Потерявшие судьбу

Глава 20

Граф Ливирро, бессменный правитель Варготоса, перемещался в недрах древней пирамиды как рыба в воде, с легкостью обходя ловушки, выбирая нужный путь из десятков обманных. В хаосе коридоров и комнат можно было отыскать и привычный тронный зал, который использовался лишь для важных церемоний, либо для секретных бесед, таких, как сейчас. Находящийся в самом сердце пирамиды, зал этот окружен толстым слоем камня, через который не пробивалось ни звука. Лишь узкий коридор вел к двери, и каждого, кто к ней подходил, чувствовали находящиеся в зале.

Ну и, конечно, тронный зал не терпел людей. Люди в нем начинали задыхаться. Причиной тому — глухие стены и плотная дверь. Быстро заканчивался небольшой запас воздуха, и люди, зачем бы их ни привели туда, выполняли волю приведшего.

Отворив дверь, граф Ливирро застыл. В нос ему ударил смрад дешевой сигареты.

— Рад приветствовать господина графа! — провозгласил Роткир, развалившийся на троне. — Проходите, милостивый государь, не стойте в дверях. Выбирайте кресло по вкусу, налейте себе чего-нибудь выпить, можете поиметь какую-нибудь из понравившихся служанок — чувствуйте себя как дома!

Говоря, Роткир обводил широким жестом пустое серое помещение, в котором, помимо трона, только чадили свечи на стенах.

— Ты не много себе позволяешь? — Граф закрыл дверь.

— Я уже достаточно давно проверяю длину поводка. — Роткир тщательно затушил окурок о подлокотник трона и спрыгнул на пол. — Чем больше проверяю, тем больше склоняюсь к мысли, что никакого поводка нет.

Ливирро молча сел на оскверненный трон, смахнул хлопья пепла с подлокотника.

— В одной из городских тюрем есть такая штуковина — стул, — заговорил Роткир. — Так и называется: «стул». Так вот, мы его пуще палок боялись. Если тебя отправляют на стул, никто уже не чает, что вернешься. Как-то так хитро, собака, устроен, что вроде на нем удобно, а посидишь пару минут — и начинается. Кости ломит, спина ноет, руки-ноги девать некуда. А надо сутки высидеть! Вот после таких суточек почти все с ума сходили, пеной брызгаться начинали, мычать всякую ерунду. Я, правда, никогда на нем дольше часа высидеть не мог. Меня, знаешь, привязывать-то бесполезно, я цепи рву, коли надо. Так вот, о чем… А, да! Трон твой — ровно такая же удобная штуковина. Пару минут посидел, а уже сдохнуть хочется. И зал тоже.

— Трон не должен быть удобным, — сказал Ливирро, приглядываясь к капелькам пота на лбу Роткира. — Чтобы владелец слишком не любил на нем рассиживаться.

— Вот-вот, так и есть, — закивал Роткир. — На другой тюрьме, где меня повесить хотели, мужик один был, так он чего сказал однажды? Что в самом низу, что на самом верху — все одинаково. Только внизу приходится, а наверху — по желанию. Внизу — за деньги, наверху — задаром. Я как в верхи-то пролез, сразу давай смотреть. А тут и правда разницы никакой.

— Хватит трепотни. Говори, что вокруг.

Роткир сел на пол и вынул еще одну сигарету. Когда он поднял голову, выпуская изо рта струю сизого дыма, Ливирро заметил, что лицо парня побледнело, пот исчез. Остановилось сердце, но сам он, как всегда, этого не заметил. Подступающую жажду примет за плохое самочувствие и поспешит выйти на воздух, где в последний момент запустит сердце. И останется человеком — до странного сильным и ловким, стремительно залечивающим раны.

— Как сказал мне все тот же мужик в ночь перед казнью — время раскаяться в содеянном и ввериться Реке.

Граф зажмурился. Ждал ведь, знал, что так случится.

— Цепь сомкнули, как я понял, еще позавчера и чего-то ждут, — продолжал Роткир. — Так-то их не видно. В лесу — понятное дело, а в полях они на день в землю зарываются, а ночью наблюдают. Жуткие парни, даже меж собой не говорят. Я одного прирезал, для пробы, но скорее по случайке вышло. Так и оставил. Починили уж небось.

— Я ведь велел тебе только наблюдать! — прорычал Ливирро.

— Ку-ку! — Роткир помахал рукой с зажатой между пальцами сигаретой. — Город в кольце, отмашки ждут! Делать-то чего будем? Прорваться, конечно, можно, если по уму, и спрятаться тоже — если совсем по уму. Да только у нас ведь и в доме не все ладно.

— Сегодня я заключу договор с Кастилосом, — сказал Ливирро. — Мы быстро перебьем крыс в городе. А у тебя будет особое задание.

Роткир выслушал задание с кислым выражением лица.

— Нормально, — заключил он. — Вы, значит, будете веселиться, убивать всякую мразь, а я — девчонке сопли подтирать?

— Разве она тебе не нравится? — Граф спрашивал как бы невзначай, но смотрел пристально.

— Забавная, слов нет. Только вот не хочется со всеми тараканами в ее рыжей башчонке знакомиться. А на раз-два она не согласится. Так зачем мне эти муки? Опять же брательник у нее — чисто пес цепной. Я ему не сильно-то как родня приглянулся.

— Он ей не брат.

— То-то я и смотрю, непохожи, — кивнул Роткир.

Ливирро поднялся с трона. Взгляд его уже покинул пределы зала и блуждал где-то далеко.

— Приказ ты слышал. Остальное — моя просьба. Постарайся подружиться с ее тараканами. Изо всех сил постарайся. Если мы когда-нибудь сквозь все это прорвемся… Эта дружба сильно выручит и тебя, и меня.

Граф прошел к двери. Роткир поднялся следом, торопливо размазывая окурок по полу носком ботинка.

— Слышь, да кто она такая? Как меня выручит? Объясни, я хоть знать буду, что делаю.

— Будешь знать — сделаешь неправильно. Придет время — сообразишь. А теперь езжай к Кастилосу, скажи, что я жду его за городом для конной прогулки.

«Замуж!» — думала И, выстраивая третий этаж карточного домика, который все больше напоминал дворец Ливирро. — Да как ему в голову-то пришло такое?» От возмущения принцесса передергивала плечами, но тут же чужой голос начинал шептать в голове: «Он ведь заботится о тебе, глупая! Гораздо больше, чем ты этого заслуживаешь. Видела, как он тебя защищает? Надо будет — жизнь за тебя отдаст, не задумается. К тому же, собой недурен…»

— Я сошла с ума, — пропела негромко И, выставляя очередной «шалашик» из карт на четвертом уже ярусе.

Она сидела за столом и, при помощи своего строения, пряталась от Кастилоса, который, лежа на заправленной кровати, смотрел в потолок. Лежал так с самого утра, молчал и о чем-то думал. Принцесса не решалась начать разговор. Боялась выйти на улицу — ведь Кастилос безмолвной тенью пойдет следом. Приходилось терпеть это — непонятное, повисшее в воздухе, будто наковальня.

Затаив дыхание, И поставила последний «шалашик», завершивший пирамиду. Хрупкая конструкция радовала недолго. Дальше-то что делать?

Принцесса с опаской поглядела на Кастилоса через пирамиду. Будто неживой. На память пришел рассказ отца о берсерках. Что если и Кастилос будет таким же? Ирабиль вздрогнула от этой мысли, пирамидка трепетнула, но удержалась.

— Можешь войти, — громко сказал Кастилос.

Пока И пыталась сообразить, что он имеет в виду, дверь в номер открылась, и на пороге оказался Роткир. Он, видимо, сразу почувствовал, что в комнате вместо воздуха повисла темно-серая туча, и обошелся без шуточек и болтовни. Улыбнулся И (она в ответ махнула рукой), шагнул к кровати.

— Граф просил передать, что сожалеет о вчерашнем. — Голос Роткира звучал спокойно, убедительно. — Ну, знаешь, вся эта ерунда с волками… Говорит, ты ему ничего не должен.

— Прекрасно. — Ни один мускул не дрогнул на лице Кастилоса. — Все?

— Граф предлагает составить ему компанию в конной прогулке за городом. Коня я тебе привел, граф за воротами.

— Еще что-нибудь?

Роткир переступил с ноги на ногу.

— К тебе — нет. С сестрой твоей словом переброситься можно?

— Если она того захочет.

Роткир приблизился к столу, посмотрел на И поверх пирамиды. Девушка ответила настороженным взглядом.

— Мне все равно тебя сторожить, пока наши детишки развлекаются. Не хочешь заодно рассчитаться?

Много сил понадобилось принцессе, чтобы хоть частично скрыть радость. Не только выбраться из этого страшного места, но еще и с долгом этим дурацким разделаться!

— Да! — подскочила она, и тут же покосилась на Кастилоса, которому этот возглас, должно быть, ножом впился в сердце. — Можно? — тихо добавила она.

— Конечно. Развлекайся.

До боли прикусив губу, И пошла к двери. Сегодня она надела-таки платье в цветочек, а вместо сапог — босоножки. Роткир открыл дверь, и принцесса, бросив затравленный взгляд на Кастилоса, выскочила на свободу.

— Паренек!

Роткир остановился, держась за ручку двери.

— Она должна быть здесь до темноты. Иначе к утру от города не останется даже пепла.

— Как скажешь, мужик, — кивнул Роткир. — Не забудь про встречу.

— И еще! — Оклик Кастилоса вытащил Роткира уже из коридора. — Извини за проблемы, которые я создал.

— Что это с тобой сегодня? — изумился Роткир.

— Пытаюсь быть вежливым.

Лишь только дверь закрылась, Кастилос улыбнулся. Когда стихли шаги — рассмеялся, а через минуту катался по полу, задыхаясь от хохота. Уборщица, подумавшая, что номер пуст, открыла дверь и остановилась, потрясенная зрелищем.

— Простите! — Кастилос вскочил и вытер слезы. — Я веду себя недостойно.

— Наверное, что-то хорошее случилось? — улыбнулась женщина.

— Ах, нет, что вы! — отмахнулся Кастилос. — Просто сделал пакость и радуюсь, как ребенок. Ладно, не буду мешать, делайте свое дело.

С этими словами он покинул номер.

Черный конь, привязанный к столбику у входа в гостиницу, оказался покладистым, и Кастилос без труда с ним совладал. Рысью по улицам, стражники предупредительно раскрывают ворота. Единственная дорога, ведущая из города, карабкается вверх по холму, на вершине которого — одинокий всадник.

Копыта глухо простучали по грунтовой дороге, поднимая облачка пыли. Поравнявшись с Ливирро, Кастилос натянул поводья, и конь, поднявшись в дыбы, остановился.

— Рад, что откликнулся, — сказал Ливирро, не глядя на Кастилоса. — Кажется, наш план трещит по швам.

Кастилос проследил за его взглядом. Далеко-далеко виднелись остатки деревни. Даже человеческому глазу ясно, что жизнь покинула эти места. Глаз вампира различал обугленные остовы домов.

— Мы ведь друзья.

— Это точно. — Ливирро повернул голову, и Кастилос увидел его усталые глаза. — Скажу больше: ты — единственный, кого я так называю. Вампирам не свойственно сходиться близко.

— Чушь. Бред, который выдумали вампиры, стремясь отличиться от людей. Это как вилка в левой руке.

Ливирро кивнул, улыбаясь. Кастилос же решил сменить тему:

— Мы теперь встречаемся в открытую? То есть, с проблемой ты разобрался?

— Ринтер исчез. — Голос графа стал грубым. — Тварь быстро соображает. Но я его найду, будь спокоен. Даже по законам Эрлота у меня есть полное право его убить.

— Рад, что тебе нравятся законы Эрлота. Да продлятся вечность его дни на троне.

От столкнувшихся взглядов едва не полетели искры. Ливирро тряхнул поводьями, и его серая лошадь направилась вниз, к деревне. Кастилос последовал его примеру.

— Ради чего? — спросил Ливирро. — Скажи мне, я в замешательстве.

Кастилос глядел вниз. Дорога уже не различалась. Поросшая сорной травой, она исчезнет через год или два.

— А ради чего бьешься ты? — Вопрос заставил графа опустить голову. — Ты согнал столько людей в город, дал им работу. Они строили эту бесполезную стену за кусок хлеба и миску супа. Ты дал им надежду, цель, дело. Хотя мог просто закрыть центры донаций и посылать Эрлоту караваны с данью. У тебя работают заводы, школы, ты хотел провести железную дорогу до самого Кармаигса. Ради чего, Ливирро? Не отвечай. Мы — те, кто мы есть. Мы не проводим границ. Нам не нужна власть ради власти. Для нас владеть — значит, улучшать. Вот ради чего. Не из «любви к людям», как Освик, а из желания слить воедино два несочетаемых начала. Принять мир, в котором живем, и сделать его великим. Познать все тайны и рассказать о них. Низвести войны до ученых споров. Не дать людям равные с вампирами возможности, но сделать людей равными вампирам. Вот ради чего.

Пустили лошадей в галоп. Дорога окончательно потерялась, высокие стебли доставали до сапог. Лошадь Ливирро вырвалась вперед, но Кастилос не собирался состязаться. Ветер весело свистел в ушах, солнце припекало, а сердце билось часто и сильно.

Ливирро осадил коня посреди мертвой деревни. Ни травинки, только пепел и прах. В одном из домов Кастилос разглядел обугленные скелеты.

— Иногда я прихожу сюда, стою и задаю себе вопросы. Зачем? Почему? Что? Кастилос… Эти три года я не жил, я рвался на части, чтобы хоть что-то уберечь, и не знал, зачем. Просто не мог иначе. И вот, приходишь ты, и отвечаешь на все мои вопросы. Ты, ребенок по сравнению со мной!

Кастилос тихо засмеялся и ответил:

— Дети видят жизнь такой, какая она есть, без всякого самообмана. Дети говорят правду. И дети однажды перевернут этот поганый мир, вытрясут из него всю дрянь и поставят на место. Решайся, друг. Ты ведь не веришь, что сможешь вечно скитаться со своим народом, прячась от Эрлота? Он подомнет под себя все, он не остановится. Остановить его — наша забота. Твоя и моя, потому что только мы по-настоящему знаем, ради чего вести войну.

Спешившись, Ливирро подошел к дому, ладонь легла на черные доски.

— За всех я отвечать не могу.

— Ты за себя ответь, остальные меня не интересуют.

Ливирро рассмеялся.

— Нет, ну вы послушайте только! Король собирает армию.

— Почти, — без тени усмешки сказал Кастилос. — Только я — не король. Король придет с Востока и сядет на трон рядом с королевой.

Вытащив кресла в сад, они до утра сидели, глядя на постепенно сереющее небо. Эмарис достал из погреба бутылку вина и разделил ее с Левмиром. Бокалов не брали, бутылка переходила от одного к другому. Когда она опустела наполовину, Левмир сказал:

— Когда-то давно люди могли считаться друзьями только после того, как разделят воду из одного сосуда.

— Чего? — покосился на него Эмарис.

— Первое, что сказал мне Кастилос, приехав в Сатвир… Скажи, неужели все было необходимо?

Эмарис молча смотрел на бледнеющие звезды. Не дождавшись ответа, Левмир продолжал:

— До меня только сейчас дошло, что убийца моих родителей, Ареки — это ты. Ты отдал приказ, тогда как Эрлот — всего лишь пес на цепи. Пес, которому ты сказал: «Фас!»

Эмарис передал бутылку Левмиру, и тот принял ее.

— Арека жива.

Левмир закашлялся, поперхнувшись вином.

— Ну, или была жива, когда я уходил. Эрлот взял ее фавориткой. Меня можно во многом упрекнуть, как короля, но только не в слепоте. О своих лордах я знал все, позволяя им думать, что тайны остаются тайнами. Тогда, кстати, я впервые услышал твое имя. Тобой бредила эта девчонка. Она постоянно упоминала «эту дурацкую куклу, которая увела его». Ирабиль пропала в ночь суда. Я сопоставил одно с другим и… Кастилосу сказал, что не хочу огласки, потому ничего не предпринимаю. Отчасти так оно и было, Эрлот не упустил бы возможность взять заложницу. Но на самом деле я просто решил дать ей шанс.

— На что? — Левмир вернул бутылку.

— На счастье, — отозвался Эмарис. — Вот так вот просто и глупо. Потому что не видеть того, что с ней творится, мог только слепой. А теперь взгляни мне в глаза, мальчик, и скажи, что предпочел бы никогда ее не видеть, жить в Сатвире с родителями и, может, даже жениться на Ареке.

Глядя в глаза Эмарису, побледневший Левмир мотнул головой. Эмарис улыбнулся и допил вино. Бутылка разбилась о забор.

— Я не буду извиняться за то, что убивал людей. Не раскаюсь, что сделал сиротой какого-то мальчишку. Но и за то, что ты сумел поднять голову над кучей навоза, я благодарности не жду. Хочешь мстить? Назови время и место. Не хочешь — закрой рот и радуйся жизни. Так решают проблемы вампиры. Привыкай.

Эмарис встал, глядя на алую полосу, набухающую над забором.

— Идем, — сказал он. — Тебе предстоит сегодня услышать еще много неприятного.

Он двинулся к калитке, не слушая вопросов Левмира.

Они шли как смертные, пропуская ранние экипажи. Левмир содрогался, представляя встречу с Айри. Выдержит ли сердце? А еще он не мог добиться от Эмариса ответа на вопрос, почему тот называет эту встречу «прощанием».

— Это тебе объяснит князь.

Портрет Айри жег сердце через карман. Портрет И оставался у Эмариса, Левмир не решался попросить его обратно. Придется рисовать еще один. Лицо девочки тринадцати лет…

Остались позади элитные кварталы. Прямая дорога ведет ко дворцу. Несколько конных разъездов попались навстречу, путники провожали их взглядами. Всадники в кольчугах и шлемах распространяли запах крови.

— Что-то мы пропустили, — сказал Эмарис и взмахнул рукой перед следующими тремя рыцарями.

Остановились. Ехавший во главе сразу спешился и снял шлем. Левмир узнал ординарца князя, того самого, что пришел на помощь в храме Реки. Ординарец кивнул, не посчитав нужным кланяться, и Левмир ответил таким же движением.

— Если хотите видеть князя — он на площади казней.

— А княжна? — вырвалось у Левмира.

— Во дворце ее нет.

— Она с князем?

— Во дворце ее нет. Князь на площади. Больше сказать ничего не могу.

Рыцарь запрыгнул на лошадь, и троица унеслась вдаль.

— Знаешь, где это? — повернулся Левмир к Эмарису.

— Бывал пару раз. Давай-ка бегом, не нравится мне эта суета.

Побежали в обратную сторону, остановив сердца. Так быстро, что люди не могли их разглядеть и удивлялись сильным порывам ветра.

Подступы к площади казней затопила пестрая река людей. Мужчины и женщины, многие с детьми, тянули головы, подпрыгивали, то и дело разражаясь восторженными воплями. Эмарис пошел первым, расшвыривая людей в стороны. Изредка кто-то пытался возмутиться, но одного взгляда хватало, чтобы заставить смельчака побледнеть.

Левмир шел следом, а за ним волны смыкались. Кровью пахло все сильнее. Сердце удалось запустить с большим трудом.

Эмарис уперся в спину рыцаря, одного из сотни, перегородивших дорогу. Это об их утесы билась взбудораженная людская река.

Рыцарь обернулся и вполголоса сказал:

— Еще один.

— Еще один! Еще один! — с восторженным смехом подхватили люди.

Рыцарь посмотрел на Эмариса, на Левмира и посторонился. Должно быть, видел сражение с Бинвиром. Левмир шагнул в образовавшуюся брешь вслед за Эмарисом.

Посреди площади мрачным когтем возвышается виселица. Человек в черном плаще, с вываленным на бок языком, покачивается в петле. На плече у него — ворона, пытается выклевать левый глаз. На месте правого — безобразная дыра.

Перед помостом на коленях стоят десятки людей, облаченных в плащи. Их руки связаны за спинами, глаза либо смотрят в землю, либо таращатся на князя с обагренной по самую рукоять саблей. Князь медленно подходит к очередному адепту Алой Реки. Позади не меньше десятка обезглавленных трупов.

Лезвие сабли опустилось на плечо молодого парня. Кровь капает на плащ, незаметная на черном. Парень трясется, губы шепчут молитву.

— Где моя дочь? — ровным голосом спрашивает Торатис. — Княжна Айри.

— Я не знаю! — крикнул парень.

Сразу же раздался знакомый хриплый голос Браира, стоящего на коленях рядом:

— Не смей с ним говорить, брат. Он — отступник, и Река покарает его.

— Где моя дочь? — спрашивает князь, не сводя глаз с молодого.

Парень молча дрожит, губы плотно сжаты. Сабля поднимается к небу, багряный отблеск бежит по клинку. Одно движение, и голова парня катится по земле. Прежде чем тело повалилось, обдавая фонтаном крови стоящего сзади, князь шагнул к Браиру. Лезвие легло на плечо Преосвященства.

— Еще один! — услышал Левмир, и толпа за спиной взорвалась радостными криками.

Торатис заговорил с Браиром:

— Можешь спасти свою паству, если ответишь на вопрос. Простой вопрос. Где моя дочь?

Браир заскрипел зубами.

— Отступник! Как смеешь ты…

— Это уже ответ?

— Река…

Сабля поднялась. Сглотнув, Браир заговорил, будто выталкивая наружу непослушные слова:

— Ты впустую льешь кровь, брат. Я не отдавал приказа насчет нее. Никто не знает, где она. На тебе тяжкий грех, но все еще можно будет искупить жертвой…

— А что я, по-твоему, делаю?

Голова Браира покатилась по земле. Брызжущее кровью тело подскочило на ноги, бросилось на князя, но тот ударом ноги бросил его на землю.

— Преосвященство! — заорал рыцарь, позабыв о скрытности.

От вопля толпы задрожала земля. Левмир бросил взгляд на Эмариса. Вампир улыбался.

Торатис достал из кармана белоснежный платок. Отер пот со лба. Платок пробежал по лезвию, сделавшись алым. Князь дождался тишины.

— Я устал, — сказал он, обращаясь ко всем сразу. — Мне жаль терять время. Кто-то из вас думает, что Река спасет его, если он будет молчать? Надейтесь. Ни один правитель не запрещал надежды. Спрашиваю в последний раз: где моя дочь?

Тишина. Сабля со стуком упала в ножны. Торатис повернулся к рыцарям.

— Веселитесь.

Рыцари, будто того и ждали, двинулись вперед с обнаженным оружием. Князь прошел мимо Левмира. Толпа расступилась перед ним. Люди склонялись, и на их лицах читалась радость. Эмарис дернул Левмира за рукав. Они поспешили за князем, ловя на себе остатки почестей, им не предназначенных.

Торатис молчал до самого дворца, и они поддержали молчание. Князь ехал верхом, один. Левмир и Эмарис позаимствовали пару лошадей, хозяева которых предавались кровавой потехе на площади. В голове Левмира крутилась одна мысль: Айри пропала! Он уже не знал, где заканчивается слабеющее действие приворота, а где начинается он сам. Из памяти не шел неистовый взгляд этой стремительной и яркой девчонки, которая все делала как в последний раз. Перед каждым шагом прощалась с жизнью. Куда она направилась после разговора с Эмарисом? Что могло с ней там приключиться?

Вошли во дворец. Торатис поднял с трона седло и бросил Эмарису.

— Все, что осталось.

Эмарис перебросили седло Левмиру. На кожаной поверхности засохшие пятна крови. Левмир коснулся одного из них языком.

— Это ее кровь.

— Выродок! — Торатис, обнажив саблю, ринулся на Левмира. Путь преградил Эмарис.

— Остынь. Думаю, парень все может объяснить.

— Объяснить? — Торатис тяжело дышал от сдерживаемой ярости. — Что объяснить? Он посмел коснуться…

— Ее кровь была в вине, — сказал Левмир, оттеснив Эмариса. — Как и моя. Может, это я должен броситься на вас с оружием?

Отступив, Торатис вогнал саблю в ножны.

— Да будьте вы навеки прокляты, кровососущие исчадия!

Устало опустился на трон, закрыл глаза рукой. Левмир содрогнулся от услышанных слов, но Эмарис только усмехнулся:

— Спасибо, мы уже. Лично мне больше всего нравится «навеки», а остальное вполне терпимо. Так что теперь? Обыщешь храмы?

— Обыскали. Ничего, — тихо отозвался Торатис.

— Может…

— Они действительно ничего не знали, Эмарис. До моего прихода их пытали так, что Браир взмолился Солнцу.

— Тогда зачем их всех убили? — воскликнул Левмир.

Торатис обратил к нему холодный взгляд.

— А что еще я могу для нее сделать? Загладил хотя бы часть своей вины. Ничтожно малую. Непонятно лишь одно: кто мог похитить их? Кому еще они нужны — обе?

— Обе? — переспросил Эмарис. — Речь о рабыне?

Издав громкий возглас, Левмир сорвался с места. Его шаги не успели затихнуть на лестнице, как раздались вновь. Он влетел в зал, держа на руках взъерошенную Рикеси, поставил ее перед князем.

— Простите, — потупился Левмир. — Я совсем забыл про нее.

— Ты где была? — подскочил князь.

— Под кроватью господина Левмира, — пролепетала Рикеси. — Пряталась от вас. А что, меня все-таки возвращают?

— Некуда возвращать, успокойся, — улыбнулся Эмарис. — Беги-ка лучше, пока до беды не дошло.

Рикеси, которая переминалась с ноги на ногу, сложив руки внизу живота, тут же упорхнула. Ее не остановил даже окрик Торатиса.

— Надо спросить ее…

— Она почти сутки лежала под кроватью, — перебил Левмир. — Хотите спросить, скольких тараканов видела?

— Прошу прощения, — сказал Эмарис, чья рука вдруг потрепала голову Левмира. — Мой малыш совсем недавно из деревни, он не хотел нанести оскорбление.

Торатис не успел ответить. Дверь распахнулась, и в зал широким шагом вошел Дигор. Поклонился.

— Мой князь, кажется, мы ее нашли.

Торатис подбежал к нему.

— Жива?

— Не знаю. На площади меня разыскал попрошайка с набережной. Говорит, что видел, как ночью княжну схватили пятеро и на лодке отвезли на корабль. Пограничный корабль Абайата, мой князь.

Они смотрели друг другу в глаза, понимая без слов. Дигор побледнел, но не отвел взгляда. Его слово прозвучали тихо и твердо:

— Вам стоит только отдать приказ.

— А если попрошайка врет? Ты готов поставить на кон жизнь своих детей?

— Мой князь… Вам стоит только отдать приказ.

Торатис покачал головой, потом махнул рукой в строну дверей.

— Подожди снаружи, мне надо подумать.

Лишь только дверь за начальником стражи закрылась, заговорил Левмир:

— В чем дело? — Он переводил недоумевающий взгляд с Торатиса на Эмариса. — Я видел этот корабль, он стоит совсем рядом.

— Захват корабля равносилен объявлению войны, — процедил сквозь зубы князь.

— А похищение княжны лучше?

— Хуже. Но вместо уверенности у меня — пьяный бред одного нищего.

Эмарис подошел к князю, ставшему вдруг таким старым и беспомощным. На поникшее плечо легла сильная рука.

— Мы шли сюда проститься, старый друг. Так или иначе, но мы уходим. Глядя на нас, никто не сможет сказать, что мы — твои подданные. Просишь ли ты меня о последней услуге?

Взгляд Торатиса не просил. Он умолял. Кивнув, Эмарис шагнул в сторону, показывая на Левмира.

— Я подчинюсь его решению. Проси, Торатис. Но будь честен. Я про наш вчерашний разговор.

Левмир устал крутить головой. От всех недомолвок стало тошно. Неужели нельзя просто и прямо сказать, что происходит? Судя по выражению лица, Торатис как раз собрался сделать что-то такое. Сердце едва не остановилось, когда князь, опустившись на колени, коснулся лбом ковра.

— Я прошу прощения за то, что обманул тебя, Левмир. Никакая армия не собирается. Я всего лишь велел начинать учения, чтобы запутать тебя, дать Айри время добиться желаемого. Обманул и тебя, и ее, и самого себя. Сможешь ли ты простить меня? Согласишься ли помочь? Убей меня, я этого заслуживаю. Но она не виновата. Спаси ее!

Торатис закрыл глаза. Блаженная тьма кругом, и лишь один звук в тишине — лязг клинка, покидающего ножны. Свист рассекаемого воздуха, удар…

Удар руки о руку.

— Подумал? — Голос Эмариса. — Если да, то я отступлю. Готов заменить его? Готов взять ответственность и принять его ношу?

— Да что у него за ноша? — Голос Левмира неузнаваем. Рычание с Той Стороны. — Объясни мне! Что он такого сотворил, что его невозможно ни убить, ни простить?

— Он украл судьбу у дочери. Все, что я скажу. Об остальном догадаешься сам, если не дурак. А теперь спрячь оружие и решай.

Грохот. Левмир пнул по трону и, кажется, что-то отломил. Клинок лязгнул в ножнах.

— Проклятое место, — сказал Левмир обычным голосом. — Я надеялся увидеть здесь торжество людей, а увидел пиршество скотов. Идем. Потопим этот корабль и забудем Восток навсегда.

— Тоже соскучился по Эрлоту? — Кажется, Эмарис улыбнулся.

— Ты даже не представляешь, как.

Шаги. Хлопнула дверь. Торатис открыл глаза. Все еще жив, все еще несет свою ношу. Ноги медленно выпрямляются, сухие глаза смотрят на застывшего в дверях Дигора.

— Если на набережной кто-то есть — убери их, — велел князь. — Я буду стоять там один.