Потерянные души Уиллоубрука

Глава третья

От удивления Сейдж разинула рот. Затем ее пронзил жгучий, раскаленный разряд растерянности и замешательства. Окинув хмурым взглядом человека в спортивном твиде, она опустила руку. Ей очень хотелось развернуться и броситься вон, но этого она сделать не могла: нужно сначала найти сестру. И она на всю приемную разразилась нервным хохотом, полным отчаяния и тоски. Спортивный пиджак, должно быть, шутит. Не может же он всерьез принимать ее за Розмари? Смех, да и только. Сейдж собралась было указать ему на ошибку, как вдруг он взмахнул рукой, как король, повелевающей страже увести узника. Она не успела понять, что происходит, а санитар уже схватил ее за руку.

— Что вы делаете? — возмутилась она, пытаясь вырваться. — Отпустите меня!

Не обращая внимания на ее протесты, санитар усилил хватку и повлек Сейдж к двери в задней части зала, плотно притиснув к себе и дыша ей в лицо кислятиной. Спортивный пиджак последовал за ними.

Она упиралась каблуками, изворачивалась, но санитар завладел обеими ее руками и, подталкивая, поволок по полу.

— Перестаньте! — кричала она. — Больно же!

— Все будет хорошо, мисс Уинтерз, — увещевал спортивный пиджак. — Вы вернулись, вы теперь в безопасности. Это ведь ваш дом, вы не забыли?

Ее захлестнула паника, стало нечем дышать.

— Нет! — закричала Сейдж, вырываясь из рук санитара. — Я не Розмари! Я ее сестра! Мы близнецы! Отпустите меня! — Сердце стучало так, что казалось, будто оно вот-вот разорвется. — Что вы делаете?

В детской комнате мистер Чан поднял голову посмотреть, что за переполох, но жена положила руку ему на плечо, не позволяя вмешиваться.

— Не нужно волноваться, — сказал спортивный пиджак. — Мы не собираемся вас наказывать. Просто хотим проводить назад в палату.

— Но вы ошибаетесь! — закричала Сейдж. — Меня зовут Сейдж! Я ищу здесь свою сестру, поскольку нам сообщили, что она пропала! Она всем телом изворачивалась, пытаясь освободиться. Санитар впился в нее ногтями. — Да убери ты от меня свои говенные лапы!

Обеспокоенная секретарша встала.

— Вызвать помощь, доктор? — спросила она, снимая трубку.

— Да, — ответил человек в спортивном твиде. — Передайте сестре Мур, что я жду ее в пятой палате. Немедленно.

Сейдж упала на колени, вывернулась из рук санитара и поползла к выходу. Но мужик оказался проворнее: он сцапал ее, обхватил за пояс и понес через зал. Сабо свалились у нее со ступней, загрохотав по плиткам пола. Сейдж визжала, пинала его, колотила ему кулаками по груди и лицу, но он не сдавался.

— Кто-нибудь, пожалуйста! — кричала она. — Помогите мне! Я не отсюда! Меня принимают за другую!

Она вцепилась ногтями в лицо санитара, разодрав ему нижнее веко. Хрюкнув, тот дернул головой, затем протащил Сейдж через дверь в коридор, в котором опять были бесконечные двери.

В конце коридора он втолкнул ее в смотровую комнату, заставленную белыми шкафами, где стоял резкий запах медицинского спирта. Там он, швырнув на пол ее куртку, насильно уложил Сейдж на каталку и прижал, сдавливая потными ладонями ее руки. Она билась на матрасе, кричала, плакала и задыхалась. Доктор молча ждал, прислонившись к стене. Потом вбежала медсестра и пристегнула лодыжки и запястья Сейдж к поручням каталки.

— Отпустите меня! — кричала Сейдж. — Кто-нибудь, помогите, пожалуйста!

Когда медсестра застегнула кожаные ремни, санитар затянул их, затем отступил назад и, тяжело дыша, утер пот со лба.

— Это для вашего же блага, — пояснил доктор. — Так что, пожалуйста, перестаньте сопротивляться.

Сейдж изо всех сил дергалась и натягивала фиксаторы, но не могла толком пошевелиться.

— Зачем вы так со мной? — кричала она. — Я не Розмари. Я ее близнец, Сейдж. Вы бы лучше искали мою сестру, чем меня тут связывать. Выслушайте меня, пожалуйста! — На мгновение она перестала сопротивляться и попыталась выровнять дыхание. Чем больше она будет бороться, тем меньше ее станут слушать. Нужно заставить себя действовать разумно и спокойно, как бы она ни истерила про себя. — Нашему отчиму сказали по телефону, что моя сестра пропала, вот я и приехала. Позвоните ему сами и спросите. Он вам скажет, кто я.

— Ну-ну, — отозвался доктор. — Вы уже много раз говорили об этом с доктором Болдуином. Вас зовут Розмари, а не Сейдж. Сейдж — это просто часть вашего душевного расстройства и результат вашего спутанного мышления, помните?

— Ничего я не помню, потому что это неправда! Я не моя сестра, у меня нет никакого расстройства, и мышление у меня нормальное. Мы с ней однояйцевые близнецы, вот вы меня за нее и приняли. Просто позвоните моему отчиму, пожалуйста!

По знаку врача медсестра выдвинула ящик шкафа и достала стеклянный пузырек и блестящий шприц.

— Нет! — разрыдалась Сейдж. — Пожалуйста, не надо. Дайте мне встать. Я не убегу, правда! — Придавленная кожаными ремнями, она не сводила глаз с иглы, чувствуя, как ужас сжимает горло. — Пожалуйста, я буду хорошо себя вести, честное слово! Это совсем необязательно!

Решительно поджав губы, медсестра проскользнула между врачом и каталкой, задрала рукав Сейдж и вонзила иглу ей в руку.

— Не-е-ет! — завопила Сейдж. — Пожалуйста!

Управившись с уколом, медсестра прихватила пузырек и шприц и, не сказав ни слова, вышла из палаты, захлопнув за собой стальную дверь. Санитар и врач посмотрели на распростертую Сейдж.

— Вы нас опять изрядно напугали, милочка, — заявил доктор. — Где вы на этот раз прятались?

Грудь и лицо Сейдж залило огнем. Зажмурившись, она хватала ртом воздух, борясь с разливающимся по телу ужасом. Решив, что снова может говорить, она открыла глаза и уставилась на врача, с трудом выдавив:

— Нигде я не пряталась. Я приехала сюда на автобусе, чтобы искать Розмари, и… — Она замешкалась. Внезапно ее повело.

— Ничего страшного, — сказал доктор. — Все будет хорошо. Мы вас не обидим. Мы просто хотим помочь. Вы ведь и сами знаете, верно?

Она повернула голову, собираясь умолять, чтобы он выслушал ее, но мягкие слова комкались во рту, слипаясь, как глина. Палата расплывалась, тускнела, углы скручивались, утопая в клубящейся дымке. Лицо санитара слилось с белой униформой, черты доктора смазались, его глаза и рот смялись в серую массу.

— Не волнуйтесь, Розмари, — сказал доктор; его голос замедлялся, приобретал глубину, как запись на неправильной скорости. — Теперь вы в безопасности. Просто расслабьтесь. Обещаю, мы не допустим, чтобы вы себе навредили.

— Я не Розмари, — пробормотала она. — Я…

Закончить она не успела. Веки налились свинцом; она моргнула, потом еще, пытаясь перебороть отраву, которая циркулировала в ней вместе с кровью, лишая сил. Затем Сейдж начала проваливаться в небытие. Палата потемнела. Сейдж боролась со сном, пыталась продолжать говорить, но в ушах нарастал рев, перекрывая любые звуки. Все было бессмысленно. Она закрыла глаза в третий раз, и мир исчез.

Этот сон Сейдж знала наизусть, как слова любимой песни. Один и тот же кошмар, который наваливался на нее почти каждую ночь с тех пор, как умерла Розмари; она падала в него снова и снова, скатывалась кувырком, засыпая и просыпаясь, не понимая, где реальность, а где нет. Разница между этим кошмаром и остальными заключалась в том, что, по сути дела, он был ужасным воспоминанием; надрывая ей сердце, перед нею прокручивался тот последний раз, когда она видела Розмари живой. И Сейдж ничего не могла сделать, чтобы остановить его приближение, — тем более сейчас, плавая в глубокой наркотической отключке.

В кошмаре она сидела на кровати, разбуженная, как обычно, полуночными разговорами сестры с невидимыми людьми. Но в этот раз постель Розмари была пуста, на матрасе лежала лишь груда смятых простыней и скомканная подушка. Сейдж оглядывала темную спальню, ища, где прячется сестра, но бледного пятна ее лица нигде не было видно. И чем пристальнее Сейдж всматривалась, тем больше ей казалось, что все в комнате движется. Тени перемещались, меняли очертания, и Сейдж спрашивала себя: а что, если Розмари и впрямь говорит правду и мебель передвигается сама по себе? Затем она увидела сестру: та съежилась в углу, что-то бормоча и хихикая, прикрывая рот руками, словно когтистыми лапами.

— Что ты делаешь? — спросила Сейдж.

И вдруг Розмари начала кричать. Невероятно громкий скорбный вопль, исходящий словно от дикого зверя, повторялся снова и снова, стихал и опять гулко разносился в темноте.

— В чем дело? — спрашивала Сейдж. — Перестань вопить и скажи мне, в чем дело!

Розмари начала кричать еще громче.

Сейдж свернулась в тугой клубок, заткнула уши, но жуткий вой пробивался сквозь дрожащие пальцы. Она обещала сестре всегда защищать ее, но Розмари следовало слушаться и делать то, о чем ее просят. А та не слушалась, и Сейдж не понимала, от чего ей защищать сестру.

— Хватит, пожалуйста! — кричала она.

Затем дверь распахнулась. Вошла мать, включила верхний свет; ее лицо было искажено тенями, глаза лихорадочно обшаривали спальню.

— Что тут такое?

Следом ввалился Алан, без рубашки, с мутными глазами:

— Что за черт…

— Хватит! — голосила из угла Розмари. — Хватит! Хватит!

Увидев Розмари, мать подошла к ней, присела рядом, принялась ощупывать ее лицо, руки и ноги, ища ушибы или раны.

— Что случилось? В чем дело? — Через плечо она оглянулась на Сейдж: — Что случилось? Что ты натворила?

Сейдж замотала головой, все еще закрывая руками уши.

Внезапно Розмари смолкла, скривив лицо. Затем глаза и рот у нее распахнулись, и она начала задыхаться, хвататься за горло.

— Она не может дышать! — вскрикнула мать. — О господи. Алан, помоги же!

Растерянный отчим не знал, что делать, затем бросился в угол, где сидела Розмари, и опустился перед ней на колени.

— Тихо, тихо, — приговаривала мать, осторожно трогая лоб и руки Розмари. — Все в порядке. Просто расслабься, дыши глубже. Мы здесь. Все будет хорошо.

— Они меня душат, — причитала Розмари. — Не дают мне дышать.

— Что? — не поняла мать. — Кто тебя душит? О чем ты?

Розмари снова начала кричать. Сейдж казалось, что это никогда не кончится.

Мать посмотрела на Алана:

— Сделай же что-нибудь!

— Господи Иисусе, Розмари, — буркнул он. — Прекрати!

Ты напугала маму до полусмерти!

— Бесполезно, — заявила мать.

Алан вытаращился на нее:

— Ну и каких, на хрен, действий ты от меня ждешь?

— Ей нужен врач!

Алан выволок Розмари из угла, подхватил на руки и направился к двери, пытаясь удержать падчерицу, размахивающую руками и ногами. Она продолжала кричать, брыкаться и колотить его по спине.

— Не надо! — причитала мать. — Что ты… Алан! Осторожно!

— Ей нужно в больницу, — бросил Алан, вынося Розмари из комнаты.

Мать последовала за ними, оставив Сейдж одну на кровати.

На следующее утро мать позвонила из больницы и объяснила, что Розмари кричала от боли, что у нее ужасно высокая температура и она очень испугалась, потому что не могла дышать. Врачи подозревают воспаление легких, так что она пару дней побудет в больнице. На это время Сейдж можно остаться дома и не ходить в школу; мать позвонит директору и предупредит его.

Затем что-то случилось. Сейдж понятия не имела, что именно, но на следующий день мать пришла домой в слезах. Врачи сделали все возможное, однако Розмари была слишком слаба. Она не выжила.

Больше всего сейчас Сейдж хотелось свернуться в клубок и снова заснуть, сложив ладони под щекой, скользнуть назад, в покой забвения. Кошмар преследовал ее всю ночь, измотав как никогда в жизни. Она попыталась поменять позу, но на руки и ноги словно давило что-то тяжелое, будто ее держали за лодыжки и запястья, не давая шевельнуться. Голова была тяжелее булыжника, а тело ощущалось как после драки, каждый мускул болел и ныл. Простыня под ней была холодной и мокрой, воздух отдавал вонью мочи и отбеливателя. Сейдж опять опрокинула слишком много коктейлей? Перебрала стопку-другую? Нет, такого похмелья у нее никогда не случалось. Тут было нечто другое. Нечто очень-очень скверное.

Сейдж попробовала сесть, но что-то давило на грудь, не давая приподняться. Она открыла глаза, поморгала, возвращая ясность зрению. Лампа под потолочным куполом наполняла комнату туманным желтым свечением. В серых стенах были не окна, а белые шкафы, и еще имелись странные металлические аппараты вроде медицинского оборудования. Она определенно не в своей спальне. И не в спальне какой-нибудь из подруг — так где же?

Она посмотрела вниз, на ноги и руки. Неудивительно, что они не слушались: запястья и лодыжки были пристегнуты кожаными ремнями к бортам каталки; грудь тоже пересекала широкая кожаная лента. Может быть, она, Сейдж, попала в аварию? И очутилась в больнице?

И тут она все вспомнила. Ее заперли в государственной школе Уиллоубрук. И врачи, и медсестры приняли ее за Розмари.

Она задергалась, борясь с фиксаторами, изо всех сил натягивая их.

— Помогите! — кричала она. — Пожалуйста! Кто-нибудь, помогите мне! Вытащите меня отсюда!

Ни звука не донеслось из коридора по ту сторону двери.

Не отозвался чей-нибудь голос, не скрипнул в замке ключ.

— Пожалуйста! Кто-нибудь! Помогите!

Паника терзала сознание, угрожая захлестнуть с головой.

Воздуха сделалось мало. Комната завертелась волчком, и Сейдж замутило. Она на мгновение закрыла глаза, чтобы восстановить равновесие, затем подняла голову и снова закричала, и продолжала кричать, пока не осипла и совсем не потеряла голос.

Наконец в коридоре по полу зашлепали торопливые шаги. Брякнул в замке ключ, дверь открылась, и в палату вбежала цветная женщина в белой униформе, но не в форме медсестры, а в рубахе и штанах санитара. Ее черные волосы с седыми корнями возле лба были туго забраны в хвост. Она наклонилась над Сейдж и улыбнулась. На месте коренных зубов по обеим сторонам у нее зияли пустоты.

— Проснулась! — завопила она так, словно Сейдж была глухой. Ее дыхание отдавало мятой. Выпрямившись, санитарка отвела Сейдж волосы со лба.

Та подняла голову.

— Давно я здесь?

— Сейчас ты просто расслабишься, дружочек, — сказала санитарка, по-прежнему громко. — Меня зовут Хейзл, и я позабочусь о тебе. Все будет в порядке, даю слово.

— Но я не живу здесь, — возразила Сейдж. — Развяжите меня, пожалуйста.

Глаза Хейзл заволокло жалостью.

— Прости уж, но ты знаешь, не могу я этого сделать, — сказала она. — Просто держись, котеночек, как можешь. Пойду схожу за доктором и сразу назад.

Прежде чем Сейдж успела ответить, Хейзл ушла, заперев за собой дверь.

Сейдж со стоном уронила голову на матрас. Если в ближайшее время ей не позволят встать, то непонятно, что делать. Она пыталась думать, пыталась разогнать туман в голове. Через какое время хоть кто-нибудь хватится, что она пропала? Сообразят ли Хэзер и Дон, названивая ей впустую, что она уехала в Уиллоубрук? Да станут ли они вообще звонить после ее выходки? А отчим — догадается ли он, куда уехала Сейдж? Может, ему вообще до лампочки? Зачем только она поцапалась с подругами. Надо было рассказать им о решении разыскать Розмари, а она взбеленилась из-за подколов насчет Кропси. Наверняка девчонки решат, что Сейдж все еще злится. Скорее всего, посчитали, что она слишком остро отреагировала. И оказались правы.

Может быть, Ной, обнаружив ее записку, заходил к ним домой, хоть Сейдж и запретила ему. А может, он обрадовался свободе. Только и ждал шанса уйти к этой Иветт. Проблема в том, что, даже если подруги и начнут ее искать, Алан, скорее всего, выдаст по телефону обычную отговорку: Сейдж нет дома, и он не знает, где она; ни объяснений, ни извинений. А до начала занятий еще неделя, хотя Алану будет по барабану, даже если позвонит директор. Скорее всего, отчим и директору наврет, будто она переехала. По спине у нее поползли мурашки. Сколько времени пройдет, прежде чем выяснится, куда она уехала?

Нужно каким-то образом убедить врача, санитарку или медсестру позвонить Алану. И когда отчим объяснит им, что она сестра Розмари и вчера не вернулась домой, ее отпустят. Вот только Алану плевать, когда она приходит и когда уходит. Он и не знал, что иногда она тусила до утра: отчасти потому, что сам он нередко ночевал в своем грузовике возле бара или приводил домой посторонних женщин, но в основном потому, что ему было плевать. Он никогда не ходил искать Сейдж, не звонил Хэзер или Дон, чтобы узнать, с ними ли она. Так с какой стати ему волноваться сейчас? Да он наверняка только обрадуется, если в Уиллоубруке ее примут за Розмари, — лишь бы отделаться от лишней обузы.

Спустя, казалось, целую вечность в комнату вошел человек со взлохмаченными волосами мышиного цвета, в очках с толстыми стеклами и сером спортивном пиджаке. За ним следовала санитарка Хейзл. Человек остановился у стены, засунув одну руку в карман пиджака. Возможно, из-за освещения его кожа казалась бесцветной, а мясистое лицо — белым, как брюхо дохлой рыбы.

— Привет, Розмари, — сказал он. — Помнишь меня?

— Я не Розмари, — ответила Сейдж. — И я вас не помню, потому что никогда раньше не видела.

— Извини, — сказал он. — Я забыл, кто ты сегодня. Простишь меня, Сейдж?

У нее засосало под ложечкой. Он подстраивался под нее, говорил с ней как с маленькой, этаким приподнятым тоном, притворяясь, будто верит ей.

— Если ты прямо сейчас не можешь меня вспомнить, то это совершенно нормально, — продолжал он. — У людей в твоем состоянии после травмы или необычных обстоятельств довольно часто случается частичная потеря памяти. Вскоре ты вспомнишь, что я доктор Болдуин и что мы с тобой уже и раньше общались. Как ты себя чувствуешь?

Вопрос — а может, снисходительный тон врача — разозлил Сейдж, и она взорвалась.

— Как я себя чувствую? — рявкнула она. — А сами вы как думаете? Примотали меня к каталке, а когда я говорю, кто я, мне никто не верит.

Он улыбнулся ей — фальшиво и холодно.

— Я верю тебе, — заявил он. — Ты же знаешь, я верю всему, что ты мне рассказываешь.

— Тогда развяжите меня.

— Это можно, — сказал он. — Но сначала тебе придется пообещать, что будешь хорошо себя вести. Доктор Уайтхолл сообщил, что ты задала ему жару, когда вернулась. Больше никаких брыканий и криков, договорились?

Сейдж глубоко вдохнула, затем кивнула. Нужно быть спокойной и рассудительной, если есть хоть какая-то надежда убедить врача в том, что она говорит правду.

Хейзл двинулась было расстегнуть ремни, но доктор Болдуин остановил ее жестом и сурово посмотрел на Сейдж.

— Ты должна сказать это вслух, — заметил он.

— Я больше не буду, — произнесла Сейдж. — Не буду брыкаться и кричать.

— Обещаешь?

— Обещаю.

В дверь постучали, и Хейзл открыла. Вошедшая медсестра, не взглянув ни на пациентку, ни на остальных, выдвинула ящик шкафа, извлекла стеклянный пузырек и шприц, положила их на поднос и встала рядом с санитаркой, сложив в ожидании руки. Сейдж стиснула зубы. Несмотря на злость и огорчение, надо молчать и действовать в согласии с ними — по крайней мере, пока ее не развяжут.

Доктор Болдуин жестом велел Хейзл расстегнуть ремни, затем обратился к Сейдж:

— Должен признаться, я немного разочарован в тебе. Ты знаешь, что правила установлены по определенной причине. И ты знаешь, что происходит, когда ты нарушаешь правила. Мне бы не хотелось снова сажать тебя на двойную дозу торазина, но если ты и дальше будешь убегать, у меня не останется выбора.

Хейзл один за другим расстегивала ремни, улыбаясь и теплой ладонью растирая освобожденные запястья и щиколотки Сейдж, как мать, утешающая ребенка.

— Расскажи мне, пожалуйста, куда ты бежала на этот раз, — сказал доктор Болдуин. — Опять искала маму? Так ведь? И заблудилась в одном из корпусов? Я знаю, это очень даже просто, их ведь вон сколько. Хочешь верь, хочешь не верь, но я и сам там несколько раз плутал.

Хейзл ослабила ремень на груди Сейдж, и оба его конца с пронзительным металлическим лязгом упали по разные стороны каталки. Затем санитарка опустила один из поручней и отступила назад, молча, но в состоянии повышенной готовности.

— Может, на этот раз ты была в лесу? — продолжил доктор Болдуин. — Или где-нибудь в подвале пряталась?

Сейдж села, спустив ноги с каталки и растирая запястья. Помещение завертелось вокруг нее, и Сейдж, вцепившись в матрас, закрыла глаза, ожидая, когда пройдет головокружение. Ради всего святого, пожалуйста, только бы это прекратилось.

— Все в порядке? — спросил доктор Болдуин.

Она открыла глаза и кивнула, отчаянно стараясь казаться адекватной, хотя все было совсем наоборот.

— В порядке, — подтвердила она и попыталась встать. Но еще до того, как ее ноги коснулись пола, Хейзл шагнула вперед, придержала ее за плечо и покачала головой.

— Подожди, — сказал доктор Болдуин. — Не стоит торопиться с возвращением в палату. Сначала давай поговорим.

— Но я…

Он прервал ее, подняв руку:

— Я хочу, чтобы ты сказала мне, где пропадала.

Сейдж поймала его взгляд.

— Нигде я не пропадала, — произнесла она, стараясь сохранить спокойствие в голосе. — Я живу в Маринерз-Харбор с отчимом, Аланом Терном. Это он сказал мне, что Розмари сбежала из Уиллоубрука. До тех пор я даже не знала, что она жива. Поэтому я сюда и приехала: помогать искать сестру. Но у меня сумку украли в автобусе, и теперь все принимают меня за Розмари. А я не она. Просто мы с ней однояйцевые близнецы, и с виду нас не различить.

— Прости, — сказал доктор Болдуин, — но за эти годы мы много раз беседовали с твоей мамой, и она никогда не упоминала о том, что у Розмари есть сестра-близнец. Девочка в твоей палате, вроде бы Норма, — вот ее ты называешь сестрой, но это все. С тех пор как ты приехала к нам, мы говорили об этом уже несколько раз, и я объяснил тебе, что все дело в твоем состоянии. Нет никакой Сейдж, помнишь?

У Сейдж перехватило дыхание.

— Нет, — сказала она. — Вы ошибаетесь. Я Сейдж. И я настоящая. Розмари — моя сестра-близнец, и ее до сих пор не нашли. — Она прижала руку к бурчащему животу, чувствуя, что вот-вот сорвется и начнет ругаться и кричать. Сколько можно повторять? — Так почему же вы ее не ищете? Почему здесь нет полицейских с поисковой группой?

Доктор хмыкнул, словно вспомнив нечто забавное, понятное только ему, и продолжил тем же снисходительным тоном:

— Давай начнем сначала, хорошо? Как я уже сказал, тебе пришлось многое пережить, и кратковременная потеря памяти после травмы — это не редкость. Особенно для человека с твоими расстройствами.

— Ноя ничего такого не переживала и не переносила никаких травм, пока тот, другой, врач не привязал меня и не накачал дурью. И у меня нет никакого расстройства, или состояния, или как вы там это называете. Я полностью в своем уме и приехала сюда, чтобы узнать…

— Ты забыла сказать, куда ты опять ходила.

Сейдж потрясла головой. Он пытается ее запутать?

— Никуда я не ходила. Я приехала сюда из нашей квартиры в Маринерз-Харбор. Ехала на автобусе, и…

— Ладно-ладно, — сказал Болдуин. — Допустим, ты говоришь правду. Как ты заплатила за проезд в автобусе?

— Деньгами, как и все остальные.

— А где ты взяла деньги?

— Свистнула у отчима.

— Понятно. А сейчас у тебя деньги есть?

Она покачала головой, чувствуя, как разгораются щеки.

— Нет. Я отдала сдачу с жетонов одному бездомному, потому что думала, что скоро вернусь, и…

— По словам доктора Уайтхолла и санитара, который тебя привел, ни сумки, ни кошелька при тебе не было. Так где же ты держала деньги?

— Да в сумке же! — рявкнула Сейдж. Ее начало трясти. — А сумку сперли, когда я ехала в автобусе. — Если бы она держала сумку на коленях или обмотала руку ремешком, этого разговора сейчас бы не было. Затем она кое-что вспомнила. — Постойте. У меня же ведь есть жетон на обратный проезд. — Она потянулась к карману, потом осознала, что куртки на ней больше нет: ее сорвал санитар, когда укладывал Сейдж на каталку. Она оглядела палату. Куртка валялась на стуле в углу, и Сейдж указала на нее: — Другой жетон у меня в кармане.

Хейзл подняла куртку и протянула ей со словами:

— Мы ничего не нашли, дружочек.

Сейдж схватила куртку, обшарила карманы, чувствуя, как в груди разливается ледяной ужас. Жетон исчез.

— Должно быть, где-то выпал.

В отчаянии она осмотрела пол, заглядывая в дальние углы палаты и темные закутки под стульями и шкафами. Жетона нигде не было. Затем она вспомнила, как выгребала из кармана монетки. Наверное, жетон вместе с мелочью угодил в жестянку из-под супа, которую протянул ей бездомный ветеран. Глаза у нее налились слезами.

— Пожалуйста, поверьте, я правду говорю. Позвоните на автовокзал. Водитель записал мое имя и телефон, после того как у меня украли сумку. Он вам подтвердит, что я была в автобусе.

На лице доктора Болдуина появилась тень сомнения.

— Хорошо, допустим, ты каким-то образом вернулась сюда на автобусе. И у тебя украли сумку. Кто-нибудь видел, как ее украли?

— Не знаю. Я сидела с закрытыми глазами.

— Ты сказала водителю, что тебя зовут Сейдж Уинтерз?

— Разумеется, — ответила она.

Доктор Болдуин, ничего не говоря, участливо смотрел на нее, ожидая, когда она осознает собственные слова, ведь она сказала водителю то же самое, что говорит ему сейчас.

— Так меня и зовут, — объяснила она, и нижняя губа у нее задрожала. — Сейдж Джой Уинтерз. Ну да, у нас с Розмари одно и то же второе имя.

— Как интересно, — заметил доктор Болдуин. — Впервые слышу о сестрах с одинаковым вторым именем.

Сейдж содрогнулась от захлестнувшей ее дикой смеси ярости и ужаса.

— А как же номер телефона, который я оставила водителю? — спросила она. — Откуда мне знать телефон отчима, если я шесть лет провела в Уиллоубруке?

— Многие способны с легкостью вспомнить номер телефона, знакомый с детства. А может быть, ты его видела, когда мы разрешили тебе звонить маме каждый год в день твоего рождения и на Рождество. Помнишь, одна и та же медсестра всегда помогала тебе набрать номер.

Сейдж отшатнулась, как от пощечины: сердце снова стало саднить. В их с сестрой день рождения и в канун Рождества мать, пока была жива, обычно разговаривала по телефону в другой комнате и всегда говорила, что это ее тетя, которая вечно клянчит деньги, и не разрешала Сейдж здороваться с этой тетей, чтобы не портить праздничное настроение. Теперь Сейдж поняла, в чем дело. Никакая это была не тетя. Это была Розмари.

— Вы позволите мне позвонить отчиму? — спросила она.

— Не думаю, что это разумно, — вздохнул доктор Болдуин. — Возможно, когда-нибудь потом, но сейчас мне кажется, что это будет только подпитывать твои иллюзии.

— Нет у меня никаких иллюзий, — отрезала она, пытаясь совладать с эмоциями. — И если вы так уверены, что я Розмари, почему не разрешаете позвонить Алану? Хуже-то не будет.

— Тебе вовсе не обязательно звонить отчиму. Я уже сообщил, что ты вернулась целой и невредимой.

— И он вам поверил?

— Конечно, поверил. Почему бы ему не поверить?

Сердце у нее тяжело ухнуло вниз. Конечно, Алан поверил.

— А друзьям? Могу я позвонить какой-нибудь подруге?

— Твои друзья здесь, помнишь? И я здесь. Все твои друзья из шестого блока ждут, когда ты вернешься. Я уверен, что Норма, твоя лучшая подруга, соскучилась по тебе. Вы ведь с ней как сестры, помнишь?

— Я понятия не имею, кто такая Норма. Моих подруг зовут Хэзер и Дон.

Доктор Болдуин согласно кивнул.

— Да, Хэзер и Дон тоже из твоей палаты.

— Я не это имела в виду. Я говорю о девочках, с которыми хожу в школу, Хэзер Бейли и Дон Дрейпер. Мы учимся вместе. В следующем году перейдем в двенадцатый класс.

Он задумчиво нахмурил брови.

— Сейчас я не помню их фамилий, но рад слышать, что с ними ты тоже дружишь.

Сейдж шарахнула кулаком по каталке. Он выворачивает наизнанку каждое ее слово, и у него на все есть ответ.

— Я не о соседках по палате говорю, — сказала она. — Я говорю о настоящих подругах. О тех, с кем я хожу по барам, пью коктейли и курю травку. О тех, кому я рассказываю об отчиме и сестре. Делюсь с ними секретами, например о сексе с моим парнем.

— Ты познакомилась с этими подругами, когда покинула Уиллоубрук? — спросил доктор Болдуин. — Они вынуждали тебя делать нехорошие вещи, которые, как ты знаешь, делать нельзя, и пытались втянуть в неприятности?

Сейдж посмотрела на Хейзл умоляющими глазами, полными слез, надеясь, что та проявит хоть какое-то участие:

— Ну хоть вы-то верите мне? Пожалуйста, кто-то должен мне поверить.

Хейзл переступила с ноги на ногу и отвела взгляд.

Охваченная ужасом, Сейдж поникла. Если у нее случится срыв или истерика, ее вообще перестанут слушать. Она принялась выдергивать нитки из подола своей вельветовой юбки, одну за другой. Ей никогда раньше не приходилось махать кулаками, но теперь она была готова заехать доктору в физиономию. И тут ей пришло кое-что в голову, и она снова подняла на него глаза.

— А как насчет моей одежды? — спросила она. — Вы разрешаете своим пациенткам носить мини-юбки?

— Я бы хотел сказать «нет», но, к сожалению, мы не можем позволить себе роскошь строго следить за тем, как одеваются больные, поскольку большая часть одежды поступает в Уиллоубрук из пожертвований. Жильцы носят все, что им посчастливится найти. Конечно, некоторые вещи не вполне уместны, но это лучше, чем пускать людей разгуливать голышом, что, как ты знаешь, случается чаще, чем нам бы хотелось.

— А волосы? Скажите еще, что у Розмари была такая же прическа.

Болдуин кивнул:

— Длинные волосы с прямым пробором, да. Но я вижу, ты вычесала колтуны. Или тебе кто-то помог? Может, одна из подружек, которых ты завела, пока тебя здесь не было?

Невозможно. Это все не по-настоящему. Такого просто не бывает. Может, ей снится страшный сон. Может, она дома, в безопасности, в своей постели, и видит кошмары, подпитываемые стрессом и спиртным. Впервые за все время Сейдж пожалела, что не набралась смелости проколоть уши или сделать татуировку — это могло бы послужить доказательством, что она не Розмари. Она сильно ущипнула себя за руку, чтобы проснуться. Не помогло.

— Теперь, когда я ответил на твои вопросы, — продолжил доктор Болдуин, — думаю, настало время наконец ответить на мои. Куда ты ходила? Ты опять искала маму?

— Моя мать умерла. Два года назад.

— Верно. Я рад, что ты запомнила эту важную информацию. Тебе потребовалось время, чтобы смириться с потерей, когда мы сообщили о смерти матери. И в последний раз ты пропала потому, что ходила искать ее. Помнишь, когда ты оказалась в четырнадцатом с пяти-шестилетними малышами?

Сейдж помотала головой. В огне паники ей было трудно дышать.

— Что еще за четырнадцатый? Я ничего не знаю ни об Уиллоубруке, ни о Розмари, ни о том, что она сделала и как себя чувствует, как и о том, что с ней не так и давно ли она здесь. Говорю же, я только накануне узнала, что сестра еще жива. Теперь, пожалуйста, отпустите меня. Это ошибка. — Несмотря на все усилия говорить спокойно и рассудительно, голос у нее дрожал.

Доктор Болдуин бросил обеспокоенный взгляд на медсестру. Та взяла стеклянный флакон, воткнула иглу в горлышко с серебристой окантовкой и начала наполнять шприц.

— Ты по-прежнему иногда думаешь о самоубийстве? — спросил доктор Болдуин.

— Никогда я не думала о самоубийстве, — отрезала Сейдж. — Я просто хочу найти свою сестру и вернуться домой, вот и все. Пожалуйста, не накачивайте меня снова.

Хейзл и медсестра двинулись к ней: первая — готовясь схватить ее, вторая — с блестящим шприцем наготове.

— Не бойся, котеночек, — промурлыкала Хейзл. — Мы просто хотим помочь.

— Я вас очень прошу, — взмолилась Сейдж, — я не буду брыкаться, кричать и всякое такое. Ну правда. Просто дайте мне позвонить Алану, и я сделаю все, что вы велите.

— Я ведь тебе сказал, — возразил доктор Болдуин, — я уже позвонил ему.

— Но вы сказали, что нашли Розмари, а вы не нашли. Пожалуйста. Мне просто нужно поговорить с отчимом. Всего пара слов!

Доктор Болдуин покачал головой:

— Сожалею, но сейчас тебе нужно вернуться в палату и отдохнуть.

Ну всё. Она соскочила с каталки, обеими руками сграбастала доктора за лацканы спортивного пиджака и притянула почти вплотную к себе.

— Блин, ну дайте же мне, на хрен, позвонить ему! — закричала она. — Он скажет вам, что я не Розмари!

— Отпустите меня, мисс Уинтерз, — произнес доктор Болдуин, отшатнувшись от нее как от чумы. Голос у него был уверенный и спокойный, но в глазах мелькнул страх. — Не стоит. Вы знаете, что случается с обитателями, которые нападают на персонал. Это автоматический билет в государственное заведение строгого режима и как минимум годовой запрет на возвращение в Уиллоубрук. Мы уже говорили об этом. Вы ведь не хотите снова отправиться туда?

Сообразив, что лишь ухудшает ситуацию, Сейдж отпустила его, собираясь извиниться. Укол в руку был резким и мгновенным. Она повернулась к медсестре, которая все глубже всаживала в нее иглу, но ноги уже сделались ватными, а руки обвисли. Хейзл бросилась к ней и подхватила под мышки, удерживая от падения, а затем потащила обратно к каталке. Сейдж повалилась на матрас, и палата каруселью закружилась перед глазами. Доктор Болдуин выхватил из контейнера бумажное полотенце и принялся яростно вытирать пиджак, пока Хейзл перекладывала на матрас безвольные ноги Сейдж. Задыхаясь и паникуя, Сейдж повернулась к доктору Болдуину и медсестре, умоляя их прислушаться, но из горла не вырвалось ни звука. Все вокруг заволокло пеленой, стены стали наступать на нее и сближаться, словно кто-то задергивал занавески на краю поля зрения. Доктор Болдуин, Хейзл и медсестра слились в единое целое, завертевшись в водовороте серого и белого, белого и серого, серого и белого. Затем все снова стало черным.