Потерявшие судьбу

Глава 19

За прошедшие годы Рэнт совершенно разучился удивляться. Да и чему тут удивляться, когда одна жизнь сменила другую, а теперь притворяется прежней? Взять хоть последнюю работу — пасти земледельцев. Не самая дурацкая работа, если разобраться. Некоторые, вон, пастухов пасут. Идет, то есть, пастух за стадом, а вслед — вампир. Смех, да и только. Казалось бы, чего проще — хлыст вампиру выдать, да и пущай себе с коровами управляется. Ан нет, не положено. Что ж, привыкли и к такой дури, никуда не денешься.

Но вот то, что происходило сейчас…

Рэнт сидел, опершись спиной о ствол дерева, и задумчиво смотрел на стремительно темнеющий кусок неба меж ветвей. Да уж, стал героем-освободителем. Первые два дня пути, пока в людях, оставивших бараки, еще горели зажженные Сардатом искры, Рэнту тоже досталось немного тепла. И девушки глазки строили, и мужики вступали в разговоры. Только вот теперь-то все подугасло, когда постепенно дошло, кто их тащит и куда. Никто. Никуда.

Сардат и Аммит после той потасовки разговаривать почти прекратили. Командование передоверили полностью Варту, который признавал лишь своих партизан, от заключенных брезгливо отмахивался, а на барачных так и вовсе плевался. Не выдержав гнетущей обстановки, Рэнт минувшей ночью отозвал Варта в сторонку и надавал ему хорошенько. Лица не трогал, чтоб не позорить.

— Тебе людей доверили, а ты носом крутишь, — укоризненно прошептал на ухо согнувшемуся в три погибели командиру. — Не могешь командовать — так и скажи, поставим взамен ту красотулю с копьем. Она-то, вишь, со всеми управляется.

Женщина, с легкой руки Сардата прозванная Милашкой, действительно куда больше походила на лидера, чем флегматичный Варт. К ней шли за советом, ее указаний слушались. Даже сами партизаны, выслушав приказ Варта, смотрели на нее в ожидании еле заметного кивка.

Разговор оказался полезным. Утром Варт, подняв своих, подошел к барачным и миролюбиво сказал:

— Ну чего, воины-герои? Идем, что ли, вампиров резать?

И, как ни глупо и вычурно прозвучала фраза, люди заулыбались. Трудно не почувствовать, когда тебе протягивают руку.

Рэнт оказался, как обычно, никому особенно не нужным и отошел от людей. Вампиры держались особняком. Не специально выпячивали свою особенность, просто как-то так получалось. Сардат и Аммит, как разругавшиеся детишки, будто спорили, кто дольше пройдет, не глядя под ноги и не споткнувшись (пока Аммит побеждал — Рэнт считал от нечего делать). Сиера предрассветной тенью скользила впереди меж деревьями. Изредка оборачивалась — убедиться, что за ней идут.

А лес все густел. Так далеко Рэнт еще не забирался. Прошлой ночью он поднялся над деревьями летучей мышью и широким кругом облетел стан людей. Изрядно раскинулись. Как бы не потерялся кто — зачнет сдуру аукать да метаться — погоне подсобит. Но пока вроде все друг за дружку держались. Приказ передавался по цепочкам, детей держали под присмотром.

Рэнт все вздыхал о покинутом городе, но чтоб вернуться — и в мыслях не заикался. Ясно, конечно, как его красиво перед всеми выставили: предатель, мол, барона убить помог, людей за собой увел. Да только если бы остаться изловчился — что тогда? Опять — к графу на поклон? Приютите сироту, капельки крови с утра во рту не держал… Сожжет ведь к чертям, подумает, что издевается…

— Дай-ка покурить.

Рэнт вздрогнул, заморгал. Перед ним появился Сардат. Вот тоже подарочек — курево тянуть. Но Рэнт жаться не привык, да и понимал — откуда ж тут, в лесу, табаку-то найти? Вынул кисет, достал бумагу.

— Сам свернешь, аль помочь? — Говоря, Рэнт косился на левую руку Сардата. Она уже потемнела, стала такой же, ан нет — не такой. Все еще почему-то парень увечным казался. Даже с одной рукой здоровее выглядел.

— Давай, сам.

По неопытности вместо самокрутки Сардат свернул едва ли не сигару, но нисколько этим не смутился. Подпалил, сверкнув на миг глазами. Вот чего Рэнт никогда не смел делать — огнем баловаться ради мелочей таких. Сам достал спички. Хоть и отсырели, а третья все ж зажглась.

— О девчонке знаешь чего? — Сардат уселся рядом, окончательно сломав надежду Рэнта на одинокий вечер.

— О какой?

Сардат кивком указал в сторону Сиеры. Облаченная в балахон поверх платья, она почти таяла в стремительно сгущающейся тьме. Стояла, потерянная, у дерева. Одна, подальше от всех.

— Беспокоюсь за нее. Учителя бы расспросил, да он на меня надулся. А чего, спрашивается? Ну получил по морде — делов-то. Верно говорю?

— Го-о-ордый он, — протянул Рэнт, незаметно втягиваясь в беседу. — Таким по морде не моги. Лучше сразу прибить, а то — не трогать.

— Ну а как его не трогать, если он человека в грош не ставит? — развел руками Сардат. — Ничего. Позлится, да успокоится. Дядька взрослый, разберется. А с ней-то чего? — Снова кивок в сторону Сиеры. Она уже исчезла — ушла куда-то, как и каждую ночь. Тоже, наверное, одиночества искала, как и Рэнт.

— Да чего… Погано ей, видать. И как иначе? Она ж из людей-то. В деревне в горах жила. Никто про ту деревню не знал, а она — жила. А как все эти бараки пошли, так и за деревню взялись. Ну, барон-то наш к ней и подвалил, как я понимаю. Давай, мол, выходи за меня, а я за деревеньку слово замолвлю. Ну и замолвил, недоделок косорукий! — Рэнт сперва выругался, а потом с испугом посмотрел на руку Сардата. Рука дрогнула, но сам Сардат, кажется, ничего не заметил.

— Чего было-то? — торопил он.

— Было… Ну, того и было, что оказалось — грош цена слову барона. Граф на него плюнул и растер. И деревню — всю под нож пустил. Но пожениться позволил, добрый, гад. Вот она с тех пор и ходит сама не своя. Ты не волнуйся особо — это уж три года такая картина. Гложет снутри — сам знаешь, как оно бывает.

— Ну да, — тихо сказал Сардат. — Бывает…

Докуривал он свое полено молча. Рэнт, давно расправившийся с самокруткой, немного помаялся, глядя на то тут, то там мелькающие в темноте огни костров, и решился задать вопрос:

— Вот скажи мне, командир… А чего потом будет? Ну, спасем мы этого мужика. Если спасем, конечно. А дальше? Ты чего, неужто вправду с этим сбродом воевать собрался? Да тебя ж не заметят даже — стол вытирать будут, смахнут тряпкой, и поминай как звали.

Сардат глубоко затянулся, медленно выпустил дым.

— Еще раз так выскажешься — клыки выбью.

— Я не прав, что ли? — изумился Рэнт. — Как лучше ведь хочу…

— А это неважно. Прав — не прав… Если командиром меня называешь — беги, куда говорю, улыбайся и песни пой. И смотри, чтоб другие тоже от счастья колесом ходили. А вот это, — показал он окурком в сторону, куда удалилась Сиера, — неправильно. Такие вещи решать надо. Только не тебе, само собой. За табак — спасибо. Сочтемся как-нибудь.

— Сочтется он, — буркнул Рэнт, когда Сардат удалился на безопасное расстояние. — «На тебе, Рэнт, шишечек мешочек, чем могу…» Так, что ли? А, да что с вами, упырями, разговаривать…

Тут он вспомнил, что сам вампир, и загрустил. Спать не хотелось совершенно. Встал и направился вслед за Сиерой. Может, разговорить удастся. Красивая печальная девушка всегда нравилась Рэнту, но, пока был жив Модор, словно стена какая-то стояла между ними. Нельзя, мол, и все. А теперь… Теперь нет барона. Отчего бы счастья не попытать? Девкам много надо ли? Выслушай повнимательней, обними покрепче, да от таракана какого-нибудь защити.

Подбадривая себя такими мыслями, Рэнт продирался сквозь кустарники, падал в канавы, и увидел-таки впереди огонек. Костер, стало быть, развела. Вовсе прекрасно. У костра, значит, посидим, звездами полюбуемся.

Разминувшись с очередным деревом, Рэнт вышел к маленькой полянке и остановился, раскрыв рот. Чего-чего, а такого увидеть не ожидал.

Посреди поляны горел костер без дров. Просто огонь на земле — алый, будто кровь. Рядом с ним на спине лежит Сиера. Она пыталась отползти, но рука барона схватила за воротник, приподняла, а рука Сардата прислонила к шее лезвие меча.

— Нравится? — услышал Рэнт, все еще отказываясь верить глазам. — Этого хотела? Чтоб побольнее было? Я тебе устрою…

Быстрое движение, и руки поменялись. Теперь левая держит меч.

— От его руки сдохнуть хочешь? Так и будет. Слышишь меня? Глаз с тебя, дуры, не спущу. Еще одна такая выходка — тебе тот подвал баней с вениками покажется.

«Ну давай, — подбодрил себя Рэнт. — Защити девчонку от таракана».

Как только сгущалась тьма, приходил Модор.

В первую ночь Сиера дрожала, свернувшись под деревом, а он сидел напротив, смотрел на нее сочувственным взглядом и качал головой.

— Почему ты здесь? — шептала Сиера. — Тебя отправили на Ту Сторону. Оттуда не возвращаются!

— Ты — моя, — отвечал Модор таким же шепотом. — И на Той Стороне, и на этой. Ты любишь меня. Забыла? Я жду. Жду. Жду. Когда ты позволишь огню пожрать и тебя? Ведь он все жарче полыхает внутри. Просто дай ему вырваться на свободу, и мы опять будем вместе. Мой прекрасный горный цветок.

— Я никогда, никогда тебя не любила! Ты жизнь мою украл. И смерть. И все, что я любила — ты растоптал. Оставь меня хоть теперь.

Барон Модор качал головой, улыбался, будто слушая лепет несмышленого младенца.

— Я — часть твоей души, Сиера. Ты сама впустила меня туда. Мы — союз Вечных, и нас ничто не разлучит. Великая Река скрепила наши узы…

Сиера закрыла глаза и принялась шептать:

— Для тех, кто внизу — Река повелительница. Мы же отданы Солнцу. И нет другого господина — лишь Солнце великое, Солнце всеобщее. Солнце однажды взойдет над Рекой и осушит ее воды. В тот день и час скверна исчезнет с земли, и каждый возрадуется свету великого Солнца. А принесут его двое великих богов, что примирят меж собою тьму и свет.

Модор засмеялся.

— Глупая девчонка! Сколько можно верить в сказки? Открой, наконец, глаза. Я — твой бог. Я — твое Солнце. И я жду тебя, жду, пока ты решишься.

Ни в первую, ни во вторую ночь она не сомкнула глаз. Он приходил и смотрел своими тусклыми, высасывающими душу глазами. Говорил одно и то же. Те же нелепые слова, что и при жизни. «Ты любишь меня…»

— Я тебя ненавижу! — шептала Сиера.

А Модор смеялся. Хохотал, глядя, как она впивается клыками в свою руку. Боль пока еще помогала заглушить то пламя, что разгоралось внутри. На краткий миг Сиера даже смогла изгнать барона. Крошечное мгновение она верила, что победит, преодолеет этот кошмар… Но из тьмы проступило лицо брата. Он сидел возле очага, вытянув безжизненные ноги к огню, и вертел в руках свирель.

— А зачем? — спрашивал он. — Ради чего тебе жить? Зачем ты нужна по эту сторону? Ты все отбросила, сестра, и ни с чем осталась. Длить страдания?

— О чем ты говоришь? — Сиера задыхалась от ужаса. — Это ведь… грех!

— Грех? — Брат смеялся. — Грех?! Да ты посмотри на себя. Кем ты стала? Говоришь о грехе! Каждый миг твоей полужизни — грех, искупить который можно миллионом лет страданий. То, о чем я говорю — очищение от скверны. Ты — скверна, сестра!

Днем становилось легче. Сиера брела хорошо известным путем, видя тропу там, где глаза других видели чащу. Шла и шла, не зная, зачем и куда. Пообещала вроде вывести к мосту… А для чего? Вернет ей это брата? Убьет Модора? Может, хоть на миг позволит забыться сном?

Сзади что-то происходило. Кто-то кому-то что-то доказывал. Люди ссорились, люди мирились, люди выясняли, кто главный. Люди из сотни смыслов жизни выбирали свой. Только Сиере выбирать не из чего. У нее оставался лишь этот путь. Бессмысленный, глупый путь к смерти.

«Смерть! — слышала она отголоски прошлого. — Смерть, Смерть!»

День минул, как в бреду — сплошное серое пятно, окрашенное алыми сполохами воспоминаний.

А когда сгустились сумерки, Сиера поняла: этой ночи ей не пережить. Не вынести еще одного визита барона, не перетерпеть укоризненного взгляда брата. Она остановила сердце, но руки все так же тряслись, а в голове плескался алый туман.

— Смерть…

Слово привело ее в чувство. Как будто кусок жизни вырезали — как она здесь оказалась? Одна, посреди маленькой полянки, стоит и смотрит в огонь. Да это же ее огонь! Потоком хлещет из самой души, распускается, будто невиданный цветок, и ждет.

Костер…

Вспомнились танцы в деревне. Горящий костер, смеющиеся люди вокруг и крик, который подхватывают десятки голосов, который становится все громче, разносится по долине:

— Си-е-ра! Си-е-ра!

На этот крик накладывается другой, крик-шепот:

— Смерть! Смерть!

— Люби меня, смерть моя, — прошептала Сиера, делая шаг к огню. — Будь со мной, не брось меня…

В огне почудилось лицо брата. Он улыбался и кивал. Он ждал.

— Положусь я на тебя. Если я один — забери меня. Если много нас — начинай с меня…

Еще один шаг, и жар опаляет брови. А в огне уже Модор. Тянет руки, ждет принять ее в вечный плен. Даже на Той Стороне не будет избавления. Но, быть может, Солнце еще простит ее, примет и сделает одним из своих лучей.

— Я — навеки твой, ты — всегда моя, — завершила Сиера заклинание.

Последний шаг. Огонь взметнулся по плащу, в мгновение ока охватил ее всю… И тут, когда Сиера приготовилась сквозь страшную боль прорваться навстречу благословенной смерти, жизнь нанесла удар.

Кулак врезался в скулу. Перед глазами все замелькало. Огонь, звезды, ночной лес, Сардат… Сардат?!

— Тварь безмозглая, — рычал он, срывая с нее догорающую тряпку. — Ты что тут устроила? Я давал приказ гореть?

— Что? — Вопрос прозвучал так нелепо, что Сиера действительно растерялась. Лежала и смотрела на Сардата, хлопая глазами.

— Я спрашиваю: приказ гореть был?

— Н-нет…

— Так какого?..

Сардат задохнулся, не в силах говорить спокойно. Момент, когда он выдернул из ножен меч, Сиера пропустила. Ее мало заботила правая рука Сардата. Левая держала за одежду. Рука барона.

— Нравится? — перехватив ее взгляд, спросил Сардат. — Этого хотела? Чтоб побольнее было? Я тебе устрою…

Он перехватил меч так быстро, что Сиера не успела разглядеть движения. Рука барона угрожала ей смертью. И лишь теперь сделалось страшно. Сиера отпрянула, рванулась назад, но Сардат держал ее крепко.

— От его руки сдохнуть хочешь? Так и будет. Слышишь меня? Глаз с тебя, дуры, не спущу. Еще одна такая выходка — тебе тот подвал баней с вениками покажется.

Сардат с размаху всадил меч по рукоять в землю и резко ударил Сиеру по лицу. Голова мотнулась, кровь брызнула с губ и из глаз. Сиера вновь плакала, но не от боли, не от страха. Она видела, как ласково умоляют жить, видела, как в гневе призывают умереть. Но чтобы вот так, с такой яростью кого-то заставляли жить?

Она приоткрыла губы, чтобы сказать, заверить: поняла, и не будет больше такого. Вынесет до конца свое проклятье, и умрет, когда угодно будет — Реке, Солнцу, еще кому-то, более сильному, более умному, чем она.

Слова не успели родиться. Сиера упала спиной на землю, изо рта вырвался вскрик. Слышались звуки борьбы.

— Вы что тут, с ума все посходили? На кого прыгаешь, бревно с ушами? — процедил сквозь зубы Сардат.

Сиера одним движением вскочила на ноги, чтобы увидеть сцепившихся — пока просто как люди — Сардата и Рэнта.

— А ну, осади! — прорычал баронет. — Нашел, на ком силу пробовать.

Сардат взял верх в считанные секунды. По-простому драться умели оба, но северянин явно сильнее. Удар, еще удар, захват — хрустят кости. Стиснув горло Рэнта, Сардат почти ткнул его в огонь головой.

— Сейчас пищишь, что тебе очень жаль, и ты больше не будешь. Ну? Пищи громче, не слышу!

— Пошел ты! — Рэнт попытался лягнуть Сардата, но тщетно.

— Спалю ведь, дурачина. Ну? «Мне очень жаль, больше не повторится». Эй, ты! Тебя это тоже касается.

Сиера старалась погасить огонь. Это ведь ее огонь полыхает, тот, которым лишь она может повелевать. Но теперь жадная стихия отчего-то не слушалась. Огонь разгорался все выше, пожирая воздух, сыпля искрами. Вытягивал силы, опустошал душу. Сиера почувствовала, как кожа обтягивает череп. Как будто вваливаются глаза. Живот скрутила судорога. Сколько же крови потребуется…

Кто-то еще появился на полянке. Разлетелись в разные стороны Сардат и Рэнт, погас огонь, послушный мановению властной руки. В наступившей темноте кто-то опустился на колени перед Сиерой. По силуэту, по запаху, по тому особому холодку, что сжимает сердце, она узнала Аммита и попыталась отползти. Он придержал ее за плечо. Наклонился и заглянул в глаза.

— Зовет тебя? — Тихий, спокойный голос.

Аммит говорил про Модора, Сиера поняла моментально. Кивнула. Аммит покачал головой в ответ.

— Мой друг тоже потерял ту, что вступила с ним в союз.

— И… что? — прошептала Сиера.

— Он держался тринадцать лет. А потом сделал то, что пыталась сделать ты. В следующий раз найди местечко поспокойней. И не позволяй никому за тебя решать. Когда дело касается двоих, третьему места нет и быть не может.

— Хватит чушь пороть, учитель недоделанный, — заговорил Сардат. — Без моей команды никто здесь помирать не будет. Даже ты. Ясно? Отойди от нее. И не приближайся больше.

Аммит встал. Сиера наконец-то вернула себе возможность видеть в темноте. Вот они оба, глядят друг на друга с ненавистью, доступной лишь друзьям.

— Если я тебе позволил в командира играть… — начал Аммит.

— Это я тебе слишком много позволил, — перебил Сардат. — Скотина лицемерная. Знаешь, как она о тебе вспоминала? Добрый Аммит, хороший Аммит, справедливый Аммит! Однажды мы встретимся. И я Рекой клянусь — все ей расскажу. Понял? Я не доносчик. Просто ее я уважаю, а она на тебя чуть не молится. Пусть знает, какая ты мразь на деле. Пусть поревет, ничего страшного. А потом плюнет и забудет. У нее друзья есть, а ты один останешься. Так что это ты найди место поукромней. Даю разрешение. Пшел вон!

Сардат толкнул Аммита в грудь, наклонился к Сиере.

— Ты сколько не спала, дура? — Он схватил ее за подбородок, повертел голову, осматривая. — Вон, глазищи красные какие. Шучу, чего таращишься! Пошли отсюда.

Сиера позволила увести себя. Рэнт и Аммит остались на полянке, провожая их взглядами. Когда две фигуры скрылись в темноте, баронет покосился на Аммита.

— Так и отпустим, что ль? Он ее тут колошматил, как мужика путного. А она и словечка поперек не пикнет — робкая.

— Не лезь, — бросил в ответ Аммит.

— Да как не лезть? — нахмурился Рэнт. — Что ж вы за люди такие?

— Это вы — люди. А мы — вампиры. И малыш потихоньку начинает это понимать.

Рэнт вздрогнул, увидев улыбку на губах Аммита. Чему улыбается? «Обласкали» только что, как ребенка напакостившего — то-то радость!

Аммит повернул голову и заглянул Рэнту в глаза.

— Я разжевывать не люблю. Если говорю что-то — лучше сразу запомни. Жить хочешь — не лезь. Встанешь между ними — умрешь. Иди, спать ложись.

И Аммит сам, первый, не оглядываясь, ушел с полянки.

— Вот скажи, почему все бабы — дуры?

Милашка вздрогнула, открыла глаза. В лунном свете, пробившемся сквозь ветви, узнала Сардата. Из глубины черных глаз пылают алые огни.

— Ты где так вымотался, болезный? — содрогнулась женщина.

— Дурынду одну кормил. С ложечки. Жить она, видишь ли, не хочет.

Милашка, заинтересовавшись, поднялась, села рядом. Вокруг все спят, часовые далеко. Однако страха нет. С самого первого взгляда Сардат показался ей… человеком. Причем, человеком, которому довериться можно.

— А ты думаешь, мы все тут особо жить хотим? — тихо сказала она. — Не хотим. Где тут жить? Зачем? Морщимся, да ползем. Потому что придумали себе цель — вампиров убивать, сколько получится. А не будь этой цели… Как знать. Я бы точно давно уже…

Она замолчала, вспоминая детей и мужа, вспоминая огонь, унесший их навсегда. Руки стиснули копье, с которым и ночью не расставалась.

— Чего хотел-то? — буркнула женщина. — На баб пожаловаться? С меня сейчас утешительница — так себе.

— Нет, — отмахнулся Сардат. — Я мальчик взрослый, надо будет — сам себя утешу.

Милашка рассмеялась. Рядом заворочались, но никто не проснулся.

— Я побираться пришел, — вздохнул Сардат. — Жрать охота — спасу нет, а кроме тебя никого и на ум не пришло. К скотам этим барачным подступаться неохота. Рты разинут, глаза круглые — ах, вампир-освободитель! Тошно.

Вот это положеньице! Вампир сидит и крови просит, будто милостыни. Милашка думала долго, Сардат, понимая, молчал.

— Много надо-то? — буркнула женщина.

— Не знаю. Этой трех глотков хватило оклематься. Много это? Я ж ни разу…

«Ну вот, — с тоской подумала Милашка. — Он еще и «ни разу». Вот же ж… Принесла Река».

— Давай уже, хрен с тобой. Не увлекайся только. Мне бы выжить, да отшагать завтра, сколько положено.

Укуса она не переживала ни разу. Сдавала кровь в центрах донаций, это да. И сейчас ждала подобного — укол, слабость, дурнота. Не поверила бы, скажи кто-то, что вцепится двумя руками в этого вампира недоделанного, будет его к себе прижимать и просить, чтоб не останавливался…

— Все, хватит! — отстранился Сардат. — Экая ты горячая оказалась.

Милашка, тяжело дыша, упала на свою подстилку. Сердце тяжело бьется, щеки пылают — стыдно сделалось. Надо же, расклеилась перед мальчишкой. Лет на десять младше, небось. То-то позорище…

— Вот чем они их и держат, — непонятно прошептала женщина. — Твари…

— Порешим мы этих тварей, обещаю, — прошелестел голос Сардата. — Спасибо. Отдыхай… Милашка.

Он ушел, а она улыбнулась в темноту. Как будто немного неизбывной боли и горечи ушло из сердца с этим укусом.

Следующие полдня отряд провел на том же месте. Когда с рассветом Аммит подошел к Сардату поинтересоваться, почему тот не поднимает людей, увидел его сидящим под деревом. Сиера спала, уютно устроившись головой на его коленях. Правая рука Сардата покоилась на ее плече.

Поймав взгляд Аммита, Сардат молча покачал головой.

— Чего там? — поинтересовался у Аммита Рэнт.

— Ничего. Варту передай, что стоим пока. Время, кажется, терпит…

Алая Река дарила забвение. Каждый раз, преклоняя колени перед алтарем, Торатис на несколько кратких мгновений забывал все, что мучило душу. Река топила страдания, омывала раны, тогда как Солнце бередило и жгло, вытаскивало все самое темное из дальних уголков души.

Торатис молился. Беззвучно, отчаянно. Просил Реку указать ему верный путь, но сам не замечал, как начинает просить о свете. Река всегда требует жертву, и Торатис об этом знает. Он уже отдал свет, а теперь время окончательно потерять дочь. Так или иначе. Торатис предпочитал иначе.

Он подошел к алтарю, пальцы правой руки сжали стилет. Мягкий свет свечей отражался от стенок серебряной чаши, внутри которой свернулась дремлющим зверем тьма. Левая ладонь сжала лезвие. По старой привычке глаза смотрят вверх, туда, где три года назад сияло восемью цветами окно.

— Прости меня, Айри, — шепнул Торатис. — Последний раз я причиню тебе боль.

Лезвие скользнуло, в тишине — звуки капающей крови.

Они столпились в коридоре, возле дверей молельни. Торатис окинул их тяжелым взглядом. Везирь, шут, прислуга.

— Все готово? — спросил он.

Вперед выступил Сэдрик.

— Нет ее во дворце, повелитель. Все обыскали, все перерыли.

Князь закрепил на ладони платок, пропитанный кровью. Губы плотно сжались, готовые выплюнуть слово. Но его опередила бывшая служанка Айри:

— Княжна тоже пропала.

— Что? — Торатис прожег ее взглядом.

— Госпожа Айри пропала. Я осмелилась войти в ее комнату, но там пусто.

— О, я не стал бы беспокоиться, — гнусно улыбнулся шут. Дверь в комнату нашего гостя заперта.

Алая пелена закрыла весь мир. Торатис сорвался с места. Ноги несли его по лестницам и коридорам, а сзади слышался топот. Все они неслись следом, кто из злобного любопытства, кто из страха. Торатис, не сбавляя шага, ударил плечом в дверь запертой комнаты. Петли со стоном выскочили из косяка. Князь шагнул внутрь. Пусто, темно. Только лунный свет наполняет комнату через открытую лоджию. Аккуратно заправленная кровать, все холодно и чисто, будто никто никогда здесь не жил.

— Куда же он подевался? — Везирь шагнул к кровати.

— Он вампир, — сказал Торатис. — Улетел, да и все. Или думаешь, тот, кто собирается воевать с Западом, спрятался от нас под кроватью? Пошли отсюда.

В молчании князь спустился в тронный зал, челядь следовала за ним. Остановившись у трона, князь утопил в подлокотнике алый рубин. Почти сразу послышались шаги — пред повелителем предстал начальник стражи Дигор. Пожилой мужчина с саблей на поясе, в красно-коричневом кафтане, поклонился, взгляд скользнул по собравшимся слугам.

Торатис стоял без движения, рука на подлокотнике, глаза смотрят в колонну или сквозь нее.

— Скажи, что ты знаешь, где Айри, избавь меня от того, что я должен буду сделать, как князь и отец.

Тишина. Только шут придурковато хихикает, потирая руки.

— Еще днем она взяла лошадь и ускакала, — глухо сообщил Дигор. — Лошадь вернулась только что. На седле следы крови. Немного, но… — Дигор шумно сглотнул. — Я как раз шел доложить вам.

Князь закрыл глаза.

— Не порадовал ты меня. Зато я вам устрою праздник, которого вы давно ждали. Горбуна в каземат. Потом собери побольше людей и перелови всех крыс в городе. Найдешь Айри — можешь их просто убить. Не найдешь — сгони на площадь. Людей не пускать. Привести палачей. Пусть пытают их до утра, а с рассветом туда приду я. И закончу дело.

Сэдрик задохнулся, а губы Дигора растянулись в улыбке, которой он не сумел сдержать.

— Слушаю и повинуюсь, мой князь!

Двое стражников стояли снаружи, ожидая возвращения начальника. Увидев Дигора с верещащим и упирающимся шутом, они переглянулись.

— У нас сегодня праздник, ребята! — крикнул Дигор. — В подземелье эту дрянь. Будите всех. Начинаем крысиную охоту.

— Вы не шутите? — вырвалось у одного стражника.

— Разве только повторяю шутку князя. Выполнять!

Но прежде чем двинуться с места, один стражник протянул другому руку, сжатую в кулак. Кулак второго обрушился сверху.

— Да взойдет Солнце сегодня ночью! — воскликнули оба.