Потерявшие судьбу

Глава 31

Во сне Айри бежала по пустыне от огромной летучей мыши. Ноги вязли в песке, грудь горела, рот жадно хватал воздух, но тварь не отставала. Оглянувшись, Айри увидела гигантские крылья, застившие луну и звезды. Визг чудовища заставил зажмуриться, закрыть уши руками. Нога зацепилась за ногу, и Айри покатилась по склону дюны.

Острые когти вонзились в кожу, безобразная морда нависла над лицом. Айри проснулась, задыхаясь. Грудь правда что-то сдавило. Что-то, впрочем, не страшное, а вовсе даже мягкое, теплое и сонно ворчащее.

— Рикеси! — прохрипела княжна, размыкая крепкие объятия.

— Лежи смирно, а то уйду, — зевнула служанка. — Опять всю ночь реветь будешь, а утром — розгами…

Айри замерла. Мысли бестолково заметались, но ничего дельного не принесли. Какие розги? Что за «опять»?

— Так! — вскочила Айри. — А ну, проснись! Что ты тут забыла?

На столике она отыскала спички, подожгла свечу, и увидела служанку, как-то смешно и по-детски трущую глаза кулаками.

— Мне одной страшно было, — сказала Рикеси. — Дворец такой огромный, а народу нет совсем. Буря еще эта…

Айри со вздохом опустилась на край кровати. Давно предсказанная Мирунгой буря действительно приближалась. Ночное небо обретало алый оттенок, ветер крепчал, и с заходом солнца люди старались запереться в домах, законопатив окна. Пользуясь отсутствием князя, большая часть прислуги вовсе предпочитала не появляться, знали нетребовательность княжны.

— Рикеси, ты хоть чуть-чуть соображаешь, кто я и кто — ты? Тебе нельзя просто так заходить среди ночи в мои покои. И уж тем более…

Череда ударов по стеклу, приглушенный визг — совсем как во сне. Айри вскрикнула, услышала крик Рикеси. Сама не заметила, как оказалась в объятиях служанки.

— Хоть режьте, никуда теперь не уйду! — зашептала Рикеси, вцепившись в княжну. — Давайте под одеяло спрячемся и будем до утра сказки рассказывать?

Удары и визг не прекращались, но Айри рассмеялась:

— Просто летучая мышь бьется в стекло. Отцепись ты! Я запущу ее и убью.

— Не смейте убивать зверюшку! — Рикеси вскочила на ноги, сжав кулаки. Айри замерла у окна, с удивлением глядя на служанку.

— А что с ней еще делать?

— Госпожа Айри! — Рикеси уперла руки в бока. — Убьете — я вам больше не подруга. И ночевать к вам тоже не приду, и не просите.

— Как же я без тебя, солнце мое ясное, — проворчала Айри, открывая окно.

Летучая мышь ворвалась в комнату, описала круг под потолком. Визг ее смешался с визгом Рикеси, которая в панике наматывала на себя простыни.

На лапке летучей мыши Айри заметила белый клочок бумаги. Поморщилась. Ничего неожиданного.

Княжна властным жестом вытянула руку, и мышь опустилась на ладонь.

— Ой, какая гадость, — шептала Рикеси, сверкая глазами из бельевого кома. — Кошмар какой! Только не убивайте. Она хоть страшная, а все равно жить хочет…

Айри распустила шнурок, обвязанный вокруг когтистой лапы. Разворачивая бумажку, пальцы почти не дрожали. Взгляд заскользил по беспорядочным письменам Мирунги. Понять что-то в этом переплетении было нелегко. Несколько раз упоминался «сыночик», трижды — «манеты», и уж вовсе без счету всяческих проклятий.

Айри макнула перо в чернильницу, написала на обороте одно короткое слово, пока мышь сидела на столе, кутаясь в крылья, как Рикеси в простынь.

Когда чернила подсохли, Айри привязала бумажку обратно. Мышь, издав напоследок писк, улетела навстречу кроваво-красной луне. Айри затворила за ней окно. Потушила свечу.

Рикеси выпуталась из своего кокона и теперь приводила постель в порядок. Закончив, покосилась на Айри.

— Ложись, — велела та.

— Правда? — засияла Рикеси.

— Теперь мне одной страшно. Хорошо хоть недолго осталось.

— Ну да, — сказала Рикеси, устраиваясь рядом с княжной. — Скоро, наверное, господин Левмир вернется.

Служанка уже заснула, а княжна все смотрела в потолок, морщась от боли в груди.

— Не успеет, — прошептала Айри и закрыла глаза. Слез не было, наоборот, довольно скоро она улыбнулась.

Мышь вернулась на следующую ночь, и через одну. Записки стали короче и страшнее. Как Рикеси ни допытывалась, Айри молчала об их содержании. Лишь в последний раз служанка умудрилась подсмотреть ответ, что Айри вывела на обороте размашистым почерком. Одно слово: «Нет».

На следующую ночь мышь не прилетела. В раскрытое окно дул жаркий, невыносимый ветер. Рикеси то проваливалась в тревожный сон, то вскакивала, будто толкнул кто. В одно из таких пробуждений обнаружила, что кровать пустует. В поисках княжны Рикеси заметалась по комнате, выскочила в коридор в ночной рубашке.

Пустой дворец, пустой и мертвый. Скользя босыми ногами по ковру, со свечкой в дрожащей руке, Рикеси боялась даже громко позвать госпожу Айри. Что угодно могло откликнуться на зов из темноты.

— Левмиру этому по голове дать надо, — ворчала Рикеси, пытаясь подбодрить себя. — Как можно бросить девушку в таком кошмаре?

Мысль о том, что для Айри дворец — родной дом, а вовсе не кошмар, Рикеси в голову не пришла.

Походя мимо приоткрытой двери молельни, Рикеси услышала тихие звуки. Заглянула внутрь. Темно, как в могиле. Подняла свечку над головой, несколько робких шагов. За алтарем у стены — белое пятно.

«Привидение!» — мысленно завизжала Рикеси. А ноги шагали вперед, немея на холодном камне. Пятно обрело очертания. Госпожа Айри стояла на коленях, положив руки на стену, будто пыталась вырваться наружу, выдавить кирпичную кладку.

— Что с вами? — прошептала Рикеси.

Айри повернула голову, но ответа Рикеси не услышала. Приглядевшись, поняла, что княжна плачет. Не тихо и обреченно, как могло показаться. Минуту назад она еще, должно быть, рыдала в голос, а теперь силы закончились, только страшная мука сжала грудь, не позволяя вдохнуть, лицо исказилось страшной гримасой.

— Айри! — крикнула Рикеси. Свеча полетела на пол, страх перед привидениями куда-то исчез. — Прекрати, успокойся!

Рикеси трясла княжну за плечи, орала, не решаясь пустить в ход крайнее средство. Видела уже такое. На ее глазах одна девушка умерла после того как хозяин переборщил с розгами. Тоже ревела до последнего, а когда затихла, все решили, что уснула.

Глаза Айри закатились. Больше Рикеси не размышляла. Размахнувшись, влепила госпоже пощечину, потом еще — по другой щеке. Приготовилась к третьему удару, но хриплый, тяжелый вдох прозвучал, будто музыка.

— Там. Было. Солнце, — прошептала Айри, обмякая на руках служанки.

— Где?

Рука княжны поднялась, указывая на стену.

— Так ночь же ведь, — всхлипнула Рикеси. — Нету Солнца.

— Есть, — улыбалась Айри, не отводя глаз от стены. — Река меня гонит, а Солнце зовет.

Рикеси обмерла, услышав эти слова. Трудно сказать, когда она их услышала впервые. Наверное, когда княгиня, мать Айри, вверяла себя Солнцу. Ну да, кончено! Весь город повторял ее последние слова: «Река меня гонит, а Солнце зовет». Так прощались с миром солнечные люди, те, которые, говорят, появились в незапамятные времена из чистого света. Их нельзя было предавать земле. Они чувствовали смерть заранее и просто возвращались к Солнцу.

— Не пущу, — заявила Рикеси, сжимая неподвижное тело княжны. — Что вы такое выдумали? Да вы не жили толком, госпожа Айри!

— За десятерых пожила, спасибо, хватит, — отозвалась Айри. — Хоть не одна боль была. Пусть ничтожная капля, но — счастья. Может быть, даже любовь. Я ведь умею любить, наверное. Я вот тебя люблю, Рикеси. Ты мне будто сестренка. Была бы у меня сестренка… Или братик. И детей-то никаких не будет…

— Госпожа Айри, — перебила Рикеси. — Я вас сейчас снова по щекам лупить начну. Пойдемте лучше спать, а утром и Солнце выглянет.

Княжна замолчала. Она позволила отвести себя в постель, покорно легла, укрылась одеялом. Рикеси, устроившаяся рядом, лишь теперь заметила, что от Айри волнами исходит жар. Потрогав лоб, служанка заметалась по комнате. Ринулась к выходу, но вспомнила, что не одета. Побежала к шкафу, но сообразила, что там вещи Айри. Махнув рукой, закуталась в серый плащ госпожи. Снова к выходу, потом к окну — запереть на всякий случай. Отыскала в ящике стола ключ и убежала, наконец, заперев дверь.

Теплый, даже жаркий ветер бушует снаружи. Темные силуэты деревьев гнутся, листья летят в лицо. На бледно-розовом небе пылает красным луна. Буря разразилась во всю силу. Служанка тряслась, стоя на крыльце. Говорят, алая буря может душу из тела вынести, а вместо нее поселить демона…

— Куда ж вы собрались-то? — Рядом с замершей на крыльце Рикеси появился стражник. — Ночь-то страшная…

Тут он заглянул в лицо Рикеси и понял, что обознался.

— Лекарь есть у князя? — завопила в ответ Рикеси.

— Дома он, никуда не выйдет, — отвечал стражник. — Видишь, буря какая? Мирунга давно предупреждала. А что с тобой?

— Княжна болеет! — отозвалась Рикеси.

— Ох, беда, — вздохнул стражник.

Рикеси затащила стражника внутрь.

— Ты один здесь, что ли? — спросила, оставив за дверью ревущий ветер.

— Вахта моя, — кивнул стражник. — Остальные все по домам. Проклятая буря, говорят. Нелюди в этот час ходят…

Рикеси выдернула из ножен стражника палаш, всучила ему в руки.

— Никого к ней не пускай, понял меня? А утром сменщик твой придет — сразу беги за остальными. Всех собирай! Конюшня открыта?

— На засове, — растеряно сказал стражник. — А что…

— Княжну убить хотят.

Рикеси сказала это, не задумываясь. Просто хотела, чтобы стражник был настороже. Выскочила на улицу, понеслась к конюшне, из которой доносилось испуганное ржание. Тугой засов, пришлось всем телом приналечь. Ворвавшись внутрь, Рикеси заметалась. Ржание со всех сторон, на стенах висят все эти непонятные ремешки. Стражника, что ли позвать?

Ветер донес издалека громкий смех. Как будто старуха потешается.

— Мирунга, — прошептала Рикеси. Значит, не ошиблась. Хоть бы стражник выстоял…

Рывком открыла дверцу в один из денников. Обняла лошадь за шею и вспорхнула ей на спину.

— Беги куда-нибудь! — закричала Рикеси в ухо лошади. — Если я дура, давай хоть ты умной будешь?

Повернув голову, лошадь покосилась на всадницу черным глазом.

— Очень надо, — пояснила Рикеси. — Только не проси тебя пятками бить, хорошо?

Лошадь коротко заржала.

— Хозяйку твою спасать будем! — завопила Рикеси, с каждым словом чувствуя себя все глупее. — Чего тебе еще? Скачи давай!

И чудо свершилось. Лошадь медленно двинулась, вышла из конюшни. Рикеси вцепилась в мощную шею.

— Умничка хорошая, — прошептала на ухо лошади. — А теперь давай быстро-быстро!

Лошадь всхрапнула и понеслась. Как она выбирала дорогу в колышущемся алом тумане — этого Рикеси не могла понять. Уткнувшись в лошадиную гриву, она старалась дышать только так, лишь изредка поднимая голову. От каждого вдоха что-то темное и страшное проникало внутрь, кружилась голова, и чей-то голос будто начинал шептать: «Оставь, ты не сумеешь помочь».

Вокруг мелькают черные пятна. Не то люди, не то кусты. Кажется, подъездная аллея осталась позади, начался город. Луна выглянула из-за туч, и в ее красном свете Рикеси увидела их. Уродливые черные фигуры в развевающихся рваных плащах. Десятка три, не меньше, идут со стороны трущоб. Одна из фигур подняла руку, указала на Рикеси.

— Вот она!

Голос Мирунги. Рикеси похлопала лошадь по шее, и та, свернув, понеслась еще быстрее.

— А ну, стой! До утра помрешь! — визжала старуха, но голос терялся в порывах ветра.

— Жаба старая, — шепотом сказала Рикеси, поражаясь собственной смелости.

Перед въездом в элитные кварталы Рикеси легким касанием заставила лошадку повернуть. Проезжая через опустевший рынок, изловчилась обернуться. Светлячки факелов удаляются от дворца.

— Ждут, что упаду, — пояснила Рикеси на ухо лошади. Ответное ржание так сильно напоминало смешок, что Рикеси вновь забыла, с кем говорит:

— Знаешь, где доктор живет?

Лошадь неопределенно мотнула головой в сторону кварталов.

— Это ерунда, а не доктор, — нахмурилась Рикеси. — Никуда он в бурю не выйдет. В трущобы давай, на улице Горшечной крайний домик.

Вопросов лошадь не задавала, просто понеслась по указанному адресу.

Войдя в вестибюль гостиницы, а по совместительству кабак, Кастилос огляделся. На нем простая одежда, купленная на рынке в первый же день. В руках тряпичный сверток метр длиной, непонятных очертаний.

Хозяин, узнав давешнего постояльца, склонил голову в молчаливом приветствии. Ноги со стойки, правда, убирать не стал. Толстый палец указал в самый темный угол, но Кастилос и так чувствовал присутствие Вечного. Кроме того, в столь ранний час занят лишь один столик.

Кивнув хозяину, Кастилос подошел к сгорбившейся над столом фигуре с низко опущенным капюшоном. Второй вампир положил на стол голову и, кажется, спал. На полу черепки от первого кувшина, второй в руках вампира. Вот он наливает полную кружку вина, отхлебывает.

Кастилос сжал губы. Слишком велик соблазн прибить обоих сразу — вампир, напивающийся перед лицом опасности, — это позор. Но эти сами его разыскали, пришли на встречу. Как знать, может, разговор что-то и поменяет.

Столик расположился в нише, так, что у троих за спиной оказывалась стена, а четвертый всегда чувствовал себя гостем. Кастилос занял третье место, покосился на спящего.

— Простите, господин Кастилос Вэссэлот, — раздался свистящий шепот того, что сидел напротив. — Мы все напуганы, потому некоторые ведут себя неподобающим образом.

— Страх либо заставляет бежать, либо сковывает движения, — заговорил Кастилос, положив сверток на стол. — Положим, бежать вам некуда, Эрлот убьет дезертиров. Но к чему эта встреча? Думаешь, мы сможем о чем-то договориться?

Смех. Сиплый, неприятный, будто кто-то старательно меняет голос.

— Всегда можно договориться, господин, если речь не о кровной вражде. Надо лишь определить, кто мы и чего хотим. А там остается малое. Понять, чем мы можем помочь друг другу. К примеру, я — барон, который хочет жить. А вы, господин Кастилос? Кто вы и чего хотите?

Неприятное ощущение, будто этот вампир, опять прикладывающийся к кружке, устраивает ему допрос. Кастилос положил ладонь на сверток, но вампир не отреагировал. Спокойно поставил кружку, обе руки на виду. Только лица все не видно.

— Хочу перебить вас всех, — сказал Кастилос. — Каждую тварь, подосланную Эрлотом. И, боюсь, так я и сделаю, что бы ты мне ни предложил.

Пальцы, длинные и бледные, постучали по столу.

— Заблуждение, — вздохнул вампир. — Но хорошо. Допустим, ты убил меня, моего дорогого друга, — тут он кивнул на неподвижного пьянчугу, — остальных десять шпионов. А дальше? Сложишь оружие и уйдешь в лес отшельником, потому что добился всего? Я тебя не о том спросил, Кастилос. Чего тебе по-настоящему хочется? Какова твоя мечта, если угодно? То, о чем ты говоришь, это прихоть. Впрочем, и она будет исполнена.

Кастилос ощутил приближение Вечных раньше, чем отворилась дверь. Один за другим вошли десять вампиров. Десять, а Ливирро знал о шестерых. Среди них две девушки, на их лицах Кастилос увидел печать страха. Остальные тоже боятся, но лучше скрывают.

Вампиры заняли столики. Толстый хозяин встал. Остановил рванувшегося было к посетителям подавалу. Даже люди начали понимать — происходит неладное.

— Вот мой первый взнос в нашу большую дружбу, — проговорил собеседник Кастилоса. — Все до единого здесь. Можешь прикончить их сам, или я займусь, чтобы доказать безграничную преданность и благие намерения. Они не станут сопротивляться. Если, конечно, ты сам этого не захочешь.

До ушей Кастилоса донеся шепот. Одна из девушек читала молитву. «Речка Алая, Речка добрая, сохрани меня от напасти злой…»

— Не трать слов, — громко сказал Кастилос. — Алая Река никогда не была доброй.

Девушка замолчала, а собеседник Кастилоса вновь зашелся сиплым смехом. Кастилос просунул пальцы под ткань свертка и нащупал рукоять меча.

— Сними капюшон, — потребовал он.

— Я бы предпочел сделать это позже. Немного позже. Или неизвестность пугает тебя?

— Злит. Как и то, что меня принимают за дурака. Здесь сейчас слишком много бессмертных, и ты говоришь слишком дерзко, чтобы я поверил. Что помешает мне вогнать меч тебе в лицо?

— А что мешает сжечь меня, Паломник?

Кастилос едва не отшатнулся, столько ярости прозвучало в этом шипении.

— Не хочу портить заведение, — ровным голосом ответил он. Пальцы медленно разматывают сверток. Вот оружие лежит на столе, а вампир так и не остановил сердце. Наполнил кружку и одним махом осушил половину.

— Ну да, ну да. — Тихий голос, уже не искаженный. Кажется смутно знакомым. — Твоя известная любовь к людям. Равноправие для всех. Вампир и человек трудятся бок о бок, создавая прекрасный мир, где никто не будет обиженным. Где люди со счастливым смехом подставят шеи… Это твоя цель, Кастилос?

— Отдаленная. Есть кое-что более насущное.

— Поделись? — развел руками вампир.

— Хочу убить того, кто вывалял мое имя в грязи, убил моего отца, сверг законного короля и превратил людей в скот. После того как омою руки от его праха, займусь новым миром. Ну так что? Можешь помочь?

Кастилос поднял меч, ожидая уклончивого бормотания собеседника. Сразу снести ему голову, сжечь остальных… Да, хозяину придется распрощаться с гостиницей. Но так ли это страшно, если город все равно опустеет со дня на день?

Вампир засмеялся, на этот раз в полный голос. Меч, вертящийся в ладони Кастилоса, дрогнул.

— Любезный мой Паломник! — Бледная рука нарочито медленно отбросила капюшон, освободив длинные черные волосы, обрамляющие неузнаваемо румяное, человеческое лицо. — Превратил людей в скот? Да они родились скотами. Я просто напомнил дорогу в стойла.

Глаза. Черные радужки с красными прожилками. Можно было вечно обманывать себя, глядя на раскрасневшееся от хмеля лицо, но такие глаза достались одному существу в целом мире.

— Вот тебе драгоценная возможность обратить меня в пепел, — сказал Эрлот, с улыбкой глядя на потерявшего дар речи Кастилоса. — Или же пощадить. Не спеши, подумай. Если уж я нашел время отдохнуть в столь чудесном заведении, то тебе и вовсе торопиться некуда. Барон Кастилос.

Эрлот допил вино и вытянул шею в сторону стойки.

— Эй, хозяин! Неси кувшин, да вторую кружку.

«Раз, два, три, четыре…»

На счет «пять» принцесса упала носом в землю — руки подогнулись.

— Какая целеустремленность, — восхитился Роткир.

Покраснев, И быстро вскочила, принялась отряхиваться. Не первый день уже она уединялась на заднем дворике, пытаясь вспомнить уроки, которые давал Левмиру Великан. Как глупо тогда ими пренебрегала, надеялась вечно оставаться собой.

— Чего тебе надо? — буркнула принцесса. Взгляд ее остановился на живой изгороди. Кусты, позабывшие, что такое садовые ножницы, щетинились во все стороны зелеными ветками, изгородь напоминала заросли.

— Руку, сердце, — принялся загибать пальцы Роткир, — пожрать бы тоже не помешало. Еще хочу бочку пива, да чтоб не выдохлось. Можно сапоги новые, а то на этих, вишь, потертость. А ты конкретно что предлагаешь? Или так, из вежливости спросила?

— Я хочу побыть одна, понял? — Принцесса посмотрела на своего стража исподлобья.

— Понял, — кивнул Роткир. — Но тут я тебе не помощник. Видишь ли, мне тебя из виду выпускать нельзя. Будь ты страшная, я бы еще иногда помаргивал, а так — уж прости.

— А раньше!.. — выпалила принцесса.

— Могу как раньше, незаметно подглядывать, — кивнул Роткир. — Но вчера, шлепнувшись так же, ты разревелась, и мне теперь неудобно.

Принцессе казалось, будто ее заперли в бане, так горело лицо. Она резко отвернулась, подняв вокруг себя рыжую волну. Негнущиеся ноги сами по себе поднесли Ирабиль к изгороди. Шагов Роткира не слышно, значит, так и стоит, дом подпирает. На том спасибо.

Глядя на колючие ветки, принцесса пыталась найти причину своего смущения. Сколько раз ей приходилось падать? А сколько слез пролито при незнакомцах? Конечно, тогда она еше была маленькой…

— Но ведь я такая же, — шептала И, борясь с новыми слезами.

— Зачем тебе это? — Роткир уже не смеялся. — Поначалу я думал, ты просто время убиваешь. Но теперь сомневаюсь.

— Я не хочу быть слабой, — ответила принцесса. Несколько слезинок все же вытекли, и порыв ветра размазал их по щекам. Тихо… До чего же здесь тихо! С ума можно сойти. Как будто город вымер.

Голос раздался ближе — Роткир подошел, но остался на почтительном расстоянии:

— Нельзя стать сильной чуть-чуть. Есть слабые люди, есть сильные, и это дается с рождения. Некоторые, конечно, пытаются изменить судьбу. И у меня есть знакомцы, что валуны здоровые тягают, чтоб сильнее стать. Да только, знаешь… У одного из сотни выйдет. А когда выйдет, ему с другими сильными тягаться приходится, которые раньше его и не замечали. А там уж не победить, как ни старайся.

«А он — победит, — упрямо думала И, сжимая в ладони шипастую веточку. — Всех, до единого, и меня заберет».

Роткир продолжал говорить, подойдя еще ближе. Ирабиль напряглась, ожидая прикосновения, и вот на плечо легла рука. Должно было дернуться плечо, скинуть ненужное бремя, но… Не пошевелилось.

— Природа редко кого обижает, — почти над самым ухом звучат слова. — Каждому дает какой-то дар, который нужно научиться использовать. Одному — силу, другому — ловкость, третьему — ум…

— Мне только ничего не досталось, — прошептала И, недоумевая, почему до сих пор на плече — его ладонь. И почему когда Кастилос к ней прикасался, так не жгло беззащитную кожу?

— У тебя есть твоя красота.

— Толку мне с нее…

— Благодаря этому дару тебя есть кому защищать.

Лавина слов рвалась наружу. А чем повинны те, кто не красив? А если я лицо разобью? А состарюсь? А нельзя ли отдать эту всю красоту, а взамен получить столько силы, чтобы со всеми врагами разделаться? И самое горькое хотелось высказать: я не хочу, чтоб меня защищали! Это я — защитница, я спасительница! Вот что мне природа дала!

Ничего принцесса сказать не успела. Знакомый голос раздался от дома, заставив ладонь Роткира соскользнуть с плеча. Облегчение, легкая досада, испуг, быстро перешедший в ужас, добавились к чувствам принцессы.

— И сейчас мы на это представление полюбуемся! — сказал голос.

Повернулась. Барон Ринтер, улыбаясь, стоит на заросшей дорожке. В правой руке он сжимает мешок. Бордовый плащ колышется ветром, а из черных глазниц полыхают алые огни.

Роткир мотнул головой, будто высматривая кого-то.

— Этих потерял? — Барон тряхнул мешком, и по дорожке раскатились странные округлые предметы. Один из них Роткир остановил носком сапога.

Ирабиль закричала. Под ногой Роткира смотрит незрячим взглядом в небо голова Добряка.