Потерявшие судьбу

Глава 21

Варготос предлагал не так много развлечений, приличествующих юным дамам, но Ирия смотрела на эти крохи с таким унынием, что Роткир поневоле загрустил сам. Если поначалу ему еще нравились уважительные взгляды парней и завистливые — девушек, то час спустя весь энтузиазм потонул в мечтах о выпивке. Нелегкая это задача — подружиться с тараканами.

Разумеется, Роткир был осторожен и не допускал, чтобы Ирие на глаза попалось что-нибудь печальное, но все ж не удержался, прошел так, чтобы мельком увидеть здание тюрьмы. В сердце шевельнулись теплые воспоминания о проведенных там развеселых днях и вечерах.

Когда Ирия, равнодушно помахивая палочкой с сахарной ватой, досмотрела представление кукольного театра, Роткир плюнул на все. Он даже представил лицо графа Ливирро и мысленно плюнул в него. Впрочем, надо признать, это действие не доставило ему удовольствия.

— Мне кажется, ты устала, — сказал Роткир. — Вернемся в гостиницу?

Ирия вышла из спячки мгновенно.

— Нет! — Завертела головой. — Нет, я просто задумалась. Давай пойдем туда? Что это за очередь?

Роткир проследил за ее взглядом.

— Опять какая-то белиберда, связанная с этикетом? Хочешь — иди, я подожду.

Смотреть, как она хлопает глазами в искреннем удивлении с примесью обиды, можно было бесконечно. Роткир сжалился:

— Это туалет. Ладно, забыли. Пошли, еще кое-куда заглянем.

Он машинально взял покрасневшую девушку за руку и потащил, лавируя между рядами торгующих всяким хламом. Еще три года назад стражники регулярно разгоняли это столпотворение, сегодня всем плевать. Словно перед казнью, людям позволяли все, кроме убийств и грабежей.

Со всех сторон неслись крики. Ирие предлагали купить прекрасные платки, чулки, бусы и туфли, Роткиру — перчатки и ремни. Кто-то торговал бесформенными фигурками, склеенными из речных камней. Роткир лениво удивлялся, как все эти люди умудряются выживать в городе, зарабатывать на жизнь? Кто покупает еще эти фигурки?

Потом прикинул, что, когда началось переселение и продукты первой необходимости начали выдавать по списку бесплатно, у многих завалялось немало монет. Сегодня же монеты могли пригодиться только для выпивки и всякой чепухи, вроде тех же фигурок.

— Роткир, — послышался вкрадчивый голос Ирии.

Роткир замер. Кажется, она впервые назвала его имя.

— А ты можешь не держать меня за руку?

Он опустил взгляд и заметил, что ладонь девушки осталась прямой. Разжал пальцы, ладонь исчезла. Ну и где, скажите на милость, воспитывалась эта принцесса?

— Спасибо, — кивнула Ирия.

— Тогда шагай рядом, рыжая. Не хочу тебя потерять.

— Я тоже не хочу. Потеряться.

Пришлось сбавить шаг. Роткир не любил ходить медленно. Роткир не умел ходить медленно. В его представлении такая скорость ходьбы имела право на существование только вкупе с объятиями, поцелуями и прочим. Чтобы хоть как-то занять свой живой ум, Роткир обрушился на Ирию с допросом:

— А что тебе в парнях нравится?

Наверное, пора уже было привыкать, но Роткир все равно опешил, когда Ирия завертела головой и спросила: «В каких?» Пришлось собрать все силы, чтобы сдержать сначала удивление, а потом — гигантскую волну сарказма.

— Я к чему… Ну, знаешь, мальчикам и девочкам иногда приходится гулять, взявшись за ручки, целоваться, делать прочие веселые гнусности, потом — жениться и заводить детей. Впрочем, ты, наверное, слышала. Так вот, обычно все это происходит, когда мальчик и девочка друг другу симпатичны. Я и спрашиваю, что тебе нравится в мальчиках? Ну, вот этот твой парень, который где-то далеко, но однажды вернется. За что ты его любишь?

— Как — «за что»? — изумилась Ирия, замедлив шаг еще больше. — Люблю и все, потому что по-другому не бывает.

Роткиру захотелось плакать. Его спутнице было лет семнадцать на вид, и не имей он раньше дел с девушками такого возраста, подумал бы, что так и должно быть. Но опыт говорил об обратном. Ирия вела себя как ребенок. К тому же в мыслях явно витала где-то далеко.

— Ладно, договорились, по-другому не бывает. Но что-то же тебя в нем привлекло? Что-то во внешности? Или умеет он что-то лучше всех?

Ирия думала около минуты, пока они не вышли на площадь поменьше. Здесь собирался простой народ, и Роткир надеялся встретить кого-нибудь из старых знакомцев, скоротать время за разговором. Как назло, лица сплошь оказались незнакомые.

— Умеет меня терпеть, — засмеялась вдруг Ирия. — А еще — рисовать. И стрелять. Из самострела.

Тут Роткир споткнулся на ровном месте.

— Ладно, — сказал он. — Слушай, давай немного начистоту, а? Я вижу, ты просто не хочешь обратно в гостиницу и потому готова меня терпеть. Я не спрашиваю, почему так вышло, и ты не спрашиваешь, почему я соглашаюсь продолжать тянуть кота за ус. Сейчас покажу фокус. Смотри!

Роткир резко выбросил ладони перед лицом Ирии, сопроводив жест возгласом: «Бах!»

— Видишь? Свершилось чудо, мы превратились в двух взрослых людей, которые без толку убивают время. Ты говорила, что твой парень стреляет из самострела. Я об этом не знал. Но когда шел сюда, предполагал, что мы потратим пару минут вот на это заведение.

Ирия посмотрела, куда он показывал, и увидела вытянутое полуоткрытое здание тира. Несколько самострелов лежали на прилавке, за которым скалился довольный тем, что его заметили, усатый мужчина. Далеко за его спиной висели мишени. На крюках под потолком — понурые мягкие игрушки.

— Позволь выиграть тебе плюшевого зайчика! — Роткир приложил руку к груди. — Клянусь, я не попытаюсь занять место твоего избранника у тебя в душе.

Свершилось чудо. Ирия улыбнулась. Ирия засмеялась, прикрыв рот ладошкой. В этот самый момент Роткир понял, что «начистоту» не получилось. Потому что когда засмеялась она, засмеялся и он.

Перед ними в очереди стояли еще три пары, позади пристроилась четвертая. Ирабиль оглянулась на них, а когда посмотрела вперед, успела заметить, что стоящая впереди девушка окинула равнодушным взглядом их с Роткиром.

Сначала она не понимала, отчего вдруг становится так легко и уютно, почему хочется улыбаться. На нее никто не таращил изумленные глаза, не шептал, не показывал пальцем. Растаяло с детства преследовавшее чувство: «Ты особенная!» Сейчас, стоя с Роткиром в очереди к тиру, посреди единственного живого города, принцесса Ирабиль впервые в жизни почувствовала себя обычной.

«А ведь этот подарок тебе Кастилос сделал», — прошептал кто-то в голове, и добрую половину легкости и уюта словно ветром сдуло.

Послышался знакомый щелчок — спущена тетива на самостреле. Тут же подал голос хозяин тира:

— Мимо! Две попытки, уважаемый. Дорогая, поцелуй милого на счастье.

Девушка с пепельно-серыми волосами чмокнула парня в щеку, и он тут же разрядил второй самострел.

— Ах, опять мимо! — всплеснул хозяин руками. — Ну, дорогая, кто ж так целует? Этак никакого счастья парень не дождется с тобой.

Очередь засмеялась. Пристыженная девушка поцеловала парня в губы. Вокруг зааплодировали.

Третья стрела тоже улетела в стену. Хозяин отпустил пару утешительных шуточек, посоветовал девушке учиться целоваться и принялся перезаряжать самострелы, подмигивая следующей паре.

Ирабиль осмотрела площадь. Должно быть, в дни расцвета Варготоса здесь и помимо тира было много интересного. Остались следы других павильонов, очевидно разобранных на топливо или для постройки домов. Теперь же лишь несколько торговцев, не поместившихся на рынке, предлагали купить рыбу, яйца, пучки подвядшей зелени. Да еще одна старуха сидит прямо на земле, скрестив ноги. Если и продает что-то — ничего не видно.

К старухе подошла не снискавшая счастья в стрельбе парочка. Заговорили о чем-то неслышно. Звякнула, покатилась монетка, и старуха быстро накрыла ее ладонью. Девушка протянула руку, и принцессу передернуло. Казалось немыслимым позволить прикоснуться к себе этим сухим, сморщенным рукам. Старуха, улыбающаяся беззубым ртом, с белесыми волосами, выбивающимися из-под грязного серо-зеленого платка, превратилась для принцессы Ирабиль в саму Смерть. «И я такой же буду!» — подумала она. В глазах потемнело.

— Ну, почти, почти попал! — воскликнул хозяин. — Эх, дорогая, да поцелуй ты его покрепше, видишь, у парня руки ходуном ходят от твоего равнодушия!

Ирабиль бросило в жар. Это что, ей тоже придется Роткира целовать? Она покосилась на спутника — тот в задумчивости смотрит куда-то в пустоту. Может, для того и привел сюда, знал обычаи хозяина?

— Кто это? — спросила И, указав взглядом на старуху.

Роткир посмотрел.

— Гадалка. По руке гадает. Хочешь попробовать?

— Хочу!

— Держи тогда, далеко не убегай.

В ладонь высыпалось несколько медных монеток. Не веря своему счастью, И вышла из очереди. Она-то думала, что Роткир заупрямится, или, в лучшем случае, они пойдут к старухе вместе. А тут все так просто…

Ирабиль споткнулась. А если он надеется, что она успеет вернуться? Всего одна пара в очереди, и парень уже приноравливается к самострелу.

«Нет, не успею!» — твердо решила принцесса и медленно, изображая светскую прогулку, двинулась к старушке. Разумеется, она уже не увидела, как побледнел хозяин тира, встретившись взглядом с Роткиром, не услышала их быстрого и тихого разговора, в котором явственно прозвучали слова «старый жулик» и «снова сядешь». Уж подавно не видела и не слышала, как Роткир взял, наконец, самострел и сказал хозяину, заставив вытянувшуюся за ним очередь расхохотаться: «Ну, поцелуй, что ли, на удачу, добрый человек?»

В принцессу Ирабиль впились страшные белые глаза. Когда-то они имели цвет, но теперь сливались с белками. Старуха будто была вампиром наоборот. Белизна вместо черноты. Вечная смерть вместо вечной жизни.

— Здравствуйте, — дрожащим голосом произнесла И, остановившись перед гадалкой. — Это, кажется, вам, — протянула монетки.

Старуха подставила ладони и приняла плату. Улыбнулась, показав редкие желтые зубы. Принцессе захотелось убежать, но что-то не пускало. Разве можно убежать от смерти?

— Щедро наградила! — Ирабиль с трудом разобрала шамканье старухи. — Жа это фшу правду рашкажу! Дай-ка ладошку!

Прежде чем И успела возразить, сморщенные руки схватили ее ладонь. Палец старухи заскользил по линиям. Хотелось закричать, но горло сдавило. В ушах грохочет, в глазах темнеет. Но слова старухи доносятся, каждое слышно:

— Вижу, красавица, большую любовь и дальнюю дорогу. Много друзей на пути, а еще больше — врагов. Вольной птичкой ты была, да только теперь, глянь, судьбу твою черный человек на кулак наматывает, и полетишь ты к нему, на смерть верную.

Кажется, голос старухи задрожал, уверенности в нем поубавилось.

— Смерть твою вижу. Смерть. Смерть. Смерть. — Палец ткнул в три разных места на ладони, и принцесса заметила, что гадалка дрожит. — Ничего, кроме смерти. И куда ни шагнешь, везде, вкруг тебя, внутри тебя, лишь тлен и разрушение. Тысячи и десятки тысяч падут вкруг тебя, а ты будешь жить…

Закричала.

Все, кто был на площади, повернулись к старой гадалке, что, тряся головой, отползала от перепуганной рыжей девушки. Рассыпались монеты, но старуха лишь продолжала голосить:

— Кто ты? Зачем ты сюда пришла? Уходи! Уходи! Уходи прочь! Проклята…

Крик оборвался, перешел в бульканье. Ноги у принцессы подкосились, и она упала бы, не поддержи кто-то под локоть. Вокруг собралась толпа, все смотрели на нее и на бьющуюся на земле старуху, на губах которой выступила кровавая пена.

Костлявая рука в последний раз вытянулась к принцессе. Тонкие губы шепнули:

— Уходи…

А потом будто кто-то вырвал душу из тела. Сухая, не похожая на человека кукла замерла посреди круга.

Что-то мягкое касается рук, что-то говорят на ухо. Ирабиль повернула голову и увидела стоящего рядом Роткира. Прислушалась.

— …гада давно знаю, у него там педаль, он мишени двигает. Но я его припугнул, с третьей попытки вышиб. Держи, подгон тебе.

Ирабиль позволила втиснуть себе в руки плюшевого зайца с глупой улыбкой. Посмотрела на него, на Роткира, на старуху.

— Она…

— Что она? — Роткир бросил на гадалку равнодушный взгляд. — Она — все. Айда перекусим?

И потащил принцессу за руку прочь от изумленных и перепуганных взглядов. Лишь свернув раза четыре, оставив позади всех, кто видел произошедшее, Роткир усмехнулся и покачал головой:

— Ну ты, рыжая, даешь! Зачем старуху ушатала? Сидела себе да сидела, квашня беззубая, никому не мешала.

— Я ничего не сделала, — прошептала Ирабиль. — Она взяла руку, а потом… Потом закричала. Сказала, что я умру…

— Ага, и тут же сдохла, — кивнул Роткир. — Слышал я. Смешно получилось.

— Смешно? — Ирабиль вырвалась, остановилась, даже не думая, как смешно выглядит сейчас сама — злая, перепуганная, с огромным зайцем в руках. — Она же умерла! Что тут смешного? Ничего в смерти смешного нет.

— Да, знаешь, в пореве тоже веселого мало, однако все шутят, — с серьезным видом сказал Роткир. — Будешь такой серьезной — скоро состаришься. Идем или нет?

— Куда? — спросила принцесса, отчаянно пытаясь понять только что услышанную фразу.

— В баню пиво пить, — огрызнулся Роткир. — Перекусим, говорю же. С утра не ел, живот уж крутит. Тут рядом неплохой кабачок есть. Пить не буду, клянусь, а то опять смертью стращать начнешь. Старуха, кстати, говорят, прикладывалась изрядно, так что, может, ты права. Не пила бы — еще б лет двести продюжила.

Ирабиль посмотрела на солнце, все еще стоящее достаточно высоко. Ничего ведь не изменилось после этой ужасной сцены на площади. Все так же сидит в гостинице Кастилос, к которому не хочется возвращаться…

— Может, куда-то еще? — спросила Ирабиль. Представила кабак, полный пьяных людей, которые будут на нее таращиться, шепча друг другу на ухо пошлые шутки.

— Можно ко мне домой, — подумав, предложил Роткир. — Тут рядом. Да не бойся, я один живу. Готовить-то умеешь?

Она сказала «нет».

Сейчас, сидя в крошечной замызганной кухонке и наблюдая, как Роткир режет овощи, И пыталась понять, зачем солгала. Она продолжала обнимать плюшевого зайца, в котором вдруг почувствовала родственную душу. Такое же бесполезное создание, которым все зачем-то стремятся обладать.

— Мой тебе бесплатный совет, — говорил Роткир, помахивая ножом. — Если хочешь парня отшить — не наводи туману. Тайны — они, знаешь, притягивают. Особливо тех, у кого ум пытливый. А я на тюрьме знаешь, как загадки разгадывал? Был там один мужик, он их сам выдумывал, а я — тут же, как орехи. Правда, у него все загадки — то про задницу, то про причиндалы.

Роткир высыпал картошку в котелок и принялся за лук. Ирабиль еле сдержалась, чтобы не поправить. Сначала ведь лук обжаривают, а потом уже… Впрочем, пусть делает как знает, она ведь есть не собирается.

— Никакого тумана я не навожу.

— Ну да. Вот скажи, каким чудом деревенская девчонка умудрилась готовить не научиться? Тайна, как ни крути. Или, например, такой вопрос: отчего в гостиницу не торопишься? Поссорилась бы с брательником — так бы и сказала, а тут другое что-то. Скажи, не туман? Самый, что ни на есть, туманище! А то вот еще: почему у тебя одна прядь светлее, другая темнее? Сколько рыжих видел на своем веку — такой расцветки не припомню. Будто специально выхорашивалась, только к чему — не ясно. Пока не присмотришься, и не понять ведь ничего. Кругом одни загадки, вот от тебя старухи замертво и хлопаются. Научись еще смотреть таинственно, ресницами взмахивать, как эти курвы, что по ночам зарабатывать выходят — вообще весь Варготос к твоим ногам свалится, не шучу.

— Я умею готовить, — буркнула И, пряча покрасневшее лицо в мягкую макушку зайца.

— Само собой, умеешь, — ничуть не удивился Роткир. — Просто не хочешь, чтобы я на тебя как на хозяйку дома смотрел. И помирать страшно, и жить по-людски неприятно. Тебя как будто вырвали откуда-то, не спросясь, да пересадили. Опять-таки — туман. Не расскажешь ведь, вижу. А то меня еще знаешь, что царапнуло? Куда это твой разлюбезный из самострела стрелял? Охотник, что ль?

— В вампиров, — сказала И, прежде чем успела задуматься.

Рука Роткира дрогнула, на оранжевую морковку брызнула красная кровь.

— От зараза! — Роткир отдернул руку. — Сейчас заживет…

Что в этот момент случилось у нее в голове, принцесса и сама не знала. Не то вдруг память сыграла злую шутку, не то желание быть хоть кем-то, кроме красивой игрушки, на мгновение перевесило здравый смысл. Жест вышел непринужденным, будто само собой так разумелось. Она схватила Роткира за руку и положила в рот его окровавленный палец.

Впервые за весь день Роткир не нашел, что сказать. Он чувствовал, как язык девушки коснулся ранки, остановился. В зеленых глазах, будто затянутых пеленой, вспыхнул ужас.

Ирия отшатнулась с криком. Ножки табурета подломились, она упала, бледная, прижимая ладонь ко рту. Роткир дернулся было к ней, но передумал. С детства обладающий хорошим чутьем, сейчас он понял, что лучшим вариантом было бы исчезнуть вовсе.

Первые несколько секунд казалось, Ирию вырвет. Но она справилась. Встала. Роткир молча смотрел ей в глаза, пока она боком двигалась вдоль стены, огибала печь. У самой двери хотела что-то сказать, но лишь невнятно пискнула и вылетела прочь.

Роткир опустил взгляд на палец. Ранка почти исчезла, все как обычно, только кожа вокруг поблескивает от слюны.

— Какая интересная девочка, — пробормотал Роткир.

Дверь открылась с хлопком.

— Роткир! Ну что за дела? Договорились ведь! — На пороге стоял хозяин тира с несчастным выражением лица. — Я ж никогда, ты же знаешь…

Роткир быстро обтер палец грязной кухонной тряпкой и встал. Посмотрел в котелок.

— Откуда у тебя ключ вообще? — продолжал хозяин.

— У меня от всех замков ключи, — отозвался Роткир. — Не плачь, я тебе тут суп приготовил, только сварить осталось. Не благодари, потом заплатишь. Девчонка с зайцем куда побежала?

— Туда, — указал пальцем мужчина. — Только так неслась, будто стену головой пробить собиралась. Ты что ее тут… Сдурел, что ли?!

— Фу, — поморщился Роткир. — Как только подумать мог? Ладно, бывай, пора мне. Суп посоли.

Он выскочил за дверь, оставив хозяина дома недоумевать над котелком с как попало порушенными овощами.

Волны мягко накатывают на берег, почти касаясь ног. Белая пена остается на камнях. Левмир улыбнулся, глядя на необъятную громаду моря.

— В первые дни я постоянно приходил сюда, — тихо сказал Эмарис. — Море… Последний раз видел его больше трех тысяч лет назад. Тогда люди еще не умели строить корабли.

Левмир кивнул. Никакого сравнения с виденными реками и озерами. В море ощущалась великая сила.

— Если не хочешь — можем просто уйти, — предложил Эмарис. — Учись думать как вампир. Это всего лишь люди. Они постоянно умирают, так или иначе. Полувеком раньше, полувеком позже…

— Я не для того шел к Алой Реке. Пусть вампиры учатся думать как люди.

Эмарис пожал плечами. Пограничный корабль виднелся вдали. Паруса спущены, на палубе пусто. Вдохнув в последний раз, Левмир остановил сердце. Ушла боль от еще одной раны. Воспоминание о князе, лопочущем извинения, вызывает теперь лишь усмешку. Какой прок оправдываться, если сразу знал, что делаешь подлость?

— Не суди князя слишком строго, — сказал Эмарис. — У него были причины.

— Причины солгать? — Левмир повернул голову к Эмарису. — Устроить балаган с якобы сборами армии? Я не вижу этих причин.

— Не видишь, потому что смотришь только на себя. Посмотри на князя.

Левмир обернулся. Князь, нервно заламывая руки, стоял в двадцати шагах. Отвел взгляд, когда Левмир посмотрел на него.

— После такого унижения он все равно просит тебя о помощи, — продолжал Эмарис. — А если ты откажешься — он, пожалуй, возьмет лодку и поплывет туда сам. Князь любит дочь превыше всего. А она этим умело пользуется. Вот и весь расклад. Виновница — там, на корабле. А князь виновен лишь в том, что любит и не может отказать.

— Для тебя он, наверное, герой, — усмехнулся Левмир.

— Нет. Мы с ним оказались в одинаковом положении. Но я поступил куда лучше.

Взгляд Эмариса показал больше, чем сказали слова. Левмир приоткрыл рот, осознав, наконец, что таила в сердце Айри.

— Люди, — сказал Эмарис. — Страшно подумать, что они способны пережить, с чем могут смириться, после каких ударов продолжают идти. У каждого своя Алая Река. Но воды ее всегда — кровь.

Левмир первым шагнул в набежавшую волну. Следом двинулся Эмарис. Князь подался вперед, глядя, как скрываются из виду две фигуры. Еще одна волна, и уже никто не скажет, что на берегу кто-то стоял.

Пальцы впились в скользкое днище, с треском ломая древесину. Левмир подтянулся. Соленая вода стекла с застывших мертвых глаз, вверху показались мачты. Оставляя отверстия от пальцев на корпусе, Левмир карабкался вверх. Слева послышалось бряцание — Эмарис, взбирается по якорной цепи. Поднявшись до середины, он с небольшим усилием разогнул одно из колец. Цепь с тихим всплеском ушла под воду.

— Якорь почему-то потерялся, — сказал Эмарис в ответ на вопросительный взгляд Левмира.

Через борт перепрыгнули одновременно. Бесшумные, быстрые, облетели верхнюю палубу.

— Смотри, — шепнул Левмир, склонившись у штурвала.

На ладони алым росчерком лежит лоскут.

— Платье Айри.

— Я помню, — кивнул Эмарис. — Как хочешь поступить?

Левмир перевел взгляд на закрытую дверь, ведущую в трюмы. Где-то там, наверняка связанная, дрожит от страха княжна. Ее черные глаза наполнены слезами. А может, она уже ничего не боится.

— Мы не знаем корабля, не знаем, сколько их, — заговорил Эмарис. — Ворвемся — девчонка может пострадать. Лучше бы выманить наверх. Тогда у нас, по-крайней мере, будут заложники.

Левмир улыбнулся. Эмарис не разглядел его движения — парень просто исчез, а миг спустя уже стоял на одной из мачт, расправляя парус.

— Канат! — донесся громкий шепот.

Эмарис провернул штурвал, обострившееся чутье подсказало ему, когда остановиться. Прыгнул к мачте, потянул канат. Парус поймал ветер. Метнувшись к штурвалу, Эмарис выровнял курс. Корабль, наращивая скорость, пошел к берегу. Левмир беззвучно спрыгнул на крышу кубрика, Эмарис присоединился к нему. Оставалось ждать.

По человеческой привычке Левмир прикусил губу, но тут же вздрогнул — клыки пронзили кожу до крови. Шепотом выругался и поймал на себе взгляд Эмариса. Как хорошо, что сердце не бьется, иначе щеки тут же бы покраснели. Закрыв глаза, Левмир попытался представить Ирабиль. Будто карандашом нарисовал в воображении золотые и серебряные волосы, зеленые глаза, робкую улыбку. А когда образ завершился, Левмир понял, что до сих пор видит тринадцатилетнюю девчонку. Такой она засела в памяти, маленькой и яркой, всегда смотрящей вперед с надеждой и верой.

Попытался представить, как выглядит И теперь. Ей шестнадцать лет… Исвирь была не намного старше, когда погибла. Исвирь казалась взрослой, непонятной. Между ней и Левмиром зияла пропасть, разделявшая миры.

Любимое лицо исказилось. Левмир старался удержать дорогие сердцу черты, но любое изменение разрушало целое. Три года, украденных из жизни. Три года, которые они могли провести вместе. Где-то там, на Западе, ждет другой человек, лишь немного похожий на смелую девчонку. Образ закрыла темнота, из которой проступило другое лицо. Черные раскосые глаза, черные волосы, дерзкая, чуть надменная улыбка. Айри была живой и настоящей. Она нуждалась в нем здесь и сейчас.

Топот, донесшийся снизу, привел Левмира в чувства. Открылись глаза, почерневшие — не от голода, нет — от злости. На Реку, укравшую счастье, на Айри, поселившуюся в сердце, и на этих подонков, что выбегают на палубу, крутя головами. Трое, в одинаковых темно-зеленых мундирах.

Левмир прыгнул, одновременно метнулся вниз Эмарис. Почти беззвучно повалили двух пограничников. Эмарис ударил своего лбом о палубу, Левмир последовал его примеру. Оставшийся, мужчина лет тридцати, с грубым обветренным лицом, обернулся, и крик застыл на губах. Две пары черно-красных глаз смотрят на него. Два демона, вырвавшихся из преисподней, приближаются.

Эмарис скользнул за спину пограничника, выкрутил руку, зажал рот.

— Спокойно, — прошептал на ухо. — Хочешь жить — стой тихо. Сколько вас? Покажи пальцами.

Пограничник поднял дрожащую левую руку с растопыренными пальцами.

— Всего? Значит, внизу еще двое?

Кивнул, насколько позволяла хватка Эмариса.

— Девчонка жива?

Еще кивок.

— Теперь слушай меня. — Эмарис отпустил пограничника, развернул его лицом к себе. — Сейчас ты очень тихо и очень подробно расскажешь, где ее держат. Один громкий звук — и ты мертвец. Выясню, что солгал — убью. Если девчонка пострадала — убивать буду три дня подряд. Я могу надеяться, что ты меня понял, храбрый воин Мокрые Штаны?

— Да, — прошептал пограничник. На палубе под ним расплывалось большое пятно.

Началось!

Айри прикусила губу, капля крови стекла на подбородок. Веки опущены, руки связаны за спиной.

— Эй, ты чего? — всполошился Добряк.

— Отстань ты от нее, — посоветовал Шестерка. — Пусть делает, что хочет. Ненормальная ведь.

— А вдруг припадок? Помрет еще.

— Когда я в последний раз проверял, за бортом было море.

Айри мысленно улыбнулась. Она сидела в углу крошечной каюты, бледная, обессилевшая. Голод и жажда помогли освободить голову от лишних мыслей. Что сделано, то сделано, к чему жалеть теперь? Тем более что уже…

Началось.

Трое — Дурак и Шестерки — слишком долго отсутствуют. Корабль движется, сердце бьется быстрее. Он рядом.

Княжна сдала последний бастион. Права оказалась колдунья, не отличить судьбы от счастья. Права глупая рабыня — хватит врать самой себе.

Началось…

Шаги по лестнице. Один человек идет, или больше? Один…

Приоткрыв глаза, Айри увидела Шестерку, подошедшего к запертой двери. Стук.

— Ну что там? — нарочито вальяжным тоном спросил Шестерка.

— Парни, не поверите! — засмеялся из-за двери Дурак. — Акула сцапала якорь и плывет! У нас где-то был гарпун? Надо убить эту тварь, пока границу не пересекли.

— Ты чего несешь? — Шестерка отодвинул щеколду. — Какая акула заглотит якорь?

Добряк шагнул к двери, лицо по-детски любопытное.

Началось. Дверь распахнулась. Дурак влетел в каюту, сбив с ног Шестерку. Два смертоносных вихря завертелись и пропали. Левмир и Эмарис стоят посреди каюты. В руках Эмариса дрожит Добряк, кажется, будто они целуются, но…

— Не до конца! — сказал Левмир.

Эмарис поднял голову, впервые продемонстрировав Айри эту свою натуру. Окровавленные клыки…

— Займись лучше княжной, — с ноткой раздражения сказал он. — «Только не до конца».

Левмир опустился на корточки рядом. Из-под трепещущих ресниц Айри видела его страшные глаза и притворялась бесчувственной.

Холодная рука похлопала по щекам. Тихий вздох, и пальцы потеплели. Солнце вернулось, прогнав Алую Реку. Айри открыла глаза.

— Я знала, что ты придешь.

А он покраснел, даже сейчас. И улыбнулся.

— Как эти бестолочи умудрились тебя поймать? Они ничего не сделали?

Айри пошевелилась. Несколько часов неподвижного сидения, тело болит. Левмир наклонился вперед, развязать веревку на руках. Почти обнял. Айри прижалась щекой к его щеке, прерывисто вдохнула.

Стоило шевельнуть пальцами, и веревки упали. Ладони легли на плечи Левмира. Вот он поворачивает голову, его губы приоткрыты…

— Ты ведь сама это устроила?

Сердце, только что пылавшее, сковало льдом. Где-то наверху слышатся шаги Эмариса. Он вытащил из каюты полуживые тела и разложил их на палубе.

Айри посмотрела в глаза Левмиру, впервые полностью раскрыв дотлевающие клочья некогда живой души.

— Я не умею иначе.

Он моргнул первым. Руки, все еще обнимавшие Айри, сжались сильнее. Она ткнулась носом в его шею, хлынули слезы.

— Не умею, понимаешь? — лепетала, боясь отпустить судьбу, чужую, но такую близкую.

— Дурочка ты, — шепотом сказал Левмир. — Хуже меня.