Потерянные души Уиллоубрука

Глава двадцать четвертая

Сначала Сейдж смутно почувствовала жесткую ткань под щекой и сильный, едкий запах чистящего средства и хлорки. Затем поняла, что ее трясет, хотя она лежала под одеялом полностью одетая, за исключением зимних ботинок. Она повернула голову и раскрыла глаза. Над головой висела полоска люминесцентного света: яркая белая линия на фоне выложенного плитками потолка.

Затем она вспомнила возвращение в Уиллоубрук. Паника стиснула ей грудь, выдавив воздух из легких. Ахнув, Сейдж села. Неужели доктор Болдуин снова запер ее? Это шестой блок? Она огляделась: никаких других пациентов. В комнате вообще не было мебели, лишь железная кровать под нею. Это не палата, но что? И сколько времени Сейдж пробыла без сознания? В зарешеченном окне виднелось темное небо. По крайней мере, в этот раз ее не стянули ремнями. Она встала и толкнула стальную дверь. Закрыто. Сейдж принялась стучать.

— Эй! — закричала она. — Есть тут кто-нибудь?

С той стороны не доносилось ни звука.

Она подошла к окну и выглянула наружу. За плывущими по небу серыми тучами висела полная луна, круглая и бледная. Несколькими этажами ниже бесконечным одеялом простирался заснеженный Уиллоубрук; белизну нарушали лишь случайный фонарь, темные купы голых деревьев и зловещие громады жилых корпусов. Вдалеке поблескивали городские огни Стейтен-Айленда, холодные и отстраненные, белые, как лед, и недосягаемые, как небесные звезды.

Она ударила кулаком по толстому стеклу, к которому прижималась лбом, и закрыла полные слез глаза. Зачем она вернулась сюда? Зачем поверила детективу Нолану? Ясно было лишь одно: при новой встрече с доктором Болдуином придется солгать и сказать, что она ошиблась насчет Эдди. Он никогда не был в ее квартире, не спал на диване. Что угодно, лишь бы выбраться отсюда.

Если только она снова увидит доктора Болдуина.

В замке у нее за спиной щелкнул ключ. Она обернулась: слава богу, кто-то услышал, как она зовет на помощь, и пришел выпустить. Вероятно, Нолан уже побеседовал с Айрис и понял, что Сейдж говорила правду. Она направилась к двери, затем остановилась. А если это медсестра со шприцем? Или Марла, пришедшая забрать ее в шестой блок? Дверь приоткрылась, и Сейдж замерла, затаив дыхание. Затем знакомая мужская фигура быстро проскользнула внутрь и закрыла за собой дверь, и Сейдж отступила.

Эдди!

— Что ты здесь делаешь? — спросила она.

— Зашел повидаться, — ответил он, снова сделавшись прежним Эдди.

Сердце у Сейдж забилось быстрее. Она не верила ему: Эдди не только врал всем и каждому, и ей в том числе, но к тому же выставил Сейдж чокнутой и позволил доктору Болдуину запереть ее. Она еле сдержалась, чтобы не влепить ему пощечину. Однако надо быть поосторожнее. Кто знает, в самом ли деле у него проблемы с психикой или он просто в игры играет? И насчет чего еще он лжет?

— Как ты сюда попал?

Он вытянул руку, показывая кольцо с ключами:

— Так же, как попадаю в любое помещение Уиллоубрука.

Она стиснула губы, подавляя гнев.

— Где ты это взял?

— Уборщику нужны ключи.

— Но ты не настоящий уборщик, — возразила Сейдж. — Ты…

— Что? Постоялец? Придурок? Человеческий мусор, который вышвырнули вон?

Она покачала головой. Эдди казался прежним, но что-то изменилось в глазах. Или раньше она была настолько ослеплена отчаянием, что холод в его глазах принимала за заботу, а ложь — за доброту?

— Я не это хотела сказать, — возразила она. — Но зачем ты мне врал?

— А ты стала бы доверять мне, если бы я сказал правду?

— Не знаю. Ты хорошо ко мне отнесся и пытался помочь. Для меня важно только это. И ты был добр к моей сестре. По крайней мере, мне так кажется.

— Был, — согласился он. — Но теперь ты знаешь, кто я на самом деле: долговременный постоялец в государственной школе Уиллоубрук. Вот только у меня есть это. — Он потряс ключами. — И в этом вся разница.

— Именно так ты выбрался отсюда и пришел ко мне?

Он ухмыльнулся.

— Возможно.

— А «мустанг»?

— Угнал.

— А деньги, которыми ты расплатился за завтрак?

— Нашел в бардачке в «мустанге».

— Но если у тебя все это время были ключи, почему ты просто не выпустил меня отсюда?

— Хотел обставить так, будто ты сбежала без посторонней помощи.

— Зачем?

Эдди посмотрел на нее, как на ненормальную.

— Зачем?! Да ты знаешь, что со мной сделали бы, если бы открылось мое участие в твоем побеге? Накачали бы торазином и проликсином и упрятали бы в больницу строгого режима. И каюк мне тогда.

— Так ты, значит, оберегал себя. И теперь снова врешь, а все думают, что я больна, как Розмари, — бросила она, не сумев справиться с гневом.

— Прости. — Он печально повесил голову. — Но ты же не ожидала, что я поступлюсь своей свободой ради тебя?

— О чем ты? Какая свобода! Ты с девяти лет в Уиллоубруке.

— Верно, — кивнул он, снова поднимая вверх ключи, — но свобода у каждого своя. — Внезапно посерьезнев, он покачал головой: — Я не могу уйти отсюда.

Сейдж с облегчением вздохнула про себя: значит, дело не в ней.

— Почему не можешь? — спросила она.

— Потому что не могу бросить их.

— Кого?

— Всех. Персонал. Жильцов. Я им всем нужен.

Она собралась было сказать, что тут прекрасно обойдутся без него, но запнулась. Внезапно ей стало страшно: Эдди был так неподвижен, так чертовски серьезен. Одержим, а то и совершенно ненормален.

Он застонал, громко и протяжно, словно объяснение требовало от него слишком много сил.

— Потому что я им помогаю. Персоналу помогаю работой. А жильцам помогаю, когда им здесь становится невмоготу. Помогаю им сбежать.

Сейдж расширила глаза.

— Через туннели?

— Нет, не так. Тебя я отвел в туннели, потому что в реальном мире ты справилась бы и сама. Но другие — несчастные уроды. Им здесь не выжить, и они это знают. Поэтому и приходят ко мне, когда понимают, что готовы к освобождению.

Она в замешательстве уставилась на Эдди. О чем это он? Доставал наркоту пациентам? Переводил в научное отделение, где занавески на окнах и вилки с ложками в столовой?

— Я не понимаю.

Он закатил глаза.

— Долго тебя здесь продержали? Пару недель. А представь, жить тут годами. Десятилетиями. Всю жизнь. Представь, ты попала сюда ребенком. Потом наступает день, и ты больше не милый малыш. Ты большой вонючий урод, еще более сломленный годами насилия и ежедневной наркоты. У таких, как я, все по-другому: я совершенно нормален, у меня нет никаких умственных или физических недостатков. Я понимаю, чего хочет персонал, умею обходить неприятности. Но другие… Как и все, они хотят любви, сострадания и доброты, а с ними обращаются хуже, чем со скотиной. Я избавляю их от этого кошмара.

Смутная догадка оформилась в сознании Сейдж, и по коже пробежал колючий холодок. Не может быть, чтобы он имел в виду именно это. Или?..

— Как ты… избавляешь их?

Эдди строго поглядел на нее, как учитель, делающий выволочку нерадивому ученику.

— Я уже говорил тебе: никто понятия не имеет, сколько пациентов ежегодно умирают в этой вонючей дыре. Ты знаешь, сколько? Сотни. Четыреста только в прошлом году. Четыреста. — Лицо у него болезненно сморщилось. — В их свидетельствах о смерти указано, что они перестали есть, или умерли от воспаления легких, или от кори, или какого-нибудь другого долбаного вируса, который им давали специально, как лабораторным крысам. И там никогда не пишут «умер от пинка в голову санитаром», «заморен голодом», «забит до смерти» или «передозировка лекарств». Потому что это вызовет подозрения у города и штата и заставит покопаться в том, что здесь происходит.

Она кашлянула, чувствуя дурноту. Ей не хотелось слушать дальше, но нужно было в точности узнать, что он имеет в виду. Нужно, чтобы он назвал вещи своими именами, уложил на место последний кусочек мозаики.

— Всем наплевать, каким образом они умирают, и это облегчает мне задачу. Отсюда можно выйти только мертвым. Вот почему пациенты считают меня своим ангелом милосердия.

Сейдж не верила своим ушам.

— Ангелом?..

— Ангелом милосердия. Или Кропси — называй как хочешь.

Она ахнула.

— Что… что ты такое говоришь?

— Ты отлично понимаешь, что я говорю. Но не забывай: преступник здесь — Уиллоубрук, не я. Уиллоубрук превращает жизнь в ад на земле.

Она напряглась и словно заледенела.

— А Розмари? Ты и ее…

— Существование твоей сестры было невыносимым, — сказал Эдди. — Когда она захотела вырваться из него, я несколько дней прятал ее и всячески отговаривал, она ведь в самом деле была мне дорога. Но Розмари умоляла меня положить конец ее страданиям.

Сейдж стиснула зубы, подавляя крик.

— Перерезав ей горло? — только и сумела выдавить она.

Элли покачал головой; лицо у него было бесстрастное, восковое.

— Нет. Когда я дал ей свободу, которой она так жаждала, я решил убить двух зайцев. Обставить так, словно ее убил Уэйн. — Глаза у него сделались стеклянными. — Ты знаешь, что он творил. Я хотел, чтобы он поплатился. Но клянусь, Розмари ничего не почувствовала. Она проглотила горсть таблеток, прежде чем я перерезал ей горло.

Сейдж почувствовала, что задыхается.

— Если ты пытался подставить Уэйна, зачем перенес тело Розмари?

Он пожал плечами.

— Я запаниковал. И еще решил, что ты должна остаться.

О господи. Так вот почему он врал и позволил доктору Болдуину снова запереть ее. Нужно убираться отсюда. Убираться от него. Но сначала — получить доказательства его вины.

— Как тебе удалось перенести ее до того, как ты повел доктора Болдуина в туннели? — спросила она. — Ты говорил, что ждал у его кабинета, пока он звонил по телефону.

— Ждал, да. Но ты многого не знаешь об этом месте. Например, того, что секретарша доктора Болдуина, якобы моя тетка Иви Картер, была лживой потаскухой. Пока Болдуин звонил, я велел ей отпустить меня на пару минут, не то я поведаю ее мужу, чем она занимается во внеурочное время с Болдуином и Уэйном.

В сознании Сейдж мелькнул образ: муж Иви в лесу, угрожающий убить доктора Болдуина.

— Доктор Картер хорошо со мной обращается, как родной дядя с племянником, — продолжал Эдди, — или даже отец с сыном. Он достойный человек, который хочет, чтобы с пациентами поступали справедливо. Он заслуживает любящей, верной жены.

— Так ты… Иви тоже убил?

— Может быть. К тому же таким образом вина падала на Уэйна.

Сейдж уставилась на него, не в силах отделаться от ощущения, что утратила связь с реальностью, хотя реальность была прямо перед ней.

— Тогда зачем ты убил Уэйна, если пытался повесить дело на него?

— Потому что он заслуживал смерти и надо было остановить его. После того, что ты сказала мне насчет Нормы, я просто не мог позволять ему и дальше бесчинствовать. Он был гребаной свиньей.

— А за что Алана?

Эдди нахмурился, явно растерянный:

— Я думал, ты его ненавидишь.

— Это не значит, что я желала ему смерти!

— Ну, он был говнюк. В конце концов он появился дома и открыл мне дверь, но был настолько пьян, что еле держался на ногах. Послал меня подальше и захлопнул дверь у меня перед носом.

— Так ты, значит, не оставлял ему записки о том, что я здесь?

— Еще как оставлял, но после того, как выдал ему по заслугам, нашел их в квартире и уничтожил.

Прикрыв ладонью рот, чтобы справиться с отвращением, она представила, как Эдди перерезает глотку Алану, рисует у него на лице клоунскую улыбку и запихивает тело под кровать. Неважно, что он говорил о «помощи» людям: он хладнокровный убийца. Затем ей пришла в голову другая мысль, и она поежилась.

— Ты сказал, я могу называть тебя Кропси. Ты… кроме Алана, ты еще кого-нибудь убивал? За пределами Уиллоубрука, я хочу сказать.

Он опустил взгляд, затем посмотрел на нее исполненными боли глазами.

— Ты знаешь, у скольких людей там собачья жизнь? Скольких детей родители избивают, издеваются над ними, морят голодом? Сколько на свете алкоголиков и наркоманов?

Сейдж ничего не ответила. Если он ищет сочувствия, то ошибся адресом. Потом она подумала о другом.

— Так ты, значит, хотел, чтобы я увидела тело Розмари в туннелях. Но почему?

— Решил, ты заслуживаешь правды. Я ведь вижу, ты хороший человек. А не знать, что случилось с близкими, куда хуже, чем знать.

— Если я хороший человек, то зачем ты так поступаешь со мной? — У нее сорвался голос. — Я не заслуживаю того, чтобы меня снова заперли.

— Извини. Но я не знаю, что еще делать. Я не могу сказать им правду. — С печалью в глазах он направился к ней, вытянув руку.

Она заставила себя замереть на месте, словно готовая принять утешительный жест, затем в последнюю секунду уклонилась, подбежала к двери и дернула за ручку. Дверь была заперта. Сейдж обернулась лицом к нему, прижимаясь спиной к холодной стали.

Эдди невесело рассмеялся.

— Ты в самом деле считаешь меня дураком? Думаешь, я оставил бы дверь незапертой?

— Пожалуйста, просто дай мне уйти. Я здесь не выживу. Мне нужно выбраться. — Она вымучила улыбку, надеясь убедить его, что они по-прежнему могут быть друзьями. Улыбка скорее походила на спазм. — У тебя все еще есть ключи. Ты можешь уходить потихоньку и навещать меня, когда захочешь.

Он подошел ближе, страдальчески глядя на нее.

— Лжешь. Ты меня боишься, по глазам вижу. И правильно делаешь, что боишься, потому что я не позволю ни тебе, ни кому другому встать между мной и тем, ради чего я здесь. Ты считаешь меня чудовищем. И хочешь, чтобы я ответил за убийство твоей сестры. Но пойми: дело не только в тебе и во мне. — Он отступил на шаг и сунул руки в карманы. — Чуть не забыл. Я тебе кое-что принес. — Эдди вытянул вперед стиснутые кулаки, словно играя в игру. — Угадай, в какой руке?

Сейдж помотала головой, но он все равно раскрыл кулак. На ладони лежал красный цилиндрик, похожий на большой тюбик губной помады. Встретившись глазами с Эдди, Сейдж увидела злобный блеск, и кровь застыла у нее в жилах. Затем он рассмеялся, и это было жутко.

Она повернулась и забарабанила в дверь с криком:

— Помогите! Кто-нибудь! Пожалуйста!

Он схватил ее за руку и дернул к себе. Она упала на колени, пинаясь, крича и вырываясь. Эдди рывком поднял ее, перетащил на кровать и вдавил в матрас.

— Ты все только усложняешь, — рявкнул он. Закрыв ей рот потной рукой, он большим пальцем сдвинул колпачок с «тюбика», и в воздухе блеснул серповидный клинок.

Сейдж пыталась кричать, но он еще крепче зажал ей рот и оседлал ее. Она дергалась под ним, но без толку: Эдди был слишком тяжелым, слишком сильным. Она размахивала руками, пытаясь выдернуть у него нож, но ловила только воздух, а клинок ходил взад и вперед, раз за разом рассекая ей кожу.

— Что, не в твоем вкусе цвет? — издевательски спросил он.

В этот момент Сейдж изо всех сил впилась зубами в его пальцы, ухватив два из них. Эдди взвыл, и она еще крепче сжала челюсти, брыкаясь и мотая головой, как бешеная собака, пока плоть не подалась под зубами. Боль согнула Эдди пополам, и Сейдж вдавила ему в глаз большой палец. Свободной рукой Эдди попытался оттолкнуть ее руку, но случайно рассек себе висок, срезав большой лоскут кожи. Выругавшись, он схватился за лицо и выронил нож. Разжав зубы, Сейдж обеими руками изо всех сил толкнула его в грудь. Удивленно хрюкнув, он скатился с кровати, упав на бок.

Сейдж вскочила, бросилась вперед, схватила нож и всадила Эдди в бок. Глядя вниз, он попытался вытащить лезвие окровавленной рукой, пошатываясь, как пьяный. Она сама выдернула нож и отступила, сжимая его в кулаке, готовая снова ударить, если Эдди подойдет ближе.

Когда он бросился вперед, скрючив пальцы, Сейдж изо всех сил всадила нож ему в шею. Оцепенев, Эдди уставился на нее с мрачной смесью отчаяния и ярости, но потом возбуждение покинуло его, и он повалился на колени, схватившись рукой за шею. Кровь хлестала у него между пальцев, красными ручьями стекая по локтю и груди. Затем он рухнул на пал вниз лицом.

Сейдж отступила и прислонилась к стене, задыхаясь от подступающего крика. Теплый медный привкус крови наполнил рот, и она несколько раз сплюнула, пытаясь отделаться от него, затем вытерла губы тыльной стороной ладони, оставив на лице влажный след слюны и крови. Кровь, измазавшая ей руки и одежду, тяжелыми теплыми каплями падала на пол.

Чувствуя подступающую слабость. Сейдж осмотрела свои повреждения. Предплечья и запястья были покрыты крестами рваных порезов, на кистях рук осталось несколько глубоких колотых ран. Она ничего не чувствовала, когда Эдди кромсал ее, но теперь руки словно горели в огне. Прижав их к бокам, чтобы замедлить кровотечение, она посмотрела на него.

Он лежал на животе посреди расползающейся кровавой лужи, отвернув лицо, раскинув руки и ноги под странным углом. Сейдж неотрывно глядела на его спину, напрягая глаза, пытаясь понять, дышит ли он. Сказать наверняка было трудно: сердце у нее билось так быстро и громко, что палата словно вздрагивала при каждом ударе.

Она подалась вперед, пытаясь не наступать в кровь, и толкнула его ногой в плечо. Он лежал неподвижно, как камень. Она поискала на полу ключи, заглянула под кровать и возле тела, между ног и в руках, но нигде не нашла. Черт. Придется залезть ему в карман. Она приподняла Эдди за плечи, подсунула ладонь под его бедро и перевернула на спину. Когда его тело снова ударилось о пол, послышался выдох, долгий и громкий. Сейдж вскрикнула и отползла назад. Он еще жив! Затем до нее дошло, что это мог быть его последний вздох, вырвавшийся из легких. Затаив дыхание, Сейдж залезла ему в правый карман. Слава богу, ключи были там. Ощутив пальцами их твердый холод, она выдернула связку, выпрямилась и кинулась к двери, молясь, чтобы нужный нашелся сразу.

Затем, не удержавшись, оглянулась на Эдди. Его открытые глаза были устремлены на нее; залитые кровью, обмякшие губы напоминали перевернутую клоунскую улыбку. Трясущимися пальцами Сейдж пробовала ключи один за другим, пока наконец не попался нужный.