Потерянные души Уиллоубрука

Глава шестая

У медицинского поста, где Сейдж впервые увидела сестру Вик, два ражих санитара следили за тем, чтобы обитательницы по одной подходили к женщине в серой юбке и синей блузке, а та с каменным лицом выдавала каждой пластиковую чашечку с лекарством. Сестра Вик контролировала процесс из-за стойки, доливая воды в стакан и пополняя таблетками чашечки. Одна за другой обитательницы подносили чашечки к губам, запивали водой из стеклянного стакана и проглатывали лекарство, запрокинув голову. После этого женщина в серой юбке забирала пустые чашечки и возвращала их на стойку, а сестра Вик жестом отсылала пациенток к дверям в конце коридора. Очередь медленно, но верно продвигалась вперед. Больных, сидевших в каталках и тележках и не способных приподняться самостоятельно, выпрямляли санитары, и женщина в серой юбке подносила им чашечки ко рту и давала запить, не обращая внимания, что вода льется им на подбородок и шею. Если обитательница, сидячая или дееспособная, по какой-то причине упрямилась, санитары насильно запихивали таблетки пальцами в раскрытые рты, не давая даже воды. Сейдж не знала, что делать. Нельзя было позволить им одурманить ее, превратить в зомби, чтобы она целыми днями спала или металась по этому свинарнику. Она никогда не выберется оттуда, если ее будут то заводить, то вырубать очередными мощными препаратами. Потом она поняла, что никто не проверяет, в самом ли деле пациент проглотил таблетку: ни санитары, ни серая юбка, ни сестра Вик. Если действовать с оглядкой, можно спрятать пилюли во рту, а потом избавиться от них. Никто не узнает. Уж наверное она не единственная в Уиллоубруке, кто так делает. Конечно, если ее поймают, то, скорее всего, накажут, но рискнуть стоило.

И тут в начале очереди она заметила стройную девушку со знакомой копной соломенных волос; та раскачивалась, словно под музыку. Сейдж задохнулась.

Розмари.

Бросив тележку, Сейдж бочком протиснулась мимо, царапая ноги об огромные колеса, и начала решительно проталкиваться сквозь толпу к медпункту, к сестре. Аккуратно раздвигая в стороны девушек и женщин, вытянув шею, она спотыкалась о разбросанные колени и ступни, налетала на плечи и головы, стараясь не потерять равновесие. Хотя падать было некуда: пациентки были прижаты друг к другу, как спички в коробке, заполняя все свободное пространство.

— Розмари! — позвала Сейдж.

Девушка с соломенными волосами как раз подошла к женщине в серой юбке и приняла от нее пластиковую чашечку.

— Розмари! Это я, Сейдж! Обернись! Я здесь!

Боковым зрением Сейдж заметила, что Марла с перекошенным злобой лицом прокладывает путь через толпу и направляется к ней.

— Не смей бросать тележку! — рявкнула она. — Немедленно вернись!

Сейдж замерла; адреналин огнем заструился в венах. Если Марла отправит ее в яму или сестра Вик накачает таблетками, все будет кончено. Она пробилась назад к тележке и взялась за ручку. К счастью, Марла, убедившись, что Сейдж вернулась на место, остановилась и принялась ждать у стены. Вздохнув с облегчением, Сейдж привстала на цыпочки, и та сестру.

Выпив таблетки, Розмари вернула чашечку женщине в серой юбке. Сейдж чуть было снова не позвала сестру, но прикусила язык. У нее будет время найти Розмари в столовой или в учебном кабинете. Сейчас они в любом случае не смогут добраться друг до друга.

Затем Розмари повернулась в профиль, и сердце у Сейдж упало. Высокий крутой лоб, выпученные глаза и заячья губа — это не Розмари. Черт. Надо же быть такой дурой! Неужели она в самом деле думала, что все окажется так просто?

Кроме того, если бы Розмари вернулась, доктор Болдуин понял бы, что Сейдж говорит правду. Розмари отвели бы в палату, а ее саму отпустили. А вдруг доктор Болдуин решил не отпускать ее, чтобы она не сообщила в полицию, как ее держали в Уиллоубруке против воли? Вдруг он пытается скрыть, что с Розмари случилась беда?

Нет. Нельзя так думать. Это реальная жизнь, а не фильм ужасов, где злой доктор убивает здоровых людей и прячет тела в подвале. Но опять же: ни один ужастик не сравнится с кошмаром Уиллоубрука.

Вытеснив из головы нелепые мысли, Сейдж выругала себя за то, что позволила воображению взять верх. Нет у нее времени на такую чушь. Подходила очередь принимать таблетки, и нужно было сообразить, как притвориться, что она их проглотила. Когда Сейдж подвезла тележку к стойке, один из дюжих санитаров приподнял сидевшую в тележке больную, и женщина в серой юбке наклонилась и поднесла чашечку с таблетками к тубам девочки. Только тут Сейдж заметила, что женщина разута, а это означало, что она не служащая, а пациентка. Почему же пациенты помогают раздавать лекарства? Странно.

Обиходив девочку в тележке, женщина протянула Сейдж пластиковую чашечку и стакан с мутноватой водой. Не сводя глаз с сестры Вик, Сейдж взяла чашечку и крошечные оранжевые яйцевидные пилюли. Когда сестра Вик наклонилась, пополняя поднос лекарствами, Сейдж бросила таблетки в рот и языком затолкала их между верхними зубами и щекой, но замешкалась, прежде чем отпить из стакана. Он был один на всех, и его по краям и ободку покрывали отпечатки пальцев и следы слюнявых губ. Но времени раздумывать не было, да и что тут поделаешь. Опустив глаза, Сейдж сделала вид, что быстро пьет, стараясь не подавиться, затем запрокинула голову и притворилась, будто глотает. Закончив, она отдала женщине чашечку и стакан и, не дожидаясь взмаха руки, толкнула тележку от стойки и присоединилась к тем, кого выводили через одну створку дверей в конце зала.

Когда во рту медленно расползлась горечь растворяющегося лекарства, она подавилась и закашлялась. Оглянувшись, чтобы посмотреть, не наблюдает ли за ней кто-нибудь, Сейдж выплюнула таблетки в руку и хотела бросить их на пол, но остановилась, сжимая их в кулаке. Что, если кто-нибудь видел и теперь доложит Марле или сестре Вик? Пожалуй, лучше подождать, пока они дойдут до столовой или классной комнаты, или куда там их поведут, и бросить таблетки в урну или под стол.

В конце зала уборщик со шваброй и ведром вышел из одной створки дверей, остановился и начал открывать вторую. Сейдж с трудом удержалась от желания протолкаться с тележкой через толпу. Нужно было поскорее выбраться из забитого людьми коридора. Ей хотелось прикрикнуть на других обитательниц: поторапливайтесь! дайте пройти! — хотя она и понятия не имела, куда и зачем они идут. Да куда угодно, все лучше, чем тонуть в мятущемся океане мучений и стонов.

Распахнув обе створки двери, уборщик покатил ведро по коридору, держась ближе к стене и вцепившись в ручку швабры. В белой рубашке и серых брюках он больше походил на студента колледжа, чем на уборщика. Все знакомые Сейдж уборщики были седые, морщинистые, сутулые, с пивными животами и щетинистыми подбородками, а этот уборщик своими широкими плечами, густыми каштановыми волосами и сильной челюстью напомнил ей Лена, парня Дон, звездного квотербека футбольной команды. С какой стати такому молодому человеку вздумалось работать в Уиллоубруке? Даже перелопачивать отбросы на свалке Фреш-Киллз было бы лучше, чем пахать в таком ужасном месте. Да где угодно было бы лучше.

Затем Сейдж пришла в голову другая мысль. Парень моложе остальных сотрудников — может, хотя бы он поверит ее рассказу о Розмари? Хотя уборщик мог уже сто раз слышать такие истории, что вполне вероятно, учитывая, скольким обитательницам было здесь не место — или они так считали. Он наверняка наслушался фантастических россказней и отчаянных просьб о помощи. Сейдж вдруг осознала, что не сводит с него глаз, а он с нее. На лбу у нее выступил пот, и она отвела взгляд. Неужели догадался, что у нее в руке таблетки, и теперь донесет на нее? Вместо того чтобы ждать, как собиралась, она разжала кулак, решив бросить пилюли на пол. К ее ужасу, они прилипли к ладони, окрасив кожу оранжевым. Сейдж стряхнула их, но они упали не на пол, а в деревянную тележку рядом с лежащей в ней девочкой. Вот черт. Наклонившись, она задвинула таблетки в угол ящика, затем вытерла руку о юбку, молясь, чтобы никто не заметил. Снова подняв глаза, она увидела, что уборщик, поставив ведро и швабру у стены, пробирается к ней сквозь толпу со странным выражением тревоги и удивления на лице.

— Привет, — сказал он.

Она отпрянула, глядя прямо перед собой. Может, если не обращать на него внимания, он уйдет. Какая ему разница, проглотила она таблетки или нет? Он всего лишь уборщик. Затем парень схватил ее за плечо, вдавив в плоть пальцы в никотиновых пятнах, — словно проверял, настоящая ли она.

— Розмари? — спросил он.

Сейдж покачала головой, слишком испуганная и смущенная, чтобы отвечать.

— Оставь ее в покое, Эдди! — крикнула через зал Марла. — Два раза повторять не буду!

Уборщик раздраженно покосился на Марлу и прошептал:

— Потом поговорим.

Сейдж хотела сказать хоть что-нибудь — назвать свое имя, потребовать ответа, кто он такой и откуда знает Розмари, — но ее словно обухом по голове ударили. На нее натыкались. Ей наступили на ногу. Прямо в ухо завизжала какая-то девушка. Молодая женщина толкнула ее, так что Сейдж чуть не упала. И не успела она ответить уборщику, он повернулся и начал протискиваться сквозь толпу. Дойдя до своей тележки со шваброй, он покатил ее в противоположном направлении, украдкой поглядывая на Сейдж через плечо. Она проводила его долгим взглядом, затем отвернулась и поплелась к дверям, лихорадочно соображая, откуда он знает Розмари. Они были друзьями? Разве уборщикам и обитателям палат разрешается дружить? Судя по удивленному выражению его лица, парень знал, что Розмари пропала, но что еще ему известно? И как он собирается позже поговорить с Сейдж?

Похоже, инстинкт не обманул хотя бы насчет того, что человек помоложе может ее выслушать. А вдруг Эдди и тот. с кем ей удастся поговорить в столовой или в классной комнате, смогут разобраться в происходящем и к концу дня ее отпустят? Если, конечно, получится убедить кого-нибудь из них, что она сестра-близнец Розмари.

Сейдж провезла тележку в двери в конце коридора и застыла под окутавшей ее пеленой страха. Там не было никаких учебных кабинетов. Ни гимнастического зала, ни столовой. Лишь громадная комната без окон, уставленная грязными диванами и пластиковыми стульями. На цементных стенах были грубо намалеваны Микки Маус и Дональд Дак, как будто персонажи мультфильмов могли уменьшить страдания. Возле плексигласовой кабинки, где помещались небольшой стол с телефонным аппаратом и стул, висел привинченный к стене телевизор. По комнате были разбросаны с десяток круглых столов, словно кто-то специально носился там сломя голову, расталкивая мебель по пестрому кафельном полу, все еще мокрому от луж и разводов от швабры. У дальней стены шипели сдвоенные радиаторы, а из-за люминесцентных ламп с металлическими абажурами на потолке под глазами обитательниц залегли темные тени, делая кожу еще бледнее и болезненнее. В нос ударили непобедимый запах дезинфекции и неизбывная вонь человеческих экскрементов.

Над всем этим стоял непрерывный гвалт, который в помещении без окон почему-то оглушал еще больше, чем в палате или в коридоре. Шум сливался в единое целое, напоминающее крик умирающего древнего существа, отдающийся эхом в подземной пещере: непрерывный вопль, ропот, мучительный вой; волна его то поднималась, то падала, и так без конца. Каждый звук в этих стенах словно усиливался в тысячу раз: исступленные голоса, маниакальный смех, шлепки ступней, тяжелое дыхание, всхлипы, крики, стоны и вопли. Невозможно было представить, что этот отчаянный, ужасающий гомон производят человеческие создания. Но страдалицы, от которых исходили страшные звуки, были прямо перед глазами.

К довершению всего Уэйн, лысый санитар с татуировками, принялся загонять всех внутрь, покрикивая, чтобы проходили в дальний конец комнаты.

— Тележки ставим к стене! — орал он. — Пошевеливаемся! Двигаемся!

Сейдж пробиралась по влажным от чистящего средства плиткам мимо лысой девушки в нарядном платье, сидевшей на полу с раздвинутыми ногами, и полуодетой женщины, которая, похоже, была без сознания. Она втиснула тележку среди десятка других под гигантским Дональдом Даком с огромными, скошенными к носу черными глазами. В нескольких тележках находились две-три девочки или молодые женщины — одни голые, другие в матерчатых пеленках или смирительных рубашках. Несколько девочек сидели, большинство лежали в позе зародыша. Кое у кого ноги были беспомощно раскинуты по краям тележки или торчали прямо вверх, упираясь в ручки.

Сейдж посмотрела на девочку в своей тележке, проверяя, все ли с ней в порядке. Глаза у бедняжки были закрыты, как у спящей, а конечности надежно разместились в деревянных бортах. Убедившись, что никто не смотрит, Сейдж подняла висящую ногу другой пациентки и заправила в тележку, затем устроила поудобнее ее заложенную за голову руку. Тут одна женщина схватила ее за плечо, другая попыталась укусить, а третья вернулась в прежнюю неудобную позу, и Сейдж оставила попытки помочь. Ей было очень жаль страдалиц, но больше она ничего сделать не могла. И насколько она понимала, ей могло влететь за одну лишь попытку. На трясущихся ногах она торопливо прошла к стулу в дальнем углу зала, закрыла руками уши и сжалась в комок. Мимо нее пролетел ботинок и шваркнулся о стену, и Сейдж чуть не подпрыгнула.

Казалось, заполнен каждый квадратный дюйм помещения: женщины и девушки разного возраста сидели на пластиковых стульях или лежали на холодном мокром полу. Некоторые были в защитных шлемах; другие — в смирительных рубашках или с кожаными ремнями на запястьях. Некоторые сидели, обмякнув мешком в кресле-каталке, или скорчились в деревянных ящиках на колесах; ноги их были покрыты экскрементами и залиты мочой. Многие бесцельно бродили или стояли на месте, сбивчиво бормоча. Почти у всех на лицах, руках и ногах имелись синяки, струпья и кровавые потеки. Они царапали друг друга, дрались и толкались, колотили по стенам и полу ногами, руками и головами. Девочка в рваной пижаме сидела у телевизора и безучастно смотрела передачу «Любовь с первого взгляда», выпятив губы и то и дело высовывая язык. Рядом с ней стояла женщина в больничном халате, которая каждую пару минут разражалась хохотом, а затем принялась расхаживать взад-вперед, заламывая руки. Сейдж невольно задумалась, как воспринимают обитательницы картинки на экране — конкурсантов в чистой одежде, спокойно сидящих в креслах, смеющихся, улыбающихся, развлекающихся. Что больные думают о других передачах — тех, где показывают теплые дома и нормальные семьи, подростков, танцующих в музыкальных телешоу, новости о войне во Вьетнаме? Знают ли, что существует внешний мир? Хочется ли им быть частью этого мира или хотя бы вспоминать, что они были его частью? Разрывается ли у них сердце от этих мыслей?

Три девочки лет девяти-десяти, с бритыми головами и в смирительных рубашках со скрученными за спиной рукавами, лежали на боку, скорчившись на четырех пластиковых стульях, как забытые тряпичные куклы. Девочка постарше размазывала фекалии по стене; еще одна, подросток в наморднике, стояла у двери и била себя по лицу. Кучка раздетых обитательниц со следами ожогов на руках и плечах грелась возле парового радиатора.

Хаос напомнил Сейдж виденную когда-то картину с изображением ада и грешников всего мира, сваленных в одну кучу, как рыбы в сети: кто был без рук и ног, кого пожирали черти, и все истекали кровью, рыдали и кричали. Выпученные, пустые глаза на изможденных лицах, огромные головы и сошедшие на нет тела.

Сколько их будут держать в этой пыточной камере? Час? Два? До конца дня?

В довершение к ее возрастающему ужасу, Уэйн, загнав всех внутрь, запер двери и принялся обходить зал, тяжело дыша, как свирепый зверь, и сжимая в кулаке «бычью палку»[7]. Больше никого из санитаров не было, как и медсестер или другого персонала. Уэйн, конечно, силен, и его боятся, но сможет ли он держать под контролем весь этот кромешный ад? И кто защитит Сейдж, если он принимает ее за Розмари?

Почти сразу же она получила ответ на свой первый вопрос, с содроганием наблюдая, как Уэйн растаскивает пациенток, награждая ударами тех, кто сопротивляется или не желает слушаться. Некоторых он швырял на пол и напяливал на них смирительные рубашки или закручивал им руки за спину, пока драчуньи не приходили в себя. Одна девочка-подросток с криком прыгнула ему на спину — он сбросил ее, а затем избил палкой. Разняв двух дерущихся пациенток, он подтащил одну из них к стулу, а другую грубо пихнул через весь зал, затем поставил в угол с поднятыми руками. Еще одна женщина, встав со стула, приблизилась к санитару, когда он шел обратно, подхватила его под руку и заглянула в глаза, собрав губы в куриную гузку. Он оттолкнул ее. Затем темноволосая девушка занесла над головой стул, собираясь обрушить его на спину соседки; Уэйн отобрал у нее стул и привязал пациентку к нему.

Когда лысая женщина сцепилась с соседкой в цветастом халате из-за обрывка бумаги на полу, он бросился разнимать их, но опоздал. Женщина в халате закричала, схватившись рукой за ухо, из которого по шее хлестала кровь. Уэйн отдернул руку пациентки от головы, чтобы посмотреть, в чем дело, и та закричала еще громче. Ее полуоторванное ухо болталось возле щеки на неровной полоске кожи. Уэйн оттащил женщину к плексигласовой кабинке и позвонил по телефону. Спустя пару минут вошла сестра Вик и увела раненую, после чего Уэйн обошел зал, приказывая всем сесть, угрожая пациенткам палкой и потрясая кулаком. Большинство расходились, съежившись от страха, но некоторые либо не слушали, либо не слышали. Когда все более-менее успокоились, санитар прошел в кабинку, тяжело опустился на стул и закурил, покачивая ногой и обшаривая глазами зал в поисках следующей жертвы.

Пытаясь побороть страх, Сейдж ломала голову, как расспросить его о Розмари. Можно подойти к кабинке и попробовать выклянчить сигарету. Отличный предлог приблизиться к Уэйну; возможно, он сообразит, что она не Розмари, — если только Розмари не начала курить, что казалось сомнительным. Но опять же, попросив сигарету, можно влипнуть в неприятности. А вдруг он свяжет ее или засунет в смирительную рубашку? Она так и не решила, как поступить, поскольку началась новая драка. Уэйн затушил сигарету о стену кабинки и ринулся через весь зал, чтобы разнять двух молодых женщин.

Через минуту двери открылись, и вошла Марла и два других санитара, толкая перед собой тележки с едой. Заперев за ними двери, Уэйн принялся сгружать с тележек подносы с мисками. Марла и один из санитаров стали разносить подносы по столам и кормить сидящих там обитательниц; второй разливал в пластиковые стаканчики апельсиновый сок и раздавал тем, кто мог их удержать. Уэйн помогал ему, заставляя пациенток за столами выпивать сок, а затем забирал у них пустые стаканчики. Сейдж взяла протянутый ей стаканчик и, впервые осознав, как болит пересохшее горло, сделала глоток. Сок был сильно разбавлен водой, но от него стало легче. Затем рот наполнился странным металлическим привкусом, оставившим на языке послевкусие лекарства. Она вытерла губы ладонью и заглянула в стаканчик, прикидывая, сколько отпила: один большой глоток или два. Она уже не помнила. Когда Марла захромала к ней с подносом, Сейдж выплеснула остатки сока за стул, надеясь, что толстуха не заметит.

Отобрав у нее пустой стаканчик, Марла сунула миску с чем-то вроде жиденькой овсянки.

— Ты знаешь, что делать, — сказала она. — Как управишься, принесешь назад. — И перешла к следующей девушке.

Порция водянистой кашицы едва прикрывала дно миски. Ложки не дали вовсе. Сейдж огляделась: а как у остальных? Оказалось, приборы есть только у санитаров, которые обходили столы и из одной и той же ложки кормили тех, кто не мог есть самостоятельно.

Запихнув несколько льющихся через край порций в рот пациентки и убедившись, что сок выпит, санитары переходили к следующей. И и кто не успевал сделать больше нескольких глотков, поскольку Уэйн быстро забирал миски и возвращал их на тележки.

Дееспособные ели пальцами, жадно запихивая овсянку в рот, торопясь закончить, прежде чем у них отберут еду. Некоторые выливали кашу на пол и лакали ее, как собаки. Все это сопровождалось непрерывным воем, криками и воплями, и Уэйн, не покладая рук, раздавал тумаки, стараясь держать всех под контролем.

— Ты ешь давай, — раздался голос над ухом Сейдж, и она вздрогнула. — Сама знаешь, мы тут не жируем. Голодная спать пойдешь.

Это была Тина. Она стояла рядом с Сейдж в своем платье с сиреневыми цветочками, крутя между пальцев прядь жидких волос — туда-сюда, туда-сюда.

— А твоя каша где? — спросила Сейдж.

— Съела уже. Время подходит, ты лучше поторопись.

— Она на вкус такая же мерзкая, как с виду?

Тина пожала плечами.

— Не помню, чтобы когда-нибудь нас кормили вкуснее, чем сейчас. Наверное, я слишком уж долго тут.

Сейдж посмотрела на жиденькую кашицу. Тина была права. Какой бы мерзкой ни была на вид еда, проглотить ее волей-неволей придется: нужно поддерживать силы на тот случай, если ее не отпустят так скоро, как хотелось бы. Она глубоко вздохнула, подняла миску и двумя пальцами сгребла кашу в рот. Как и ожидалось, овсянка — или что это было — по вкусу напоминала клейстер. Сейдж глотала не жуя, стремясь поскорее покончить с едой.

В другом конце зала Уэйн оттащил какую-то женщину от мусорного бачка, стоявшего рядом с плексигласовой кабиной, и привязал за лодыжку к ножке дивана. Когда он отошел, женщина встала и попыталась последовать за ним, но веревка натянулась, и пациентка упала и принялась с криками колотить кулаками по полу.

— Ё-мое, Бетти, — вздохнула Тина, наблюдая за женщиной. — Ничему тебя жизнь не учит. Это тебе за то, что ты мусорка.

— Как это — мусорка? — спросила Сейдж, отчаянно пытаясь отвлечься от помоев, которые она ела.

— Хосспади, — удивилась Тина, — ты и впрямь все на свете позабыла, а? Ну это те, кто роются в мусоре и ищут еду. — Она кивнула в сторону сидевшей на полу девочки в другом конце зала: — Вот эта — кусака. — Она указала на другую: — Вон та — долбилка. А дальше хваталка. Вон сидит засранка, а рядом с ней — блевалка.

Сейдж скривилась и оставила попытки доесть овсянку. Она была признательна, что может поговорить со знатоком обычаев Уиллоубрука, но кое-чего ей слышать не хотелось.

— Ты не знаешь, что там, в апельсиновом соке? Не могу вспомнить.

Тина пожала плечами:

— Транквилизатор какой-то. Нам с каждой едой это дают, с овсянкой или с месивом.

— Месивом?

— Ага, они же перемалывают любую еду, чтобы мы не подавились. Коричневое — мясо. Зеленое — типа овощи. А белое — картошка или рис. Но в основном все это смешивают в кучу, так что в любом случае не разберешь, где что.

— Это просто потрясающе, — сказала Сейдж. Не то чтобы это имело значение: еда заботила ее меньше всего. Да и вообще, если повезет, ее освободят еще до обеда. — А потом нас куда?

Тина скорчила рожу.

— В каком смысле?

— После завтрака, — пояснила Сейдж. — Куда нас потом направят?

Тина невесело рассмеялась.

— Летом иногда выпускают на улицу, если здесь становится слишком жарко, а в остальное время сидим тут, в дневном зале, до обеда.

Сейдж в ужасе уставилась на нее.

— А как же школа? — не поверила она. — Уроки у нас где будут?

— Уроки разве что у детишек из научного отделения.

О боже. Худшие страхи подтвердились: Уиллоубрук только назывался школой.

— А врачи? Они часто нас проверяют?

Тина задумчиво сморщила неповрежденную сторону лица.

— Хм, в последний раз меня осматривали, когда Марла сломала мне руку. Думается, года полтора назад. — Она обеспокоенно покосилась на Сейдж: — Ты уверена, что с тобой за это время ничего не учудили? Похоже, ты вообще все забыла.

Водянистая овсянка забродила в желудке Сейдж.

— Ты хочешь сказать, что врачи не собирают анамнез пациентов, не проверяют регулярно их самочувствие?

— Я не знаю, что за ана… ну, это самое. Не знаю, что это такое.

— Анамнез — это когда проверяют твою историю болезни и выясняют условия жизни. А потом врачи смотрят, стало тебе лучше или хуже.

— A-а, ну так они давно сказали, что мне лучше никогда не станет.

Прикрыв глаза, Сейдж стала глубоко и размеренно дышать, пытаясь заглушить панику.

— Тебе плохо? — встревожилась Тина. — Вид у тебя не очень.

Сейдж открыла глаза и внимательно посмотрела на Тину, в очередной раз удивившись, как той удалось так долго оставаться в своем уме. Сама она не успела пробыть взаперти и суток, но уже опасалась потерять рассудок.

— Все хорошо, — ответила она дрожащим голосом. — Все будет хорошо. — И в третий раз повторила, подавляя нарастающую тревогу: — У меня все хорошо.

Покормив тех, кому требовалась помощь, — с завтраком управились за десять минут, — санитары собрали оставшиеся миски и стаканчики, погрузили их на тележки и покинули дневной зал. Уэйн запер за ними дверь, уселся в кабинке и снова закурил. Приправленный лекарствами апельсиновый сок, казалось, начал действовать, умерив истерию обитательниц, притупляя ярость в их голосах и хаотичные движения. Пациентки уже не выли, а постанывали; не кричали, а тихо плакали; не дрались с другими, а лишь подергивались и таскали за волосы самих себя или колотили кулаками себе по голове, животу и ногам. Даже Тина уселась на треснувший пластиковый стул рядом с Сейдж, продолжая крутить волосы в пальцах.

Сейдж очень не хотелось разговаривать с Уэйном, но выбора не оставалось: нужно было выяснить, что ему известно о ее сестре. Может быть, услышав, как она говорит, он поймет, что она не Розмари. Она встала и направилась к кабинке, зигзагами пробираясь через волнующееся море обитательниц, обходя лужи мочи, кучки фекалий и овсянки на полу.

Не успела она дойти до середины зала, как навстречу ей шагнула девушка в грязном желтом платье, опустошенными глазами разглядывая ее лицо. С виду ома была старше Сейдж года на два, может быть, чуть больше, с безжизненными каштановыми волосами, прыщеватым лбом и с марлевой повязкой на руке. Сейдж испуганно застыла на месте, узнав Норму — ту самую, что поранила запястье разбитым стулом.

— Где ты была, Розмари? — спросила Норма. — Или ты сегодня Сейдж?

Сейдж попыталась обойти ее, но Норма преградила ей путь.

— Я… я нигде не была, — ответила Сейдж.

— Ты же обещала, что больше никогда не бросишь меня здесь одну, — упрекнула Норма. — Зачем ты меня обманула? Мы сестры, помнишь? Отныне и во веки веков.

— Извини, смутилась Сейдж. — Я не собиралась. Я… я заблудилась.

Норма обнажила десны с мелкими острыми зубами.

— Ничего ты не заблудилась. Ты меня бросила. Ты обещала, что никогда больше не бросишь. Никогда, никогда, никогда. — Она схватила Сейдж за руку и сжала ей запястье, впившись ногтями в кожу. — И бросила. Врунья!

Сейдж попыталась разжать когтистую хватку Нормы, но та вцепилась в нее как клещ. Сейдж оглянулась на кабинку, надеясь, что Уэйн придет на помощь, но там было пусто. Затем она увидела санитара, опустившегося на одно колено радом с девушкой, корчащейся на полу, словно в припадке.

— Я же извинилась, — сказала она Норме. — И вернулась, правда? Пожалуйста, отпусти меня.

Норма еще сильнее сжала ей руку, затем внезапно повернула голову, словно кто-то пошептал ей на ухо.

— Я знаю про нее, — заявила она, обращаясь кому-то невидимому. — Знаю.

У Сейдж встали дыбом волосы. Розмари тоже вела разговоры с воображаемыми людьми.

— Мне больно, отпусти, — попросила она.

Норма опять уставилась на нее.

— Я уж думала, что он до тебя добрался, — прошипела она. — Добрался до тебя, как и до других.

— Кто до меня добрался? — спросила Сейдж, по-прежнему пытаясь высвободиться.

Однако Норма не отпускала.

— Сама знаешь кто, — бросила она. — Кропси.

У Сейдж пересохло во рту.

— Как… Откуда ты знаешь о Кропси?

— Все знают о Кропси, — буркнула Норма. — Так что не пытайся меня обдурить. — Она отвернулась и вновь заговорила с воображаемым собеседником: — Это ничего, она уже знает.

— Да не пытаюсь я тебя дурить, — возразила Сейдж. — Я просто… Отпусти уже мою руку.

— Он и до других девчонок добрался, до Дженнифер и Мидж. Только что были здесь, глядь, и уже их нету. — Она щелкнула пальцами: — Раз — и нету. А другие девчонки, которые на той неделе в койках умерли? Все говорят, что их сперва таблетками накормили, а потом связали. Но их убил Кропси. Я знаю, что это он. Подушкой их придушил.

Сейдж глотала ртом воздух; жидкая овсянка бунтовала у нее в желудке. Норма совершенно безумна, никаких сомнений. Но почему она говорит, что Кропси убивает пациенток Уиллоубрука? А вдруг, невзирая на сомнения Сейдж, он все же действительно существует? А вдруг он схватил Розмари?

— Ты… ты знаешь, кто такой Кропси?

Норма покачала головой.

— Нет, конечно. Знала бы, я бы его убила. — Затем так же внезапно, как схватила Сейдж за руку, она разжала пальцы. — Знаешь что? Я не хочу с тобой разговаривать прямо сейчас. Просто оставь меня в покое. — Она сплюнула на пол и зашагала прочь, бормоча что-то воображаемому собеседнику.

Сейдж задрожала от облегчения и страха, благодарная за то, что Норма ушла, и то же время порываясь пойти за ней. Если есть хоть малейший шанс, что Кропси действительно существует и он что-то сделал с Розмари, надо все разузнать. Но можно ли верить словам Нормы? Сейдж осмотрела следы от ногтей на запястье: ровный ряд ярко-красных полумесяцев, похожих на смайлики, которые она рисовала в учебниках. Кожа была цела, но глубокие следы выглядели воспаленными. Она потерла руку, обругав себя за глупость. Норме нельзя верить. Очевидно, страшилка о Кропси пробралась в Уиллоубрук и распространилась как болезнь, перекинувшись с персонала на пациентов. Норма понятия не имела, о ком или о чем она говорит. Кропси не существует. А если и существует, то он никак не может проникнуть сюда незамеченным. Все стальные двери надежно закрыты на засов, все комнаты запираются на ключ.

Она снова обшарила зал глазами, ища Уэйна. Тот перенес девушку с припадком на диван и теперь стоял над ней, упершись руками в бедра. Больная, казалось, была без сознания: она лежала с закрытыми глазами, повернув голову набок. Сейдж двинулась к санитару, но замедлила шаг, готовая бежать, если он попытается ее схватить. Вблизи Уэйн казался выше и плотнее, словно занимался борьбой.

— У нее все нормально? — спросила Сейдж.

— Отвянь, — жестко бросил Уэйн через плечо.

Сейдж отступила на несколько шагов.

— Извините, — пробормотала она.

— Чего тебе? — спросил Уэйн.

— Похоже, ей нужен врач.

Он внезапно повернулся к ней с потемневшим, свирепым взглядом.

— А тебе нужно не лезть не в свое дело.

Прежде чем она успела что-то сказать, санитар отвернулся и направился через зал. Последовав за ним, Сейдж попутно увернулась от стула, который, появившись неизвестно откуда, пролетел по полу.

— Вы позовете кого-нибудь? — окликнула она Уэйна.

Тот не останавливался.

— Еще ты будешь указывать, как мне делать свою работу, — рявкнул он на ходу. — Все с ней обойдется.

— Пожалуйста, можно вас на пару слов?

Он остановился и резко развернулся лицом к ней; на лбу у него вздулась голубая жилка.

— О чем?

Подмышки его белой униформы потемнели от пота, а у сгибов локтей виднелись следы уколов.

Супер… Мало того что санитар колотит всех без разбору, он еще и торчок. Сжав руки в кулаки, чтобы не тряслись, Сейдж сделала вид, будто ничего не заметила.

— Я просто спросить хотела, — пояснила она. — Вы хорошо знали мою сестру Розмари?

Уэйн недобро ощерился.

— А, ясно, — протянул он. — Опять твоя любимая игра. Тебе не кажется, что ты уже и без того тут шухеру навела?

Что-то в его глазах заставило ее помедлить. Они были спокойные и холодные, как у ее отчима Алана, только мрачнее. Глаза хищника.

Сейдж покачала головой.

— Не понимаю, о какой игре вы говорите.

Он облизнул губы.

— Очень даже понимаешь. О той, в которой притворяешься, что ты — это не ты, а кто-то другой. — Тут к нему подбежала молодая женщина и схватила его за грудки, но он оттолкнул ее. — И когда ты что-то натворишь, то валишь все на свою сестру. — При слове «сестра» Уэйн пальцами показал кавычки.

Сейдж снова покачала головой, чувствуя, как паника сжимает ей горло. Если учесть слова Нормы о том, что они «сестры», и рассказ Уэйна о Розмари, притворяющейся кем-то другим, неудивительно, что никто не верит Сейдж.

— Честное слово, я не играю ни в какую игру, — сказала она. — И я не Розмари. Все думают, что я и есть Розмари, но это не так. Я ее сестра-близнец Сейдж. Я узнала, что она пропала, и приехала помочь ее искать.

— Ты приехала помочь ее искать? Именно так ты всем говоришь?

— Да, — кивнула Сейдж. — Но доктор Болдуин считает…

Уэйн поднял ладонь, широкую, как доска.

— Все, заткнулась, — рявкнул он. — У меня сегодня нет настроения слушать твой бред. — Он стремительно направился назад к кабинке, а Сейдж бросилась за ним, стараясь не отставать и уворачиваясь от девушек и женщин, которых санитар расталкивал по пути.

— Прошу вас, — взмолилась она. — Мне нужно поговорить с вами о Розмари. Сестра Вик и Леонард сказали, что вы можете знать, куда она ушла. Если вы с ней дружили, то наверняка сумеете помочь. может быть, вы знаете факты, которые помогут доказать, что я не она.

Уэйн остановился и снова повернулся к ней, скрестив на широкой груди могучие татуированные руки.

— Не знаю, что ты тут пытаешься мне втереть, — сказал он, — но ты в курсе, что сестра Вик и Леонард любят дерьмо поворошить. К тому же ты всем долдонишь, будто тебя зовут Сейдж. И не надоедает тебе. — Уэйн оглядел зал и указал на Норму: — Ты и ее своей сестрой зовешь. А теперь отвяжись от меня. — И он снова отошел.

— Я вас очень прошу, — не уступала Сейдж, по-прежнему следуя за ним. — Вы должны мне помочь. Я здесь по ошибке.

— Во-во, все вы так говорите, — бросил он через плечо. — По крайней мере, те, кто может говорить.

— Но это правда! В самом деле! Пожалуйста, умоляю вас. Вы должны мне поверить.

Подойдя к кабинке, Уэйн снова повернулся к ней:

— Слушай, ты, сучка долбанутая. Я тебе сказал: отвяжись. У меня из-за тебя уже и без того проблем выше крыши.

Она отшатнулась.

— Каких проблем?

— Ты сама отлично знаешь: меня чуть не выперли, когда ты исчезла.

— За что вас увольнять? У вас что-то было с Розмари? Вы знаете, где она? Я слышала, вы были в нее влюблены. — Не успела она сказать эти слова, как тут же пожалела о них.

Лицо Уэйна побагровело от ярости. Жилы на лбу, казалось, вот-вот лопнут.

— Предупреждаю в последний раз. Держись от меня подальше, не то снова отправлю в яму. И в этот раз просидишь там вдвое дольше.

Сейдж опустила глаза, буквально съежившись от жара его полного ярости взгляда.

— Я так и думал, — сказал он. — А теперь вали отсюда.

Чуть не плача, она повернулась и направилась назад, к противоположной стене, отталкивая ищущие руки и обходя голые тела. Очевидно, Уэйн что-то скрывает. Но что? И почему его чуть не уволили, когда Розмари пропала? И что еще важнее: как ему удалось выпутаться и сохранить работу? Примерно в середине зала она заметила девушку с соломенными волосами, сидевшую по-турецки на стуле, лицом к стене. Стройным сложением и тонкостью рук и ног она очень напоминала сестру. Несмотря на слабые шансы, Сейдж не удержалась, бросилась к девушке и обошла стул. Это была не Розмари. Кожа белая, как бумага, и тонкая, как пергамент. Серая пелена, застилающая незрячие глаза. Но девушка, похоже, почувствовала присутствие Розмари и спросила:

— Кто здесь?

— Извини, — отозвалась Сейдж, — я приняла тебя за кое-кого другого.

— Розмари, это ты? — спросила девушка. — Где ты была? Я беспокоилась о тебе.

— Нет, я не Розмари. Я ее сестра, Сейдж.

— Понятно, — сказала девушка. — Прости, пожалуйста. Я перепутала.

Сначала Сейдж ошеломила легкость, с которой собеседница ей поверила, но затем она припомнила слова Уэйна: Розмари постоянно называла себя Сейдж.

— Мне бы не хотелось тебя тревожить, — начала она, — но я тоже беспокоюсь о Розмари. Ты знаешь что-нибудь о ней и Уэйне? Они дружили?

— Уэйн ни с кем не дружит, — возразила девушка.

— Ты знаешь, почему сестра Вик думает, что он имеет какое-то отношение к исчезновению Розмари?

Девушка ахнула:

— Розмари исчезла? — Она вдруг вцепилась себе в голову и вскрикнула, испугав Сейдж: — Где она? Куда она ушла?

Сейдж протянула руку, желая успокоить слепую, но остановилась. Как знать, что случится, если дотронуться до нее?

— Тише, — попросила она. — Прошу тебя, не кричи. Извини.

Девушка снова закричала. И еще.

— Тихо, тихо, — уговаривала Сейдж. — Я не хотела тебя расстраивать. Лучше пойду. — Она покосилась на Уэйна, который направлялся к ним. — Считай, уже ушла. Но я сообщу тебе, когда Розмари вернется.

Девушка продолжала кричать.

Сейдж торопливо вернулась в другой конец зала, нашла свободный стул и с колотящимся сердцем забралась на него с ногами, дрожа от тревожных предчувствий. Обхватив руками колени, она попыталась отогнать страх, усмирить ураган паники, грозивший разрушить хрупкую стену самообладания, которую она до сих пор как-то умудрялась поддерживать. Не время сейчас расклеиваться. Затем она заметила, какие грязные у нее ноги, торопливо спустила их на пол и стиснула зубы, стараясь не думать о том, что ступни потемнели от фекалий и антисептика.

Но слепая, по крайней мере, перестала кричать — или просто ее голос сделался неразличим на фоне всеобщей оглушительной вакханалии. Проклиная себя за неосмотрительность, Сейдж постаралась выкинуть инцидент из головы. По крайней мере, она вовремя убралась оттуда и Уэйн не успел сцапать ее и отправить в яму.

Надо было ей потолковать с сестрой Вик раньше. при раздаче таблеток. Скорее всего, Вик и тогда не стала бы ее слушать, но попробовать стоило. В следующий раз. увидев ее. Сейдж сразу спросит, что та знает об Уэйне и Розмари. А пока хватит Нужно подумать и сообразить, как быть дальше. Возможно, у Тины больше информации.

Сейдж обвела взглядом зал, ища Тину в шевелящейся путанице тел, рук, ног и голов, и наконец увидела ее, сидящую со скрещенными ногами посреди стола: глаза закрыты, губы шевелятся, как будто она молится или медитирует. Пожалуй, лучше подождать с разговорами, пока они не вернутся в палату. Там будет не так суматошно, да и неохота опять пробираться через весь зал. Усталость тысячью цепей легла ей на плечи.

Затем, к ее удивлению, в зал вошел молодой уборщик, толкая перед собой тележку со швабрами и щетками. Сейдж села и попыталась вспомнить его имя. Как Марла назвала его? Джимми? Бобби? Эдди? Да, точно: Эдди. Закрыв за собой дверь, парень подошел к кабинке Уэйна и опустошил урну в пакет, привязанный к тележке. Когда Уэйн направился к нему, костлявая женщина в черном от грязи банном халате, прихрамывая, приблизилась к Эдди, схватила его за руку и заговорила с ним. Казалось, она о чем-то умоляет. Эдди осторожно высвободился из ее хватки, и женщина упала к его ногам, молитвенно сложив руки. Эдди не обращал на нее внимания, и тогда она с искаженным от боли лицом вцепилась пальцами в его штанину и разрыдалась. Уэйн прикрикнул на нее, отгоняя, затем выхватил из тележки щетку и стукнул деревянной ручкой по стене — раз, другой, третий. Женщина продолжала умолять. Уэйн угрожающе занес щетку, и женщина, испугавшись, закричала. Эдди защитным жестом поднял руку и что-то сказал Уэйну. Тот наконец опустил щетку, покачал головой и рассмеялся, словно все это была шутка, а женщина встала и отошла от Эдди.

После этого Уэйн положил щетку на тележку и предложил Эдди сигарету, достал из пачки другую для себя и полез в карман за зажигалкой. Они закурили, и Уэйн, дернув подбородком в сторону Сейдж, что-то сказал и ухмыльнулся. Эдди глубоко затянулся и тоже глянул на нее; лицо его было непроницаемо. Затем он снова повернулся к Уэйну и ответил ему; пока они разговаривали, Эдди еще несколько раз оборачивался на Сейдж с до странности серьезным выражением лица.

Сейдж не могла решить, что делать. Подойти к нему и поговорить, пока он не ушел? Ждать и надеяться, что снова увидит его? Эдди определенно принимал ее за Розмари и удивился, встретив в коридоре, но в выражении его лица было нечто такое, чего она не могла понять: тревога или облегчение? А может, предупреждение: держись подальше, не подходи ко мне, когда Уэйн радом.

Эдди и Уэйн проговорили еще несколько минут; их плечи то и дело вздрагивали от смеха. Потом Эдди притушил свою сигарету ботинком, подобрал окурок и положил его в карман. Сейдж встала со стула. Уэйн рассердится, если она подойдет к ним, но можно перехватить Эдди в дверях и что-нибудь сказать или спросить, пока он не ушел. Она медленно направилась в ту сторону, надеясь, что Уэйн не заметит.

Эдди снова взялся за тележку, собираясь уходить. Когда он покосился в сторону Сейдж, она ускорила шаг, надеясь, что он увидит отчаяние в ее глазах. В этот момент Уэйн рассмеялся и хлопнул его по спине, отвлекая внимание. Засмеявшись в ответ, Эдди направился к двери, и Сейдж тоже поспешила туда, страстно надеясь, что он заговорит с ней, прежде чем уйти, скажет что-то важное, пока Уэйн не оттащит ее в сторону. Она обогнула женщину с проплешинами на голове и была уже в нескольких шагах от двери, когда кто-то внезапно схватил ее за руку и резко дернул, останавливая. Она крутанулась на месте и подобралась, не сомневаясь, что это подкравшийся сзади Уэйн.

Однако перед ней стояла Норма.

— Ты что же это делаешь, а? — сказала она. — Опять удрать хочешь?

— Пусти, — потребовала Сейдж, выдернув руку с такой силой, что чуть не упала, но удержалась на ногах и снова направилась к двери. Но было слишком поздно: Эдди выскользнул в коридор и скрылся.

— Куда намылилась без меня? — продолжала Норма.

— Никуда, — ответила Сейдж. — Никуда я не намылилась. — От правдивости собственных слов у нее перехватило горло. Она пошла назад к пластиковому стулу в углу зала, надеясь, что его никто не занял. Норма потянулась следом.

— Лучше не пытайся удрать одна, — предупредила она. — Потому что я тогда все про тебя расскажу.

Отмахнувшись от нее, Сейдж уселась. Норма несколько минут молча смотрела на нее, потом повернулась и поплелась прочь, не сказав больше ни слова. Сейдж вздохнула с облегчением. Если можно отвязаться от Нормы, просто не обращая на нее внимания, то так и надо поступать впредь.

В промежутках между склоками больных Уэйн пялился в телевизор, курил или дремал. Сейдж не представляла, как он может спать в таком гаме. Может, когда раздавали сердца, ему и души недовесили? Или, по крайней мере, той части мозга, которая у большинства людей реагирует на чужую боль и окружающий хаос. С другой стороны, похоже, у большей части персонала этой части мозга тоже недоставало. А может, их души просто обросли толстой шкурой.

При отсутствии окон и часов невозможно было следить за временем: минуты тянулись часами, а часы — днями. Казалось, что Сейдж навеки застряла в этом пыточном дневном зале. Но обед еще не приносили, а стало быть, и полудня не пробило. Неужели? Она положила голову на руки и закрыла глаза: темнота под веками казалась желанным спасением от окружающего ужаса и страданий. Потом послышались крики Уэйна, и Сейдж подняла голову.

Возвышаясь над одной из тележек, он рычал на лежавшую в ней девочку, тыча ей в лицо раскрытой ладонью. Сейдж показалось, что это та самая тележка, которую она привезла сюда утром. Чем могла провиниться бедняжка, неспособная ходить и говорить, которая еле-еле двигается? И тут Сейдж вспомнила.

Таблетки.

Она вскочила и бросилась к тележке. Уэйн поднял девочку, собираясь затолкать таблетки ей в рот.

— Стойте! — закричала она. — Это я их туда положила! Они мои!

Уэйн отпустил девочку и выпрямился, ощерившись на Сейдж.

— Что ты сказала?

— Я не знала, что это такое, — тяжело дыша, стала оправдываться Сейдж. — Поэтому и не стала принимать пилюли. Хотела бросить на пол, а они упали в тележку.

— Не трынди, — скривился он. — Это те же самые пилюли, которые ты пьешь каждый день.

— Я… я забыла.

Уэйн протянул ей таблетки:

— Ну, теперь вспомнила? Глотай давай.

Сейдж отступила, помотав головой.

— Глотай, или отправишься в яму.

— Пожалуйста, — взмолилась Сейдж, — не заставляйте меня!

— О, еще как заставлю, — пригрозил Уэйн, надвигаясь на нее. — Уж в этом не изволь сомневаться, мать твою. Можно по-хорошему, а можно по-плохому. Так что выбирай.

Давясь слезами, Сейдж протянула руку. Уэйн положил таблетки ей на ладонь и скрестил руки в ожидании. Она умоляюще поглядела на него.

— Я никуда не спешу, — заметил он.

— Но они мне не нужны, — возразила Сейдж. — Я ведь ничего такого не делаю.

— Ага, конечно. Все утро нарываешься, чтобы тебя сослали в яму. Я уже начинаю думать, что тебе там нравится. Давай уже глотай эти долбаные таблетки.

— Но мне нечем запить, — пролепетала она.

— Какая жалость, — ухмыльнулся Уэйн. — Надо было раньше подсуетиться.

Закрыв глаза, из которых катились слезы, Сейдж сунула таблетки в рот, запрокинула голову и с усилием глотнула. Таблетки были шершавые и зернистые, как мел, и чуть не застряли в горле. Она глотнула еще и еще, пока лекарство наконец не проскользнуло внутрь.

— Ну вот, молодец. Ведь насколько все проще, когда делаешь, что скажут, правда? Теперь сядь и нишкни, — рыкнул Уэйн. — И чтобы ни звука от тебя сегодня слышно не было. — Он повернулся и пошел прочь.

Вернувшись в дальний угол зала, Сейдж снова опустилась на стул, терзаемая страхом. Травка и алкоголь — это одно, но таблетки — совсем другое. Она никогда не нюхала кокаин и даже валиум не глотала, но видела эффект наркотиков на других. И он не всегда был приятным. К тому же ее до смерти напугал фильм «Скажи „нет“ наркотикам», который им показывали на уроке здоровья. Она впилась пальцами в ляжки, оглядела комнату, полную воющих, дергающихся, машущих руками пациенток, и приготовилась к скверному приходу. Девушка, у которой чуть раньше случился припадок, лежала на диване неподалеку от нее, по-прежнему повернув голову набок и закрыв глаза. Она казалась мертвой. Паника пронзила Сейдж с головы до ног, электрическим разрядом пробежав по нервам.

Затем в голове у нее поплыл туман. Она вытянула руки, но не сумела разглядеть кончики пальцев. Ее охватила необычайная, странная усталость. Каким-то образом Сейдж очутилась вне своего тела; кожа сделалась липкой и в то же время словно горела, и Сейдж рванула рукава блузки: прикосновение ткани к телу сделалось невыносимым. Монотонные причитания и стоны пациенток терзали ей слух. Ей хотелось бежать, но ноги не слушались; хотелось кричать, но не было голоса. Все смотрели на нее, таращились. Прекратите, подумала она. Прекратите. Стоп! Ужас захлестнул ее. Она не могла пошевелить ни руками, ни ногами. Язык превратился в свинцовую бляшку, губы стали тяжелыми и беспомощными.

Потом Сейдж упала со стула, и мир исчез.