— Мы договаривались, что я отдам вторую половину потом! — сказал Эрик с такой уверенностью, что юноша на мгновение усомнился в собственном здравомыслии. «Может, и правда забыл? Что-то такое он и правда мог сказать». Но толстяк проворачивал такое регулярно и неуверенность быстро прошла.

— Нет, не договаривались.

— Ну Тальф, ну что ты как этот… — скривился барышник. — Я же говорил, что это очень тяжёлый месяц! — «Как и прошлый. Как и ещё шесть месяцев до него». — Денег нет, надо как-то крутиться! Мне надо запустить что-то в оборот, чтобы потом отбить и увеличить сумму! Все хотят обобрать старого больного Эрика, все хотят у него кусок изо рта вырвать, а что потом — не волнует. Разорюсь ведь и не будет у вас больше работы, не будет больше Эрика, чтобы искать вам мертвечину, чтобы продавать её, чтобы…

Юноша раздражённо отмахнулся.

— Мне нужны мои пятнадцать крон. Про те две сотни, что ты мне должен, даже не напоминаю.

Толстяк широко раскрыл рот, хватая воздух в притворном возмущении:

— Должен? Должен? Я — тебе? Да как ты смеешь, мальчишка! Я тебя столько времени кормил-поил, а ты отвечаешь мне такой чёрной неблагодарностью!.. — Эрик схватился за тот слой жира, под которым гипотетически находилось сердце. — Я не могу так больше, просто не могу! Все близкие люди хотят меня обобрать, никому нет дела до меня и моих детей, все думают только о себе!..

Тальф глубоко вздохнул и покачал головой. Ничего не выйдет. Ни в прошлый раз, ни в этот.

— …но если хочешь уйти, иди! Иди и ищи себе новую работу, ищи кого-нибудь успешнее, чем Эрик, того, кто будет платить больше! Я ведь всё верну, я же не вор какой! — продолжал сокрушаться барышник. — Дай только передохнуть, да дела поправить! Вот эту партию отдам, ещё одну на следующей неделе и сразу же всю прибыль подчистую тебе отдам! С процентами! Пойми же ты меня, войди в положение!..

— Да-да, — пробормотал молодой человек, опуская голову. — Дети. Ладно, господин Эрик. Я, пожалуй, пойду.

— Да-да. Спасибо тебе огромное. Огромное тебе спасибо! — горячая влажная ладонь ухватила руку Тальфа и несколько раз её встряхнула, пока толстяк, излучая дружелюбие, заглядывал юноше в глаза. — Ты всегда меня так выручаешь, не знаю, что и делал бы без тебя… До следующей недели, да? На том же месте, в то же время.

— Ага, — согласился молодой человек, аккуратно, но решительно высвобождая ладонь. — До свидания.

«Не будет следующей недели, жирный ты сукин сын! — подумал Тальф, изо всех сил стараясь сохранить хотя бы нейтральное выражение лица. — Хватит! Сам своих деток корми!»

— Пойдём провожу тебя, — вызвался Эрик. — Пойдём-пойдём. Пойдём-пойдём, сейчас мы…

По ушам резанула громкая и долгая трель свистка. Жуткие морды рефлекторно пригнулись и втянули головы в плечи.

— Жандармерия! — громко заорала лужёная глотка. — Конюшня окружена! А ну выходи!