Потерянные души Уиллоубрука

Глава четвертая

Жгучая боль резала ступни в подъеме, раскаленными ножами сдирая плоть и медленно выводя Сейдж из наркотического ступора. Наконец ей удалось приподнять тяжелые веки и осмотреться в попытке понять, что происходит. Два человека волокли ее по узкому переходу, с обеих сторон подхватив под руки, и ее босые ступни скребли по грубому ледяному полу. Она пыталась идти сама, но дурман от укола еще не выветрился, и ноги не слушались, спотыкались, оступались; ее то и дело дергали вверх, пытаясь поставить вертикально. Она понятия не имела, где находится и как долго была в отключке.

Когда она наконец обрела опору под ногами и зрение прояснилось, стало ясно, что ее держат два санитара и они находятся в каком-то каменном туннеле. Стены были покрыты потеками зеленовато-серой гнили, по потолку тянулись ржавые трубы, с которых на пол капала коричневатая жидкость. Пыльные лампочки, забранные металлическими сетками, излучали слабый, неровный свет, воздух насыщали пещерные запахи плесени и мокрого камня. За исключением освещения и отсутствия граффити, туннель напоминал полуразрушенные проходы под старой туберкулезной больницей.

— Нет! — закричала Сейдж и начала вырываться. — Что вы делаете? Куда вы меня тащите?

Санитары усилили хватку.

— Спокойно, — сказал один. — Мы просто ведем тебя назад в палату.

— Пожалуйста, — взмолилась она, — выслушайте меня. Это ужасная ошибка. Я не Розмари. Я ее сестра-близнец Сейдж. Поверьте же мне.

Она пыталась заглянуть им в глаза, дать понять, что она совершенно нормальная и разумная, но они смотрели строго вперед, сосредоточенные на своем деле. Тот, что слева, был выше и старше, с седым хвостом и бриллиантовым «гвоздиком» в мочке уха. У того, что справа, было молодое невинное лицо, изрытое прыщами, и мощная челюсть. Он походил на ученика средней школы.

Ни один из них не отвечал.

— Пожалуйста, — повторила она. — Если вы отведете меня назад, в кабинет доктора Болдуина, я все объясню. Нельзя так со мной обращаться.

— Умолкни, — буркнул седой санитар. — Сам доктор Болдуин и велел нам отвести тебя туда, где тебе самое место.

— Но я не Розмари! — закричала она.

— Ага-ага, — ответил санитар. — Именно так ты всегда и говоришь. Дай угадаю: тебя зовут Сейдж.

О господи. Неужели Розмари всем и каждому врала, будто ее зовут Сейдж?

— Да, — сказала она. — Именно так. Прошу вас. Умоляю. Я говорю правду. Моя сестра Розмари была больна. Она не понимала, что говорит.

Седой сжал ей плечо и грубо встряхнул.

— Умолкни, я сказал! — рявкнул он и перенес внимание на молодого санитара: — Вот тебе один из наиболее важных уроков, которые ты должен усвоить, если хочешь продержаться здесь больше одного дня.

— Какой? — спросил молодой.

— Не верь ничему, что говорят эти дебилы.

Сейдж снова начала было протестовать, потом бросила попытки. Стараться переубедить их было бессмысленно. Они просто делали свою работу. Вместо этого она стала сосредоточенно следить за тем, куда они идут, высматривая на стенах отметки или цифры, чтобы отыскать дорогу назад, к административному зданию, если представится случай. Но каждый туннель, по которому они проходили, был копией предыдущего, и они постоянно сворачивали то туда, то сюда, словно в гигантском лабиринте.

Наконец они дошли до конца туннеля, где над ржавой дверью висела изъеденная коррозией табличка: «Держать запертой». Седой выудил из кармана кольцо с ключами и отпер дверь, за которой обнаружилась узкая лестница с щербатыми каменными ступенями. Санитары провели Сейдж вверх по лестнице и остановились на площадке с очередной стальной дверью. Пока старший санитар отпирал замок и отодвигал засов, Сейдж оглянулась на лестницу, прикидывая, успеет ли добежать до нее. Там, в туннелях, можно оторваться от старшего санитара, но младший наверняка ее сцапает. К тому же она понятия не имела, куда бежать.

Словно угадав ее мысли, седой распахнул дверь и втащил Сейдж внутрь. Они попали в нечто вроде кладовой, где теснились полки, швабры, ведра и промышленного размера контейнеры с чистящим средством «Пайнсол». Заперев дверь, санитары вывели Сейдж из кладовой в помещение с кафельным полом, окруженное Г-образной стойкой, где в воздухе пахло затхлыми мочалками, дезинфектантом и чем-то вроде грязных пеленок. Где-то кричали. Стонали. Плакали. По рукам у Сейдж побежали мурашки. Что это за место?

За стойкой рыжеволосая женщина с носом картошкой и сигаретой в руке повернулась на стуле, чтобы взглянуть на вошедших. При виде Сейдж ее подведенные брови взлетели вверх, а рот распахнулся кровавым напомаженным колечком. У нее был вид человека, который питается сиротами и щенками. Женщина затушила сигарету в металлической пепельнице и встала, оправляя форму медсестры.

— Мать твою за ногу, — брякнула она. — Нашли все-таки!

— Вроде того, — отозвался седой.

— И где она была? — спросила медсестра. Волосы у нее были тусклые и явно крашеные, а наложенный слоями макияж не скрывал «гусиных лапок» у глаз и обвисших щек.

— Не знаю, — ответил седой. — Болдуин нам не сказал. Может, Уэйна спросить.

Медсестра закатила глаза:

— Так он тебе и скажет.

— А мы поднажмем, — предложил седой, но медсестра покачала головой:

— Не буду я у него ничего спрашивать. У нас уже с ним были терки. С меня хватило.

Борясь со страхом, Сейдж повторила про себя имя: Уэйн. Надо запомнить.

— Кто это, Уэйн? — спросила она, стараясь звучать разумно. — И откуда ему знать что-то об исчезновении моей сестры?

— Завела шарманку, — раздраженно проворчал седой. — Всю дорогу эту хрень слушал.

— Но ведь это правда! — сказала Сейдж и умоляюще уставилась на медсестру: — Помогите мне, пожалуйста! Я сестра Розмари, мы с ней близнецы, но никто меня и слышать не хочет. Моему отчиму позвонили из Уиллоубрука и сказали, что Розмари пропала. Вот я сюда и приехала, помогать искать сестру. А доктор Болдуин считает, что я — это она, и хочет меня запереть.

Медсестра проигнорировала ее, обратившись к седому санитару.

— Тебя учить не надо, Леонард, — сказала она. — Либо пропускай мимо ушей, либо поддакивай. Другим способом их не заткнуть.

— Ага-ага, — буркнул Леонард. — Знаю. Ее в ту же палату?

Медсестра кивнула:

— Да, но поосторожнее там. Норма опять за свое принялась.

— Офонареть, — сказал санитар. — Именно этого нам сейчас и не хватало.

За спиной у медсестры, в коридоре, санитарка втолкнула за стойку белую кроватку с высокими бортиками, наполненную детьми. Малыши были разного возраста, от нескольких месяцев до года. Трое сидели, двое лежали, а один стоял и плакал, сжимая крошечными пальчиками железные перила кроватки. У двоих младенцев были миндалевидные глаза и широкий лоб носителя синдрома Дауна; у одного не хватало обеих рук, а другой, похоже, был слепым. Сейдж с ужасом смотрела, как их провозят мимо. Возможно, слухи о том, что у матерей-подростков отбирают детей, были правдой.

— Почему здесь маленькие? — спросила она. — Это больница или школа?

Санитары и медсестра вели себя так, словно ее не существовало.

— На вечер планы в силе? — спросила медсестра у Леонарда.

— А то, — ответил тот. — Надо же показать этому жеребчику, как отрываться с лучшей командой Уиллоубрука.

Медсестра улыбнулась второму санитару.

— Как тебя звать, красавчик?

— Дейл.

— Приятно познакомиться, Дейл. А я Вики, но асе меня зовут сестра Вик. Добро пожаловать в шталаг[4] номер шесть.

— Так мы больничные блоки называем. — пояснил Леонард. — Шталаг номер шесть, шталаг номер тринадцать. Короче, ты понял.

Сестра Вик хохотнула.

— Тебе еще многому предстоит научиться, парень. Но не волнуйся, старина Леонард покажет тебе, что к чему. Готов поразвлечься сегодня вечером?

Дейл осклабился.

— Вопрос в том, готовы ли вы? Не извольте сомневаться, ребята: что касается поразвлечься, так я вам покажу кое-что.

— А вот я сомневаюсь, — заметил Леонард. — Я Вудсток[5]пережил.

— Да ну? — удивился Дейл. — Мой брат тоже. Но что-то он там никаких хиппующих стариканов не видел.

Замолчите, думала Сейдж. Замолчите и послушайте меня. Вы что, не видите, насколько мне страшно, насколько я сломлена? А эти крики и стоны в коридоре — разве вы не слышите? Или вам все равно?

Сестра Вик подмигнула Дейлу:

— Мы, солнышко, не такие старые, как ты думаешь. Еще посмотрим, кто кого научит.

Леонард и Дейл рассмеялись, затем подтолкнули Сейдж к концу стойки. Она оглядывалась на сестру Вик, пока санитары утаскивали ее прочь.

— Пожалуйста! — снова закричала Сейдж. — Это ошибка!

Сестра Вик уселась и закурила вторую сигарету.

Когда они обогнули стойку и двинулись по коридору, Сейдж замерла на месте. Если бы санитары не держали ее, она бы осела на землю.

По обеим сторонам от прохода она увидела девочек, от совсем маленьких до подростков. Сбившись по двое или трое, они сидели в кроватях, на стульях и в креслах-каталках. Некоторые кровати походили скорее на тележки с большими колесами и ручками, а кресла-каталки напоминали викторианские музейные экспонаты: деревянные, со ржавыми колесами и тонкими подлокотниками. Во многих каталках сиденьями служили длинные деревянные ящики, похожие на гробы без крышек, и в них на грязных простынях тоже лежали, скорчившись, девочки. Их бледные тощие ноги были подтянуты к животу, как у зародышей, кисти рук прижаты к груди.

Большинство девочек были либо в матерчатых пеленках, либо в разной степени раздетости, либо голыми; все отличались невероятной худобой: позвоночники торчали бледными горными хребтами, лопатки выдавались, как острые крылья. Кожу пациенток покрывали синяки и царапины, а порой и нечто вроде сигаретных ожогов. Сначала Сейдж решила, что среда них есть мертвые — настолько окоченелыми казались их лица и конечности, — но потом поняла, что они либо спят, либо не могут или не хотят двигаться. Некоторые вертели головами, ища что-то невидящим взглядом; другие смотрели на Сейдж затравленными глазами, в которых отражался весь испытываемый ею ужас.

Лицо одной девочки было покрыто коростой и кровоточило, словно взорванное изнутри. У некоторых отсутствовали части тела — руки, ноги или кисти, — у других были деформированные головы, искореженные конечности или туловища. Кафельный пол покрывали темные пятна и коричневато-желтые лужи, а в зловонном воздухе, смердевшем человеческими нечистотами, метались стоны, крики и невнятное бормотание.

Черный ужас нарастал у Сейдж внутри, душил ее, поднимаясь комом к горлу. Слухи оказались правдой. Это не школа. Это кошмар, свалка для сломленных, безумных и никому не нужных детей. Неудивительно, что персонал не разрешал родителям входить в палаты: те вызвали бы полицию. Она снова задалась вопросом, как мать могла оставить Розмари в таком ужасном месте.

Дейл свободной рукой зажал нос.

— Господи Иисусе, — скривился он. — Что за вонь тут?

— Привыкнешь, — ответил Леонард и потянул Сейдж вперед.

Не обращая внимания на сопротивление, они с напарником поволокли ее по переполненному коридору мимо девочки, лежащей в похожем на гроб ящике, измазанном чем-то темным и липким. Девочка повернула голову и посмотрела на них; ее лицо было полно боли, глаза молили о помощи. Девочка постарше улыбнулась Сейдж радостно и даже счастливо, словно владела неким веселым секретом, который твердо решила держать при себе. Сейдж зажмурилась и попыталась прикрыть уши, но Леонард и Дейл постоянно опускали ее руки вниз. Сердце у нее грохотало, как сошедший с рельсов поезд. Это не по-настоящему. Такого просто не бывает. Нельзя так обращаться с детьми. Нельзя доводить их до такого состояния. Может, она умерла? Автобус разбился по пути сюда, и Сейдж погибла, а сейчас она в аду.

Оглушительно и неостановимо зажужжал зуммер, и Сейдж вздрогнула. Девочки в коридоре возбужденно замахали руками, закричали, зарыдали громче прежнего. В конце коридора хлопнула дверь, и мимо промчался лысый санитар с татуировками на мускулистых руках, свернувший затем в другой проход.

Леонард и Дейл последовали за лысым, ведя Сейдж по тому же коридору — более узкому, чем первый. Здесь были четыре двустворчатые двери, обозначенные литерами А, В, С и D. За дверью в палату А девочка-подросток в кресле-каталке колотила свою соседку, а та кричала, сидя на полу и вскидывая руки, чтобы защититься от ударов. Леонард отпустил Сейдж и разнял девочек, оттолкнув ту, что в каталке, от сидевшей на полу. Затем он снова схватил Сейдж за руку и пошел дальше, не оглядываясь и не проверяя, удалось ли прекратить драку. В конце коридора они остановились у дверей в палату D. Леонард отпер одну створку двери и распахнул ее. Изнутри понеслись стоны, крики и вопли, взрывы ругательств. Их обдало тошнотворной вонью, густой, как краска на стенах, и Сейдж едва не стошнило. Невероятно, но тут пахло даже сильнее, чем в главном коридоре: дерьмом, мочой и рвотой на фоне дезинфектанта и хлорки.

— О господи, — пробормотал Дейл, закашлявшись.

— Привыкай, хлюпик, — посоветовал Леонард, затаскивая Сейдж в палату.

Трудно было сказать, что хуже: шум или запах. Воздух отдавал смертью; толпы истерзанных душ издавали нечеловеческие гортанные звуки, которые то становились громче, то стихали, то снова усиливались, отчего у Сейдж поползли мурашки по коже. Никогда в жизни она не слышала ничего подобного, даже в любимых Ноем фильмах ужасов.

Палата была устроена в форме буквы Г: с просторной основной комнатой, слева от которой располагалось выложенное кафелем помещение поменьше, нечто вроде большой открытой уборной. По облупившемуся потолку тянулись длинные люминесцентные лампы в колпаках; те, что еще работали, заливали комнату ярким светом. Белые железные койки стояли в основной комнате впритык друг к другу, изножье к изголовью, с узким проходом между ними. В каждой кровати были девочки, порой вдвоем на одном матрасе и в смирительных рубашках; они сидели, стояли на коленях или лежали с пустыми глазами; одних привязали веревками к изголовью кровати, другие лежали в собственных испражнениях. Некоторые пациентки были голыми; на других болтались только матерчатые пеленки или грубые самодельные робы. Тощие как щепка девочки сидели в деревянных тележках по правой стороне палаты; некоторые со смехом, воем и криками ползали или скакали с одной койки на другую. Казалось, каждая из пациенток двигалась: раскачивалась взад и вперед, вертела головой, облизывала пальцы, заламывала руки, тряслась всем телом — бурлящее море человеческих существ. Те немногие, кто не шевелился, застыли в каменной неподвижности. Одна девушка сидела на кровати, наклонившись вперед, невероятно тесно прижавшись корпусом к ногам и опустив голову между коленями, как сложенный пополам лист картона. Другая лежала на грязном полу у стены, прикованная цепью за лодыжку к опорной балке.

Сейдж застыла в потрясении и ужасе, лишившись дара речи. Уиллоубрук, школа, где ее любимую сестру держали под замком в течение последних шести лет, оказалась концентрационным лагерем. На уроках истории Сейдж видела фотографии: заключенные, похожие на скелеты, в помещениях, рассчитанных на вдвое меньшее количество человек; грязные, полуодетые, и у всех пустые глаза, лишенные надежды и разума. Как могут существовать такие чудовищные вещи в Соединенных Штатах Америки? Да еще в семидесятые годы, когда человека посылают на Луну, а музыку записывают на восьмидорожечные кассеты? Это просто кошмар, не иначе. Как тут можно выжить?

Внезапно из дальнего угла палаты послышался пронзительный вопль. Обернувшись на крик, Сейдж увидела, как мускулистый санитар с татуированными руками и санитарка с курчавой афропрической гоняют по палате голую девушку, перепрыгивая через кровати и вытянув руки, чтобы схватить беглянку. Санитарка двигалась с удивительной скоростью, учитывая ее широченный бюст и некоторую хромоту при беге, словно у нее болело бедро. Голой девушке было на вид лет восемнадцать; обвислые груди казались слишком большими для такого худого тела, а мертвенно-бледную кожу покрывали рваные раны и синяки, напоминающие отпечатки ботинка. Она кричала, плевалась в санитаров и уворачивалась, не давая им схватить себя. Когда она добежала до облицованной плиткой боковой комнаты, преследователи загнали ее внутрь, и оттуда послышались крики и внезапное шипение воды, эхом отражавшееся от кафеля. Потом санитар с татуировками выволок девушку: мокрая с головы до ног, она лягалась и кричала, затем вырвалась и снова бросилась бежать. Большинство обитателей палаты со страхом и восхищением наблюдали за происходящим, некоторые улюлюкали и буйно хохотали, кто-то плакал. Другие лежали, сидели или стояли молча, не выказывая никакой реакции: ни нахмуренных бровей, ни встревоженных взглядов, ни печали, ни страха.

— Дальше я сам, — сказал Леонард Дейлу — Дуй назад в администрацию, спроси, где понадобишься.

— Уверен? — спросил Дейл.

Леонард кивнул:

— Это не первое мое родео, парень.

Со вздохом облегчения Дейл выпустил Сейдж и поспешно покинул палату D. Леонард запер за ним дверь, снова взял Сейдж за руку и повел к кроватям. Она уперлась каблуками, не желая идти дальше.

— Мне тут не место, — сказала она. — Это ошибка. Как вы смеете!

— Никакой ошибки, — возразил он, указывая в дальний конец палаты: — Вот твоя кровать. Пошевеливайся.

Она замотала головой.

— Нет, не моя. Это кровать моей сестры. А меня в жизни тут не было. Я не Розмари!

Санитар грубо встряхнул ее и выкрутил руку так, что у Сейдж клацнули зубы.

— Опять в яму захотела? Туда и отправишься, если не начнешь слушаться!

Голая девушка снова пронзительно завизжала; Сейдж показалось, что такая громкость лежит за пределами человеческих возможностей. К ее удивлению, Леонард повернулся и стал смотреть, ожидая, что будет дальше. Санитары загнали девушку в угол за стулом. Она смотрела на преследователей, как загнанный зверь, мелко и часто дыша, обводя палату налитыми кровью глазами. Санитар в татуировках, вытянув вперед мускулистые руки, раскачивался из стороны в сторону, как борец, готовый броситься в атаку, и смеялся, словно участвуя в игре. Девушка тонкими, напрягшимися от усилия руками подняла над головой стул и грохнула его об пол. Деревянная спинка, затрещав, как сломанная кость, раскололась пополам. Одна из ножек отлетела, завертевшись на кафельном полу.

— Ну-ну, успокойся, Норма, — сказала санитарка. — Мы помочь тебе хотим.

Норма. Почему это имя кажется знакомым? И тут Сейдж вспомнила. Ох, черт. Доктор Болдуин сказал, что Норма была лучшей подругой Розмари, названной сестрой. Но ведь это не обязательно та самая девушка, или как?

Норма между тем утробно рычала, голыми руками отдирая спинку стула. Щепки впивались ей в кожу, кусок дерева с особенно острыми краями проткнул запястье, разодрав его до мяса и залив кровью бедра и ступни. Она терзала стул до тех пор, пока у него не отломились оставшиеся ножки, а потом подобрала щепки и стала швыряться ими в санитаров, после чего рванулась к двери. Татуированный, уворачиваясь от летящих в него деревяшек, бросился за ней, догнал, схватил и завернул ей руку за спину, сморщившись от усилия, затем сделал то же самое со второй рукой. Норма снова начала кричать, не переставая. Подоспевшая санитарка сильно ударила ее по липу. Девушка замолчала, опустив голову, и осела на пол. Татуированный поднял ее и отнес на кровать; за ней потянулся красный след из кровоточащего запястья. Очутившись на матрасе, пациентка снова попыталась вскочить, но санитарка села ей на живот, а татуированный схватил за руки.

— Норма, Норма, — сказала санитарка, покачивая головой; ее курчавое афро покачивалось вместе с ней. — Что ты устроила? Тебе наконец разрешили вернуться в палату, а ты вон что вытворяешь?

Норма глядела на нее, тяжело дыша сквозь стиснутые зубы.

— Хочешь снова спать тут? — спросила санитарка. — Или пусть тебя накажут?

Норма затрясла головой:

— Не надо наказывать, нет-нет.

— Будешь хорошо себя вести? — уточнил татуированный санитар.

Наконец Норма кивнула и сдалась. Она отвернулась, закрыв глаза; руки и ноги обмякли. Санитарка поднялась с кровати, а татуированный медленно отпустил Норму и шагнул назад. Они оба утерли взмокшие лица и некоторое время стояли, переводя дух.

— Принеси бинты, — сказала наконец санитарка. — Не то она тут кровью весь пол загваздает.

Татуированный кивнул и, как огромный робот, механически зашагал через палату к двери, в сторону Сейдж. Пациентки расступались перед ним — по крайней мере, те, кто его заметил.

Когда суматоха улеглась, Леонард стал подталкивать Сейдж к кровати Розмари, уворачиваясь от непослушных рук и ног и обходя темные лужи. Когда татуированный санитар миновал три кровати, Леонард окликнул его:

— Эй, Уэйн! Смотри, кого мы нашли.

Уэйн? Сейдж насторожилась, не ожидая так скоро услышать это имя.

Татуированный обернулся и наморщил лоб.

— И где она была в этот раз?

— Да хрен знает, — пожал плечами Леонард. — Мы с Вик решили, что это ты нам должен сказать.

— Ага, щас, — буркнул Уэйн, недобро взглянув на него. — Вы бы завязывали со своими долбаными сплетнями. Как две кумы старые.

Он поднял с пола какую-то девочку, швырнул ее на кровать и снова направился к выходу.

Сейдж потупилась, не решаясь встретиться с ним взглядом. Только этого не хватало: единственный человек, кто может что-то знать о ее сестре, выглядел так, словно ему ничего не стоило оторвать кому-нибудь башку. Когда он отошел за пределы слышимости, она спросила Леонарда:

— Почему вы думаете, что он может знать, где Розмари?

— Дурочку мне тут не валяй, — отрезал тот. — Сама знаешь почему.

— Нет, не знаю. Клянусь, я понятия не имею.

— Ну-ну, как скажешь.

Он продолжал направлять ее между двумя рядами железных кроватей, мимо расползающейся лужи Норминой крови. Курчавая санитарка теперь сидела на матрасе рядом с Нормой, держа ее за запястье, и вытаскивала занозы у нее из ладони.

— Видела эту хрень? — спросил Леонард. — Теперь вспомнила что-нибудь?

Сейдж покачала головой, слишком подавленная, чтобы ответить.

Девочки и девушки, еще способные осознавать окружающий мир, смотрели на нее сочувственно и понимающе. Одна засмеялась, наклонилась к соседке и что-то прошептала ей, прикрывая рот ладонью. Другая сильно дернула Сейдж за волосы. Сейдж вскинула руку, пытаясь защититься, и съежилась, мечтая уменьшиться. Кто-то ледяными пальцами провел ей по щеке. Какая-то девушка встала и последовала за ней и Леонардом в конец ряда, где на предпоследней кровати сидела девочка-подросток, молча наблюдая за происходящим. На вид ей было около пятнадцати или шестнадцати лет, пронзительные голубые глаза выделялись на покрытом шрамами лице, мраморно-красном, как кусок замороженной говядины. Еще больше шрамов покрывали с одной стороны шею и руку.

Когда Леонард поравнялся с кроватью Розмари. Сейдж удалось заглянуть в облицованную кафелем боковую комнату, куда забегала Норма. Вдоль одной стены тянулся ряд раковин и низко подвешенных унитазов без крышек, вдоль другой — полдюжины стальных тачек. По большей части унитазы были со сколами и в трещинах; из некоторых через край свисала грязная туалетная бумага. Коричневые потеки и желтые лужи, казалось, покрывали почти все поверхности: пол, раковины, стены. С трудом сдержав тошноту, Сейдж повернулась к окну. Наступила ночь, снаружи мело, густой пеленой быстро падали хлопья снега. Ветер стонал у затянутых льдом окон, наметая сугробы между стеклом и поцарапанным листом плексигласа, прикрывающим раму изнутри: кто-то явно уже замышлял разбить окно и выпрыгнуть наружу. Впервые за это время Сейдж осознала, как холодно в палате, и вспомнила, что осталась без куртки.

— Не знаете, куда дели мою куртку? — спросила она Леонарда. — Такая коричневая, замшевая, с…

— Не-а, — оборвал он. — Не видел, когда мы тебя забирали.

— Но я приехала сюда в ней. Вы могли бы мне ее принести?

Он саркастически хохотнул.

— Прикалываешься, да? Ты же знаешь, как оно тут: что упало, то пропало. Кроме тебя, конечно. Ты какое-то странное исключение из правил, точно кошка с девятью жизнями.

— Это потому, что я не Розмари. Мою сестру еще не нашли.

— Ага-ага, — скривился он. — Ты мне уже всю плешь проела своей сестрой.

— Может быть, найдутся свитер и туфли какие-нибудь? Тут ужасно холодно.

Леонард закатил глаза.

— Ты что, видишь, чтобы здесь где-нибудь валялись лишний свитер или пара ботинок? Садись давай.

Сейдж посмотрела на кровать, отыскивая на тонком грязном одеяле самое чистое с виду место, затем выполнила требование. Матрас был жестким и комковатым, рама кровати почти выступала надето краями. В ногах, как свитер, небрежно брошенный после школы, валялась запятнанная смирительная рубашка. Сейдж невольно представила себе Розмари в этой рубашке, беспомощную и испуганную, тонкие руки сестры, зафиксированные вокруг талии кожаными ремнями. Она уже собиралась попросить Леонарда убрать эту рубашку, когда он взял ее в руки.

— Ну вот, ты снова на месте, — сказал он. — Мне тебя скрутить или будешь на этот раз сидеть спокойно?

Она помотала головой:

— Буду сидеть спокойно.

— Молодец. Больше никто твою хренотень терпеть не будет, слышишь? А уж тем более Марла и Уэйн.

— Кто это, Марла?

Ее собеседник указал на санитарку, ухаживавшую за Нормой:

— Как можно забыть Марлу? Сама знаешь, с ней шутки плохи.

Благодарная за предупреждение, Сейдж посмотрела на курчавую толстуху, затем перевела взгляд на Леонарда, в тысячный раз пытаясь придумать нужные слова, чтобы он — или хоть кто-нибудь — поверил ей. В голову ничего не приходило.

— Когда я снова увижу доктора Болдуина? — спросила она вместо этого.

Леонард хмыкнул.

— А мне, блин, почем знать? Наверное, когда в следующий раз отсюда сдернешь — о чем я бы на твоем месте даже не мечтал.

— А уроки как же? — спросила она. — Есть у нас завтра какие-то уроки? — Может, хоть учитель выслушает ее.

— Уроки?

Она кивнула.

Санитар недоверчиво покачал головой.

— Слушай, ты мне тут под дурочку не коси и голову не морочь. Хватит с меня. — Он бросил рубашку в ноги кровати и ушел.

Глядя ему вслед, Сейдж почувствовала, как по телу расползается странное онемение, смешанное с нарастающей паникой, леденя ноги, руки и сердце. Что он имел в виду, говоря, что она не увидит доктора Болдуина, если только не попытается снова сбежать? Ведь врачи регулярно осматривают пациентов, разве нет? Ей необходимо снова увидеть доктора Болдуина. Или любого другого врача. И поскорее.

Сейдж уже занесла ноги на край кровати, чтобы свернуться калачиком, сделаться меньше, исчезнуть совсем, но потом заметила, до чего грязные у нее ступни. И вытереть нечем. Она встала и посмотрела на одеяло: в ногах оно было явно грязнее. Приподняв одеяло, Сейдж заглянула под него. Матрас тоже был запачкан, но не так, как одеяло. Розмари, видимо, вытирала ноги о верхнюю часть одеяла, перед тем как укрыться. Сейдж снова села и тоже вытерла ступни о край одеяла, стараясь не притрагиваться к пятнам. Затем она села на середину матраса, обняв руками колени, охваченная ужасом.

Вернувшись в палату с бинтами для Нормы, Уэйн покосился на Сейдж, затем быстро отвел глаза. Не в состоянии определить выражение его лица — злоба или тревога, — она решила было встать, подойти к нему и расспросить о Розмари. Но с чего начать и что сказать? Если она выведет его из себя, как недавно Леонарда, то ничего не добьется. Но прежде чем она успела принять решение, Уэйн отдал бинты Марле и снова ушел.

Перевязав Норме запястье, Марла подошла к плексигласовой кабинке возле двери в палату, уселась там и положила руку на выключатель.

— Так, дамочки! — крикнула она. — Через пять секунд выключаем свет.

Увидев, что дееспособные девочки и женщины в своих кроватях забираются под одеяла, Сейдж последовала их примеру. Через несколько секунд в палате стало темно. Сейдж легла и закрыла налитые слезами глаза, чувствуя, как каждый удар сердца взрывом отдается у нее в голове. Потом заткнула уши, чтобы отгородиться от окружающих звуков человеческого страдания, молясь, чтобы крайнее изнеможение одолело ее и позволило погрузиться в сон. Тут что-то поползло вверх по ноге, щекоча кожу; еще что-то взобралось по шее. Она смахнула неведомых тварей, стараясь не думать об их происхождении. В отличие от лечебных процедур, шприцев и туннелей, насекомые в список ее страхов не входили — а по сравнению с Уиллоубруком любые ужасы теперь и вовсе выглядели смешными, — но не хотелось бы оказаться под одним одеялом с тараканами или какими-нибудь другими паразитами. Она встала, встряхнула одеяло и вытерла руки о матрас, затем вернулась в постель. Когда спустя несколько мучительных часов пришел милосердный сон, Сейдж кое-как задремала, и кошмары о том, как за ней по туннелю гонится Кропси, чередовались с грезами о том, что она выпивает и веселится с Ноем и подругами. И, конечно же, с Розмари,