Потерявшие судьбу

Глава 25

Арека в этот раз проснулась с первыми лучами солнца. Накануне, после сожжения картины, Атсама стала молчаливой и, покончив с ужином, сразу удалилась к себе. Арека тоже вернулась в библиотеку, где, немного почитав, отложила книжку, ставшую слишком жуткой для ночи. Когда улеглась в мягкую постель, задула свечу, снаружи потекли мягкие, чарующие звуки свирели. Все тяжелые мысли пропали, и Арека быстро уснула.

Утро выдалось хмурым, но пока без дождя. Вчерашняя грязь подсохла, и Арека, надев туфли, решилась выйти. Баронет Баркл опять следовал за нею, но сегодня усмехался как-то еще более гнусно, чем вчера. Арека решила, что до него дошли слухи о вчерашней вспышке повелительницы. Должно быть, решил, что Арека теперь в опале.

На улице прохладный ветерок, и Арека плотнее укуталась в шаль, накинутую поверх бело-сиреневого платья. У нее были только платья, никакой другой одежды. Эрлот не видел смысла одевать игрушку в простые и практичные вещи. Придерживая раздуваемый ветром подол, Арека думала, что можно попробовать решить эту проблему через Атсаму, если она, кончено, соизволит оттаять к вечеру. Еще до света герцогиня снова улетела вершить государственные дела.

Бараки пустуют, людей выгнали в поля. Деревенская жизнь уже изрядно потускнела в памяти, но Арека все равно не понимала, что такая орава людей делает там среди лета. Спросила Баркла.

— Какие полют, — сказал он. — Других на охоту, третьих рыбу ловить. Людев нельзя без дела надолго оставлять — дуреют.

Кивнув, Арека продолжала путь. За ворота выходить не хотелось, там стеной стоял лес. Лес, окружавший родной Сатвир, которого, говорят, и нет уже вовсе.

Арека вспомнила брата и улыбнулась. Какой он был здоровый, сильный, а сам — как ребенок. Обидчивый, шебутной. Арека нередко при нем чувствовала себя старшей. Как и в ту ночь, когда он визжал и плакал, а она не нашла силы издать ни звука. Только глаза закрыла, когда началась казнь. Как он теперь? Жив ли?..

Медленно шагая вдоль стены дома, Арека смотрела под ноги, пока странное чувство не заставило поднять голову. Мимолетное узнавание, которого не понять, не объяснить. Даже с закрытыми глазами это место она бы отличила. Да вот и окно той самой каморки, где нашлась злополучная картина.

Мальчик сидел на скамье, глядя в небо. Маленький, невзрачный, как воробышек. Волосы растрепаны, а тело так напряжено, словно вот-вот он сорвется с места, спасаясь от чего-то, или что-то преследуя. Только стоящие рядом костыли будто смеются над его собранностью.

— Он остается один? — шепотом спросила Арека.

— Ага, — кивнул Баркл. — С него все равно толку никакого. Только дудеть и могёт.

— А ты сам-то что умеешь?

Не дожидаясь глупого ответа, Арека пошла к мальчику. На полпути колени задрожали. Арека собиралась заговорить с человеком впервые после смерти Акры. Три года ее окружали одни бессмертные вампиры. Или Вечные, как называли себя они.

— Привет. — Арека постояла молча, но мальчик продолжал смотреть в небо.

— Как тебя зовут?

Тишина. Как будто вздохнул, и только. Арека нахмурилась.

— Ну и не говори. Я просто сказать хотела, что мне понравилась твоя музыка. Очень красиво. Она… как будто светится. Вот и все.

Арека сделала шаг в сторону, отвернулась, когда ушей ее достиг тихий, сильный голос:

— Спасибо.

Арека стремительно развернулась. Он все так же сидит, смотрит в небо, ничего не изменилось. Но «спасибо» явно сказал он.

Арека вернулась к скамье.

— Я сяду?

Спустя целую вечность молчания приятный голос раздался вновь:

— Я здесь не хозяин.

Вперед выступил Баркл. Легонько толкнув калеку в плечо, рыкнул:

— Вежливо разговаривай! Перед тобой тут гостья повелительницы, если что, распинается.

— Баркл, пошел вон! — вскричала Арека и попыталась оттолкнуть баронета. Но это ей не удалось бы, даже будь он человеком.

— Не уважаешь ее — не уважаешь повелительницу, — продолжал Баркл, невзирая на потуги Ареки. — Не уважаешь повелительницу — подыхаешь. Понял?

Арека со страхом смотрела на мальчика, ожидая слез, или мольбы. Мальчик… Назвав его так, Арека забыла, что он ровесник ей, если не старше.

Мальчик опустил голову. Светло-голубые глаза сияют улыбкой, глядя на Ареку.

— Простите великодушно, — заговорил мальчик, кивком обозначив поклон. — Коли уж вы гостья повелительницы, так можете сидеть, где вам угодно, и только сделаете мне честь, насколько вообще это слово применимо к людям.

— То-то же, — проворчал Баркл и отошел к дому, нанося размашистые удары невидимой жертве.

Арека села рядом с мальчиком. Он смотрел на нее, улыбаясь такой светлой улыбкой, что не ответить на нее невозможно.

— Желаете со мной говорить? — Голос звучит дружелюбно, только вот Арека отчего-то поежилась.

— Как тебя зовут? — спросила она.

— Никто меня не зовет, я никому не нужен.

— Ну, тогда как твое имя?

— Как вам будет угодно. Любое имя. Зовите Ратканоном, Барклом, Эмарисом или Левмиром, если пожелаете.

— Почему ты назвал последнее имя? — быстро спросила Арека.

— Потому что вы искали человека с таким именем. Если пожелаете, я буду им.

— Я другого человека искала, — шепотом ответила Арека.

— Почему же вы думаете, что он такой же? Каждый миг человек меняется, а вы преследуете тень отражения миража. Тот Левмир уже совсем иной, а я… Быть может, я лучше него. Попробуйте называть меня Левмиром, и если это принесет вам радость, я буду счастлив.

Что за чушь он городит? Или знает что-то? Смотрит все так же, с улыбкой.

— Я называю тебя — Мальчик, — сказала Арека.

— Прекрасное имя, поношу и его, пока не истреплется.

Арека задумалась, и мальчик поднял взгляд к небу. Улыбка исчезла, лицо приняло серьезное выражение.

— Мне уже не больно. — Арека коснулась пальцами груди, там, где слабо трепыхалось сердце. Мальчик повернулся к ней, быстро, будто маску, натягивая улыбку.

— Ты ведь хотел причинить мне боль, — продолжала Арека. — Ты ненавидишь меня. Не спрашиваю, за что. Просто, если захочешь ударить, меть в другое место.

Она встала, пошла к дому. Баркл, поджидавший ее, повернулся спиной, готовый идти. Арека глотала слезы. Нет, имя не причинило ей боли, Атсама заставила ее стать сильнее чувства. Но страшное презрение в глазах мальчика ужалило в самое сердце. Если он понял это, у него есть оружие.

— Эй, гостья повелительницы! — нагнал Ареку веселый голос. Обернулась. Мальчик, улыбаясь, машет рукой, но смотрит в небо. — Приходи, когда будет свирель. Обещаю не бить.

Арека кивнула. Две слезинки, не удержавшись, выкатились из глаз, прочертили мокрые борозды по щекам.

— Приду. Обязательно приду! А почему ты смотришь на небо?

Мальчик обратил на нее удивленный взгляд.

— Жду, когда солнце взойдет.

— Так взошло ведь, — рассмеялась Арека. — Тучи просто, не видать.

— Нет! — рассмеялся в ответ мальчик. — Не это, другое. Когда взойдет Солнце, ты поймешь. Только поздно будет.

Проснувшись, Ирабиль полежала немного, глядя в окно на сереющее утро. Улыбнулась. Кастилос еще спит, и приходится выбираться из своего угла тихо, осторожно. Наконец-то повзрослевшее тело начинает слушаться, становится таким же легким и ловким, как всегда. Пусть всего лишь человеческое, но уже привычное.

Принцесса Ирабиль приняла холодный душ — вода еще не успела прогреться. Ледяные струйки, вопреки ожиданиям, не напомнили ужасов перехода через снежную пустыню. Алая Река и ее испытания постепенно меркли в памяти. Как и многое другое.

Закутавшись в пушистое полотенце, И сидела в комнате перед открытым окном, ожидая, пока высохнут волосы. Снова и снова пыталась вспомнить лицо единственного человека, жизнь которого имела значение, и не могла. Мальчишеское лицо иногда мелькало в воображении, но тут же исчезало, оставались лишь глаза, исполненные солнечного света. Плюнув на все, И всмотрелась в эти воображаемые глаза и улыбнулась.

«Все будет хорошо, — думала она. — Он придет. Война прогремит где-то там, далеко. Может, мне и увидеть ее не придется. Конечно, не придется! Что от меня там толку? Я не воин и не вампир даже».

«Ты — дракон», — прошелестел знакомый голос в голове.

— Левмир? — встрепенулась принцесса.

«Ты — дракон. — Голос таял, но слова еще различимы. Ирабиль жадно вслушивалась. — Ты гораздо сильнее, чем я. И ты все выдержишь».

— Что выдержу? — прошептала Ирабиль.

— Одевайся!

Принцесса вздрогнула. Кастилос отбросил одеяло и тут же оказался на ногах. Он спал в одежде, и сейчас быстро приматывал на спину меч императора.

— Быстрее, у нас меньше минуты, — сказал он, заметив, что принцесса не двигается. — Думал, успеем поговорить. Сейчас тебя арестуют.

— Что? — Только потянувшаяся за блузкой, И вновь замерла, стоя у кровати. — Кто? За что?

— Одевайся быстро! — рявкнул Кастилос.

Теперь уже она слышала крики, доносящиеся снизу. Сердце затрепетало. Схватив одежду, И опрометью бросилась в ванную. Одеяло полетело на выложенный гладкой плиткой пол. Торопясь, натянула одежду на влажное тело. Застегивая последнюю пуговичку, услышала, как в комнате выбили дверь.

— Стоять! — завизжал кто-то мерзким голосом. — Стой, тварь! Именем графа Ливирро, вы арестованы за… Ах, урод. Вы двое — за ним! Ты — стой, где-то должна быть девчонка.

— Похоже, в душе. — Голос раздался рядом с дверью. Принцесса отступила на шаг. Огляделась в поисках оружия. Тщетно. Сабля осталась под кроватью, и все, что она могла — запустить во врага кусочком мыла.

В дверь постучали.

— Простите, что прерываю, — заговорил тот, второй голос. — Вы одеты?

Окинув себя критическим взглядом, И кивнула:

— Да. А кто вы?

— Гвардия графа.

— Да чего ты с ней разговариваешь? — взвизгнул первый. — Дверь вынес, и все.

— Я выхожу, — поспешила сказать Ирабиль.

Она потянула дверь на себя. В комнате небольшой погром, кровати сдвинуты, стол и одно из кресел упали. Рядом с ванной стоит молодой не то человек, не то вампир. Аккуратно постриженный, с добрым выражением лица. Другой, тот, что визжал, стоит посередине комнаты, гневно глядя в окно. Отвратительно жирный, лицо перекошено, длинные волосы безобразно облепили потные щеки.

— Госпожа Ирия, если не ошибаюсь? — Добрый улыбнулся и протянул руку. — Прошу прощения за неудобства, но нам придется взять вас под стражу до тех пор, пока не поймаем вашего брата.

— Да-да, представь, он тебя бросил! — повернулся к ней визгливый. — Даже не попытался спасти. Выскочил в окно и был таков. Но ничего! Когда по всему городу объявят награду…

— Скинтер, замолчи, — мягко сказал добрый. — Ты здесь для того чтобы наблюдать, а не для того чтобы визжать. Побереги силы.

— Говори-ка со мной вежливо, — погрозил пальцем Скинтер. — Если граф узнает…

— Если граф узнает, что начальник гвардии не может без отдыха взбежать на второй этаж, он тебя лично на четыре части порвет. Глядишь, выйдет четыре расторопных служаки. Предъявляй обвинение, и поехали.

Скинтер подошел к принцессе и, дыша ей в лицо смесью перегара и гниющих остатков еды, протявкал:

— Вы арестованы по обвинению в покушении на убийство Роткира, фаворита графа Ливирро. А также за попытку ложно обвинить в вышеуказанном деянии барона Ринтера, ставленника нашего великого короля.

— Да продлятся вечность его дни на троне, — усмехнулся оставшийся пока безымянным Добряк.

Добряк оказался вампиром, а визгливый толстяк — человеком. Первое И поняла, когда холодные пальцы коснулись ее запястий, надевая наручники. Второе было очевидно сразу. Ни один вампир не доведет себя до такого состояния.

Наручники тянули руки вниз и чуть не падали с тонких ладоней. Из какой-то непонятной покорности Ирабиль слегка расставила пальцы, чтобы удержать увесистые браслеты. Добряк не мог не заметить, но ничего не сказал, а визгун и вовсе не обращал внимания на процедуру.

Принцессу вывели на улицу. Ирабиль опустила голову, чувствуя стыд и подступающие слезы. Метрдотель проводил преступницу презрительным взглядом. Уборщица, стоявшая рядом, что-то шепнула.

— Ну а откуда, по-твоему, у них деньги на такой номер? — фыркнул метрдотель. — Ясное дело…

Хотелось остановиться и заплакать, но добряк подтолкнул в спину.

— Не слушай, — прозвучал его голос. — Знаешь правду сама — и хватит.

— Ты ее поцелуй еще! — взвизгнул Скинтер.

— Могу тебя поцеловать, — предложил добряк.

Визгун не ответил.

У входа притаился окованный железом экипаж. При виде его И охватила дрожь. Давнее воспоминание змеей скользнуло в душу. Однажды она видела похожий экипаж, и отец рассказал, кого и куда он везет. Тогда она смотрела вслед с осуждением и страхом.

Визгун проявил заботу. Забежав вперед, открыл дверцу и с поклоном сделал приглашающий жест рукой. Как бы И ни боялась, толкать себя она больше не позволила. Лишь на миг задержалась, поставив ногу на подножку. Внутри тоже все обшито металлическими листами. Два сиденья, как в обычной карете. Только совсем нет окон, а на стенах красно-коричневые пятна. И нет задвижки на двери. Даже ручки нет.

Добряк открыл дверцу в переднюю часть экипажа, с окнами и кожаными сиденьями, но задержался. Закусив губу, И прыгнула внутрь. Едва успела сесть на холодное железное сиденье, как дверь захлопнулась, настали тьма и тишина.

— Вот и прилетели, — вздохнула принцесса, когда экипаж тронулся.

Качаться в темноте на жестком сиденье было не очень приятно. Принцессу быстро затошнило, она сползла на пол. Лежа на спине и глядя вверх, воображала луну и звезды, мягкую траву. Левая ладонь скользит по полу, робко и без особой надежды. Но вот чьи-то пальцы накрыли ее, сжали… Испустив тяжелый вздох, принцесса как будто открыла другие глаза, и — волшебная полянка, освещенная холодным лунным светом, и старое бревно, и приглушенный цокот копыт превратился в пение ручья.

— Ну и что ты натворил? — прошептала И, глядя в глаза единственному родному существу в целом мире.

— Не знаю, — улыбнулся он. — Но ты — здесь.

— Я всегда здесь. Где мне еще быть, — проворчала И, пытаясь сдержать слезы, скрыть смущение. Бесполезно. От него ничего не спрятать. Он видит, как она плачет в глубине души, но не спросит. Потому что знает: гордая. И она ничего не скажет, потому что знает: слишком он далеко. Все слова теряют смысл. Не затем эта встреча, а чтобы укрепиться верой.

Но они не одни здесь. Принцесса могла лишь позвать, а Левмир услышал и пришел тем путем, что оказался по силам. Теперь что-то металось меж ними, какой-то невидимый ощетинившийся сгусток силы. И эту силу они пьют поочередно, сотворяя свой мир. Здесь И снова была вампиром, забирала чужую жизнь. Жизнь по имени Айри. Жизнь, в которой давным-давно не было ничего светлого. Эта жизнь не хотела спасаться. Она с радостью отдавала всю себя, впитывая взамен чужую любовь, чужие поцелуи, объятия и слезы горечи и восторга.

— Возвращайся скорей, — не выдержала И, когда умолк цокот копыт. Не журчит больше ручей, страшно открыть глаза. Но прикосновения все еще чувствуются. — Я не смогу так долго.

— Я стараюсь, И. Дождись меня, слышишь? Дождись обязательно! Пусть даже Запад сгорит дотла — я приду.

— Я дождусь, — прошептала в темноту экипажа, под скрежет отодвигаемой снаружи задвижки.

— На выход, бегом! Чему радуешься, дура? — провизжал мерзкий толстяк. Его передернуло при виде залитого слезами, но улыбающегося лица пленницы.

— Я не дура, — сверкнула на него счастливыми глазами принцесса. — Я — дракон.

— Ага, конечно. Вылазь давай, расселась!

Визгун не заметил, как И просунула ладошку обратно в «браслет».

Стоило спрыгнуть на серые плиты, как подошел добряк. В руках у него такой же серый мешок.

— Это придется надеть на голову. Не оглядывайся, не надо.

Прежде чем ткань скрыла дневной свет, принцесса успела заметить, что находится в странным образом пустынной части города. Здесь не было пристроек, не шатались праздные люди. Приземистые каменные домишки, чистые пустые улицы.

Добряк повел ее, держа за локоть. Принцесса старалась поднимать ноги выше, но все равно то и дело спотыкалась. Необходимость растопыривать пальцы мешала сосредоточиться.

Несколько раз повернули. Хлопают двери. Теперь, кажется, вокруг помещение. Кто-то подошел, сказал несколько тихих слов.

— Экипаж на пятой, — ответил добряк. — Гони скорее.

— Эй, а мы как? — В голосе визгуна впервые мелькнул страх. — И может мне кто-нибудь, наконец, объяснить, почему именно эти казематы?

Снова пошли. Принцесса слышит шаги семенящего сзади визгуна. Он ворчит и ругается.

— Слушай, ты теперь молчать решил? — Кажется, он схватил за плечо добряка. — Не надо выпендриваться, что ты вампир. Мне дана полная свобода управления гвардией, а ты — всего лишь временное подкрепление. Так что быстро объясни, что творится? Мы прошли уже пять пустых казематов!

— Мы идем в самый дальний, — пояснил добряк. — Так распорядился граф. А тебе, к тому же, оказана высокая честь лично охранять заключенную.

— Что? — Визг заметался в узком коридоре. — Он думает, я соглашусь…

— Ну разумеется, нет, идиот, — вздохнул добряк. — Граф наивно полагал, что ты захочешь пожить на две минуты дольше, чем заслуживаешь. К сожалению, он ошибался.

Вскрик, хрипение. Принцесса застыла на месте и слушает, как брякают звенья цепи, соединившие браслеты. Падает что-то тяжелое.

— Прошу прощения, мы почти пришли, — звучит над ухом спокойный голос добряка.

Шаг за шагом, становится холоднее. Вот с головы сорвали мешок. Ирабиль сощурилась, но свет не ударил в глаза. Света почти не было. Крошечное окошко под сводчатым потолком едва рассеивало тьму.

— Ожидайте.

Прежде чем принцесса успела обернуться, тяжелая ржавая дверь захлопнулась. Ирабиль прижалась к ней спиной.

Она оказалась в пустом помещении серого гранита. Узкая лавочка у стены лишь подчеркивала удручающую пустоту. Принцесса содрогнулась — холодно. Что же будет ночью?

— Если я простужусь и умру, то… Нет. Не простужусь и не умру. Прыгать буду.

Подбадривая себя, она несколько раз подпрыгнула. Теплее не стало, зато заурчал желудок. Принцесса села на скамью и подперла кулаками подбородок.

Перебирая в памяти события утра, она почти успокоилась. Кастилос не бросил бы ее без необходимости, и уж тем более не позволил бы посадить в тюрьму. Значит, скоро все разрешится. Надо только подождать.

«А что если бросил? — прошипел мерзкий голос мертвого визгуна. — Нужна ты ему! Да он здесь застрял только из-за тебя. Платьишко ее высочеству, покушать, выспаться».

— Я ведь ничего этого не просила, — шепнула И, глядя на птичье перышко на одной из гранитных плит.

«Кастилос уже несется в Кармаигс, — не унимался визгун. — А ты сгниешь здесь. Про тебя уже все забыли».

— А вот и не сгнию, — чуть громче сказала Ирабиль. — Это ты сгниешь, а я живая.

Она моргнула несколько раз, стряхивая слезы с ресниц. Все расплылось. Перышко поползло вверх вместе с плитой. Но почему-то это сопровождается тихим скрежетом.

Принцесса вскочила, отирая глаза рукавами. Плита с перышком отползла в сторону, а из открывшейся дыры высунулась рука с фонарем. Следом показалась голова.

— Ты? — ахнула принцесса.

— Я, — кивнул Роткир. — И если нам суждено поцеловаться, то лучшего момента может и не быть.

В этот раз Атсама вернулась раньше — алые полотна заката только начали устилать комнаты. Арека сидела в библиотеке, когда сквозь окно просочился туман, а миг спустя на застеленной кровати сидела Атсама.

— Еще немного, и я сойду с ума, — заявила она, ослабляя завязки корсета. — Эрлот за тысячу лет не рассчитается.

— Как ты превратилась? — Арека с сомнением посмотрела на окрашенное алым небо. Атсама проследила за ее взглядом и вздрогнула.

— Забавно, что спросила, — сказала она. — В последнее время, кажется, Река становится сильнее.

Лицо герцогини ожесточилось, но Арека отважилась задать еще один вопрос:

— Это из-за того, что собирается сделать господин? Расскажешь мне?

Атсама покачала головой. Губы ее плотно сжались. Вампирша, что веками находила развлечение в убийствах и пытках, кажется, боялась сделать больно человеку.

Арека захлопнула книгу.

— Ладно, — вздохнула она. — Идем ужинать.

В обеденном зале Арека рассчитывала разговорить подругу, но ее застала неожиданность: кроме них двоих за столом сидели двое мужчин, весьма широких в плечах и мускулистых. Атсама отнеслась к ним с тем же вниманием, что и к паре дополнительных стульев, на которых они сидели. Мужчины поднялись, когда герцогиня появилась в дверях, и сели, когда села она. Арека, пряча смущение, устроилась рядом с Атсамой и за молчаливым ужином то и дело перехватывала надменно-обиженные взгляды мужчин.

— Мои фавориты. — Атсама бросила салфетку на пустую тарелку. — С тех пор как ты здесь я не уделяю им внимания, потому и смотрят так, будто убить хотят. Да, милые? Ничего, сегодня мама о вас позаботится.

— Мы вовсе… — начал мужчина неожиданно писклявым голосом, но Атсама перебила его:

— Тс-с-с-с! — прошипела, закрыв глаза. — Ты опять все забыл, Безымянный Раз? Бери пример с Безымянного Два, он молчит куда успешнее тебя. Еще одна оплошность, и я в самом деле лишу тебя языка.

Арека исподлобья посмотрела на Безымянных Раз и Два. Искала на их лицах затаенную обиду, злобу, хотя бы печаль. Она бы расстроилась, заговори с ней господин в подобном тоне. Но лишь покорность и предвкушение светятся в глазах людей.

— Идем. — Атсама поднялась с места. — У вас сегодня много работы.

Арека вышла вслед за герцогиней, борясь с искушением оглянуться — две пары глаз сверлили ей спину.

В коридорах уже загорелись свечи. Арека так и не смогла понять, зажигают их слуги, или фитили вспыхивают, повинуясь огненной воле вампиров.

Атсама остановилась у дверей своих покоев.

— Присоединишься?

Арека посмотрела на нее, на ухмыляющихся безымянных фаворитов и отступила.

— Подумай, — пожала плечами герцогиня. — Я ведь буду рядом. Не беспокойся насчет господина, вампиры не столь щепетильны в мелочах, как люди.

Арека, уже готовая ответить отказом, замерла с приоткрытым ртом.

— Сообразила? — кивнула Атсама. — Рано или поздно, но — обязательно. Поэтому и предлагаю. Будешь знать, что предстоит.

Насмешки в ее словах не было, лишь желание помочь, от которого Ареке стало плохо, голова закружилась.

— Благодарю, нет, — прошептала она, раздавленная новым знанием об отношениях вампира и фаворита.

— Как угодно. — Атсама толкнула двери и вошла в темную комнату. Безымянные шагнули следом.

— Спокойной ночи! — донеслось оттуда, и двери захлопнулись.

Чуть не бегом Арека вернулась в библиотеку, съежилась в кресле, спрятав пылающие щеки в ладонях.

— Не хочу так, — прошептала в темноту, обращаясь к слабо светящемуся прямоугольнику окна.

Арека затыкала уши пальцами, до последнего пытаясь укрыться от жуткого знания, что так вдруг, запросто обрушилось на нее. Несмотря на толстые стены, на то, что библиотека находится у другого края круглого домика, она затыкала уши.

Почему же раньше такая мысль не вызывала страха? Да и мысли-то не было! Просто когда господин касался ее, все тело трепетало и тянулось навстречу. А теперь воспоминание об Эрлоте превратилось в кошмар. Что-то черное, чуждое, с вечной снисходительной улыбкой на тонких бледных губах.

Ответ отыскался легко: яд господина слабеет, вот уже который день Арека не ощущает, как его клыки пронзают кожу, не чувствует этого головокружительного падения вверх и вниз одновременно. Она становится человеком. Маленькой Арекой, трясущейся от страха, стоя на коленях перед телами отца, матери, бабушки.

«А ты расцветешь дивным цветом, — слышится голос того, кто принес в Сатвир смерть. — Оставь ее мне, Атсама».

Кулаки девушки сжались до хруста. Как могло истаять такое воспоминание? Что же это за память, если отбрасывает самое главное? Почему она называет лучшей подругой ту, что убила ее родителей?

— Не хочу так, — прошипела Арека сквозь зубы. — Не хочу!

Отняла кулаки от лица, и ушей тотчас достигла музыка. Тихая нежная мелодия лилась в окно вместе с серебряным светом луны.

«Приходи, когда будет свирель», — вспомнила Арека. Но как она пойдет туда теперь, ощущая себя такой грязной? Можно ли выйти на свет, тая в сердце столько тьмы?

«Выходи ко мне, — звала музыка. — Тьма вокруг тебя, но не внутри. А ты лишь выйди ко мне, и пусть лунный свет омоет тебя, а мелодия осушит кожу, ведь в сердце твоем живет кусочек музыки. Ты слышишь, как он рвется навстречу?»

Арека слышала. Сердце билось все быстрее, и она, не выдержав, соскочила с кресла. Утопая по щиколотку в мягком ковре, подбежала к окну, отворила. Музыка и теплый удушливый воздух ударили в лицо. Арека обернулась к двери, где оставались туфли — словно в другой жизни. Слишком далеко, слишком долго. И вот, будто вновь вернулось детство, она бесшумно взобралась на подоконник и спрыгнула на ту сторону.

Шаг за шагом, стена дома медленно ползет по левую руку. Музыка все громче — яркая, сияющая, переливается невероятными цветами, как на сгоревшей картине. Еще замедлив шаг, Арека, наконец, видит людей, окруживших невидимого музыканта. Их не больше двух десятков, но многие смотрят из окон бараков. Эти первыми замечают ее, освещенную луной и мелодией. Что-то тревожное прокатывается по толпе. Люди оборачиваются, отступают…

«Пожалуйста, останьтесь!» — мысленно умоляет Арека. Глаза наполняются слезами, бестолково сжимаются и разжимаются пальцы.

Люди слышат. На мужских лицах, поросших щетиной, на женских, на детских, Арека видит сочувствие. Как будто мелодия вывернула ей душу наизнанку, вывалила ее перед всеми этими людьми, не оставив ни одной потаенной мысли. Впервые со смерти Акры Арека не боится показать себя настоящую, признать свою слабость. Вот лица искажаются от набежавших слез, и Арека закрывает глаза. Глубоко дышит, позволяя мелодии проникнуть в грудь, разбежаться по телу, заполнить каждую венку.

Мальчик продолжает играть. Каждый раз, когда он прерывается на миг, сердце Ареки замирает. Нет, не сейчас, музыку нельзя оборвать вот так! Но мальчик быстро вдыхает воздух, и волшебные звуки пронизывают ночь.

Середина уступает место финалу. Все веселые нотки, переплетясь, обретают грозное звучание. Не в силах вдохнуть, Арека внемлет истории, что рассказывает свирель. Страшной истории о том, как весь мир, затопленный кровью, озарил солнечный свет.

Умолкла свирель. Молча расходятся люди. Дождавшись, пока двор опустеет, Арека подошла к скамье. Мальчик сидит — понурившийся, усталый, вертит в руке свирель. Увидев Ареку, он поднимает голову и улыбается.

— Спасибо, — сказала Арека и села рядом. Чуть ближе, чем в прошлый раз — теперь она могла на такое отважиться.

— Я знал, что ты придешь, и для тебя играл, — произнес мальчик.

Арека потупила взгляд, не зная, что ответить на такое заявление.

— А мне показалось утром, что ты меня презираешь…

— Так и было утром.

Непреклонная честность ответа неприятно царапнула сердце.

— А что изменилось?

Мальчик с улыбкой осматривал свирель, поглаживая ее пальцами.

— Ты показала мне себя, и я тебя увидел. Я не слепой и никогда им не был. Я не менял дар видеть на бессмертье, как сделала моя сестра.

Речь мальчика звучала не так, как днем — ритмично, монотонно, и Арека тряхнула головой, отгоняя пелену сонного морока, наведенного ее звучанием.

— Твоя сестра — вампир?

Мальчик наклонил голову в знак согласия.

— Я видел все. И вместе мы могли дождаться восхода. Но она не верила моим словам. Клялась, что спасет меня… Но я-то видел, впереди — огонь.

Последнее слово он произнес резко, бросив пронзительный взгляд на Ареку. Горящие дома в Сатвире проскользнули в памяти, не оставив следа. Вместо них задержался объятый пламенем портрет принцессы Ирабиль.

— Бывают люди — как тучи на небе, — продолжал Мальчик. — Их ветер несет, хмурые, черные. Но в просветах сияют люди, как звезды, они лишь и могут сиять.

«Кто же ты?» — слова эти остались невысказанными, но гремели в тишине, в его взгляде, в его улыбке.

— Я не умею сиять, — прошептала Арека.

Мальчик поднес к губам свирель и легонько подул, будто пробуя звук. Ареке вдруг захотелось сбежать. Рядом с этим хромым музыкантом она отчего-то чувствовала себя горстью праха, а не человеком.

— Есть тот, для которого твой тихий свет загорится, как тысяча солнц. Но это не тот, которого ждешь. Тот выбрал гореть, разогнав темноту, как я, как она, как другие. Но только не ты, но только не тот, что однажды придет и поднимет тебя из развалин.

Когда мальчик закончил говорить, будто две звездочки погасли у него в глазах. Наваждение рассеялось, и Арека нашла силы улыбнуться.

— Да кому я нужна?

— Мне, — просто ответил Мальчик. — Ему. И тысячам тех, что будут славить твое имя вечность.

И, предупреждая расспросы, он заиграл совсем другую мелодию, теперь не для молчаливых слушателей, но только для нее. Все слилось в этой мелодии: и беззаботное детство, и глупая влюбленность, которую Эрлот раздул в иссушающую душу страсть, и нелепая надменность, и непреклонная служанка Акра, и тот вечер, когда она, стоя на вершине башни, смотрела вниз, и ревущий в ушах ветер, и удар — сильный, но отчего-то не смертельный. Как наяву услышала Арека крик, в котором Атсама спрятала за яростью страх: «Тебе-то чего не хватает?»

А мелодия понеслась дальше. Сквозь странную, неправильную дружбу и вплоть до сегодняшнего прозрения. Арека закрыла лицо руками, но не сумела сдержать слез.

Отголоски мелодии все таяли в звенящем тишиной ночном воздухе, когда Арека ощутила легкое прикосновение к плечу.

— Хорошие слезы, — прошептал Мальчик. — Однажды они потушат пожары и омоют раны. Плачь чаще. Об одном лишь прошу.

Арека, вытерев глаза рукавом платья, посмотрела на мальчика.

— Не плачь, когда меня не станет.