Потерявшие судьбу

Глава 32

Рэнт делал то, чего делать не умел совершенно — он следил за вампирами, обернувшись летучей мышью. Органов чувств только-только хватало, чтобы не врезаться в деревья, вело его нечто другое.

Сиера…

Ее лицо, ее улыбка, ее слезы, — вся ее душа звала, молила о помощи. И Рэнт, путаясь в ветвях, продолжал рваться следом.

А еще его влекла ненависть. Сардат… Ведь поначалу-то он зауважал этого парня. Но верно говорил отец: каждый парень хорош настолько, насколько хорошо относится к женщине. А этот? Ну ладно, избил сгоряча в подвале — можно было бы понять. А потом? Девчонка в лепешку разбивалась, а от него — ни слова доброго. То прикрикнет, то опять бить затеет. И почему, почему, скажи, Великая Река, именно за такими всегда толпами бегают девушки?

Что-то изменилось впереди — они приняли человеческий облик. Рэнт даже не сразу заметил, что лес закончился, что начался подъем. Пролетев немного, он укрылся за зубцом скалы и позволил сердцу стучать. До этого его вела холодная ненависть и спокойное осознание своей страсти. Теперь же все это огнем разлилось по телу, да еще примешался страх.

— Ты ничего не почувствовал? — Голос Сиеры в пугающей близи.

— Нет.

— Как будто кто-то… Нет, наверное, это я тебя почувствовала.

— Почему мы превратились сейчас?

Она долго молчала, и Рэнт начал переминаться с ноги на ногу за каменным укрытием. В темноте он видел тропку, ползущую ввысь, и мысленно вздыхал, представляя, как долго и тяжело по ней идти.

— Я хочу хотя бы походить на человека. Там… не место вампирам. Ты сумеешь запустить сердце?

Тишина. Потом — сдержанное рычание.

— Ничего, — мягко говорит Сиера. — Возьми крови, сколько нужно. Я… Мне кажется, я уже становлюсь человеком.

Рэнт скрежетнул зубами. Впервые так много и так прочувствованно говорит Сиера. Зачем она перед ним — всю душу наизнанку? Да и только ли душу…

Услышав судорожный вздох, Рэнт не утерпел — выглянул из-за камня. В свете луны увидел пару. Увидел бы их человек — решил бы, что целуются. Глаза вампира видели другое. Сардат пил кровь Сиеры, а она обнимала его.

«Хватит таращиться! — оборвал себя Рэнт. — Думай, как от этого выродка избавиться. Драться бесполезно. Огонь… Вона куда он тебе этот огонь затолкает. Что ж тогда?»

В задумчивости Рэнт прислонился спиной к зубцу и почувствовал, что тот как будто немного подался. Посмотрел вниз, толкнул плечом — действительно, вот и трещинка по земле пробежала. Человеческих усилий тут — дня на два, должно быть, но если толкнет вампир?..

Сардат посмотрел в глаза Сиере, и она улыбнулась. Провела рукой по его щеке.

— У тебя теперь такой спокойный взгляд…

— Мне с тобой спокойно, — прошептал Сардат и крепко обнял девушку. Она замерла, положив голову на его мускулистую грудь, и слушала, как размеренно стучит сердце.

— Знаешь, тебе не обязательно идти со мной, — задумчиво сказала Сиера. — Можешь подождать. Я вернусь, и мы пойдем…

— Куда? — Сардат отстранил ее, снова заглянул в глаза. — Куда бы мы теперь ни пошли — нам только вместе. Так зачем разбегаться? Идем в твою деревню. Или ты не хочешь, чтобы я…

— Хочу! — Она схватила его за руку, стиснула пальцы. — Хочу, чтобы ты был со мной там. Мне важно почувствовать, что я права… или ошиблась.

— Веди, — кивнул Сардат. — Я не отстану.

Она побежала вперед — так легко, словно возвращалась в детство, когда в ее мире не существовало ничего, кроме деревни. Разметались от движения черные волосы, трепетало серое платье. Быстрая, ловкая, будто рожденная этими горами, Сиера возвращалась домой.

Сардат любовался ею в свете луны, пока не почувствовал, что остается один. Тогда — шагнул следом. Вдалеке, остановившись у торчащего клыком камня — таких тут на каждом шагу полно — Сиера оглянулась, махнула рукой. Сардат ответил ей и перевел взгляд под ноги. Он не заметил, как вздрогнула и замерла рука Сиеры. Услышал лишь ее отчаянный крик, слишком поздно донесшийся:

— Берегись!

Что-то заслонило луну, бросило большую уродливую тень. Инстинкт сработал, пусть и с задержкой — Сардат отпрыгнул назад, но этого уже не хватило. Тяжелая, невыносимая, как сама смерть, каменная глыба рухнула на него, сокрушив грудную клетку и ребра, выдавив наружу весь воздух из легких вкупе с кровавой пеной.

Сердце должно было остановиться, сердце хотело остановиться, но Сардат ему не позволил. Глядя широко раскрытыми глазами в небо, он мелко-мелко дышал, а в голове трепетала лишь одна мысль: «Там не место вампирам. Не место. Не место…»

С каждым мигом дыхание все больше походило на предсмертный хрип, в глазах темнело, и в полузабытьи Сардат подумал, что так, наверное, можно взаправду умереть. Что тогда? Та Сторона, или обреченность быть вампиром до скончания веков?

— Ну что, командир? — С глыбы свесилась голова Рэнта. — Вот и песня, допрыгался. Хватит девчонке голову морочить.

Если бы Сардат решился остановить сердце, он бы услышал, что в голосе Рэнта звучит отнюдь не спокойная уверенность и не насмешка. Он бы удивился, различив там ужас и, пожалуй, безумие. Рэнт понял свою ошибку лишь тогда, когда толкнул плечом камень, одновременно остановив сердце. Понял, что в этом и была его единственная страсть, которую он умудрился посеять и взрастить за несколько дней. Спасти Сиеру… Даже в глубине души он не мог позволить себе обладать ею. А потому не стал таиться.

— Не сопротивляйся, — прошептал Рэнт, подняв руку с огненным шаром. — Ты ведь сам себя ненавидишь, чудовище. Оставь ее!

«А ведь верно, — подумал Сардат, который уже не ощущал боли. Блаженное онемение разливалось по телу. — Разве это — не лучший выход? Сгореть и не видеть больше всей этой дряни. Не надеяться, не страдать, не бороться с гневом. Просто прийти снова на берег с друзьями, зачерпнуть песка и промывать его — вечность. Собирая золотые песчинки…»

Он увидел эти песчинки. Тысячи, медленно кружась, падали, будто горящие снежинки. Наверное, это уже все. Темнота и много-много ярких огонечков. Красиво и совсем не страшно.

Вдруг — лицо Сиеры. Бледное, перепуганное.

— Что ты делаешь? Перестань! — закричала она, пытаясь поднять глыбу.

«Умираю», — шевельнулись беззвучно губы.

— Не смей! — Она сорвалась на визг. — Не смей меня оставлять, слышишь? Ты меня с собой позвал, так не вздумай бросать. Останови сердце, выбирайся!

Ее глаза залило чернотой от усилия. Упершись спиной в глыбу, она сумела-таки ее приподнять. Сардат вдохнул, и еще более страшная боль пронзила ребра.

«Не кривляйся, — улыбнулся барон. — Ты ведь хочешь жить. И убивать. Снова и снова. Для этого всего-то и нужно — позволить себе чуточку умереть».

— Давай! — крикнула Сиера.

И Сардат позволил себе умереть. Забилась в уголок, стала почти незаметной боль. Движения сделались легкими и плавными. Подогнуть ноги, упереться в землю, резко выпрямить ноги… Еще, еще раз — и вот Сиера со стоном бросает глыбу наземь. Облачко пыли в темноте поднимается выше, выше…

— Ты убила его, — прошептал Сардат, когда Сиера опустилась рядом с ним на колено. — Зачем… Он хотя бы человек…

— Он — зверь. — Голос Сиеры непривычно холоден. — Он напал — я защитилась.

— На меня напал. Я…

— Ты для меня — больше человек, чем он. И не говори про Учителя своего. Я-то помню, что на тракте творилось. Все, молчи. Ребра перевяжу…

Сиера повозилась с застежкой плаща. Пальцы дрожали.

— Сядь, — велела она и помогла приподняться. Плащ соскользнул с плеч. — Вдохни, пусть расправятся…

Он вдохнул, и Сиера туго обвязала ему плащом грудную клетку. Села сзади, позволив опереться спиной на спину. Кости срастались медленно, жгуче, заставляя тихонько скулить. Гнев поднимался из глубины души…

— Расскажи мне о своих, — попросил Сардат.

Почувствовал, как она напряглась.

— Ну давай, чего ты? В гости ведь идем. Знать хоть, к чему готовиться…

Спустя долгие минуты тишины Сиера заговорила:

— Когда я была маленькой…

…когда Сиера была маленькой, она и представить не могла, что мир настолько больше ее деревни, по которой можно было носиться от зари до зари, находя каждый день десятки новых развлечений.

Вечерами ей казалось, что мир — не больше крошечного домика с очагом, вокруг которого сидели они все: сама Сиера, братик, который почему-то так и не смог научиться ходить, отец, пока еще живой, да вечно кашлявшая мать.

А однажды этот мир еще уменьшился. Тем вечером Сиера пересказывала брату легенду, которую не так давно узнала сама. Предание о том, как появилась деревня.

— Тогда многие люди ушли из деревень, не желая служить вампирам, — звенел в тишине ее голосок. — Собрались вместе, построили селение в горах. Научились коз и лошадей разводить, засеяли поля.

— А дальше? — требует мальчишка. — Расскажи, как вампиры приходили, как им тут устроили!

— Поздно, малыш, — устало говорит женщина. — Положишь его, Сиера? Спина не разгибается…

— Конечно! Давай, братик, держись.

Она подхватила его, отнесла к лежанке, помогла укрыться.

— Спи! А завтра я тебе другую сказку расскажу, еще лучше!

Говоря, Сиера мысленно одергивала себя — не сказки это! — и прикидывала, как подобраться к старейшине, чтобы тот обучил новым историям. Так уж любила она рассказывать брату истории. Так сверкали его глаза — едва ли не сильнее, чем когда он играл на свирели.

А мать смотрела в окно, искала во тьме движение — и не находила. Всю ночь просидела так — Сиера знала. Сон никак не одолевал ее. Девочка вертелась под одеялом, дремала, но вновь и вновь открывала глаза, вновь и вновь видела силуэт матери у окна.

Днем мужики, разделившись, пошли известными тропами, и отец вернулся домой — замотанная в тряпки кукла, на которую не позволили взглянуть.

— Под обвал угораздило, — слышала Сиера глухие голоса. — А потом — звери еще. Волки, должно быть…

Матери тогда помогали сложить костер всей деревней. Всей деревней провожали к Солнцу дым, уносящий дух отца Сиеры. И даже горцы… Нет, не каждый в деревне мог называть себя горцем.

— Он сам, сам на меня накинулся! — кричала, захлебываясь слезами, Сиера. — А папа его на меня ругался. Сказал, права не имею на него руку поднимать.

Отец, тогда еще живой и улыбчивый, погрустнел.

— Держалась бы ты подальше от горцев, — посоветовал он. — Больно много они о себе воображают — а было б почему.

— А почему? — Слезы высохли, Сиера затаила дыхание, предвкушая историю.

История оказалась короткой и скучной. Когда много лет назад люди пришли в эту долину, они спасались от вампиров. Поэтому жилье себе строили такое, чтоб летучие мыши не видели — долбили норы в горах, расширяли пещеры, прятали входы.

Но год шел за годом, а летучих мышей все не было и не было. Рождались дети. Долбить неподатливое тело скалы хотелось не всем. И вот однажды внизу, в самой долине вырос первый каменный домишко, на который с осуждением косились горцы. Так появились те, кого презрительно именовали «нижниками» — те, благодаря кому вампиры рано или поздно отыщут деревню…

Если бы люди знали, что вампиры никогда их не теряли. Граф Кэлпот лично наблюдал за устройством первых жилищ и решил ослабить поводок. Люди, выжившие после бойни в Мертвом Яре, заслужили иллюзию победы. Деревня превратилась в парк развлечений. Если бы люди знали, от чего на самом деле погибают попадающие под обвалы… Но голодные животные уничтожали все следы вампирских укусов.

Люди не знали. И однажды, когда в деревне появился барон Модор, ополчились на Сиеру. Это ведь она, в нарушение всех запретов, ходила в город, она привела за собой вампира…

Но разве Сиера могла поступить иначе? Мать нуждалась в лекарстве, а достать его можно только в городе. Отец его приносил, пока был жив, а с тех пор как его не стало, мать превратилась в старуху. И Сиера пошла продавать глиняные фигурки, которые сделал брат. Трижды ходила удачно, на четвертый… Надо было сразу вернуться, видела ведь, неладное творится в городе. Но перед уходом мать так кашляла, даже с кровью…

— Блудница! — шипели все в деревне, не только горцы. — Нечистого в дом пустила!

Пока она шла мимо, люди плевали под ноги, отворачивались, но никто не смел бросить камень или ударить. Причина тому была проста. В первый и единственный раз появившись в долине, барон Модор спокойно заявил:

— Если она внезапно исчезнет — деревня умрет. Если на ее коже появится царапинка — деревня умрет. Конечно, это несправедливо. Но мне очень нравится ее кожа, а на вас всех — в общем-то, плевать.

А потом пришла пора исполнить договор. Сиера получила большой запас лекарства для матери, получила обещание уберечь деревню, а взамен отдала себя.

— Сестра, не смей! — В глазах братика яростный огонь. — Неужели так смерти боишься? Душу отдать готова?

— Вранье все это, про душу, — бормочет в ответ Сиера. — Он мне рассказал, как…

— Вранье для тех, у кого душа вампира. А твоя душа — человеческая. И не смей о нас думать. Знаю я, где умрем, и помешать ты не в силах.

— Что ты говоришь такое? Не надо умирать. Мы все жить будем…

— Сестра. — Братик закрывает глаза с усталым вздохом. — Когда решишься, я тебя оплачу и забуду. И больше мы не встретимся по Эту Сторону.

После церемонии обращения Сиера вспоминала его слова, глядя в темноту спальни. Огромной спальни, в которую можно вместить два или три прежних ее домика. Но всю ее не получится сменять даже на один — тот, в котором сидели бы у огня отец и мать, братик со свирелью, и она сама. Во всем, оказавшемся таким огромным мире этого домика больше не было.

— Дрянь…

— Что? — вздрогнула Сиера.

— Правду ты тогда сказала. Ничего, кроме дряни не было. И не будет. Вампиры под другое не заточены.

Опустив голову, Сиера смотрела на свои сцепившиеся пальцы. Вспоминала, как барон брал ее руки в свои, как заглядывал в глаза — прося, заискивая.

— Он любил меня на самом деле, — шепнула Сиера. — Это его и убило.

— Я тоже однажды любил, — заметил Сардат. — А потом понял, что на пути стоит один человек, которого я уважаю, и отступил. А этот…

Вздохнув, Сардат махнул рукой — о чем тут, мол, говорить.

— И что теперь? — Голос его окреп, да и ребра, кажется, срослись. — Я не могу запустить сердца. Ты тоже. Что вампиры делают в таких ситуациях?

Послышались хлопки крыльев, почти сразу — захрустели камни под ногами. Сиера вскочила, рядом с ней оказался Сардат. Меч легко вылетел из помятых ножен.

— Вампиры в таких ситуациях, — произнес низкий и насмешливый голос, — возвращаются в лагерь и тайком пьют кровь людей. Ведь они же сильные и величественные создания, достоинства столько, что из всех щелей хлещет.

— Милашка? — удивился и обрадовался Сардат. — Ты… Как тут?

Женщина — так непривычно ее видеть без копья — вышла из тени каменной глыбы, поправляя рубаху.

— Хреново, спасибо, что спросил, — огрызнулась тут же. — Дождалась, пока старик отвернется, и тут дошло! — Милашка хлопнула себя по лбу. — Я ж не знаю, как превращаться в одежде! Раз попробовала — чувствую, не то. Пришлось, в общем, в когтях одежду нести — потому так долго.

Сиера засмеялась:

— Никогда о таком не слышала!

— А тебе лет-то сколько, соплячка, — фыркнула Милашка. — Поживи с мое — не такого насмотришься. А это Рэнт, да? Смотри-ка, аж с лица спал…

Милашка наклонилась над кучкой пепла и покачала головой. Потом обернулась к Сардату и Сиере:

— Без дураков — рада за вас. Вы, конечно, оба — того, — покрутила пальцем у виска, — но лучше пары во всем мире не сыскать. А теперь — давайте.

Они переглянулись. Милашка протянула руки, будто надеясь обнять обоих.

— Ну же! Раз к драке опоздала — хоть так. Сил у меня полно, аж выплескиваются. Молодая-смелая. Давайте бегом, пока не передумала!

Несколько минут спустя все трое сидели возле каменной глыбы, осыпанной пеплом Рэнта, и тяжело дышали. Сардат закрыл глаза. Сиера, улыбаясь, глядела в сереющее небо.

— Возвращаться пора, — сказала тихо Милашка, не сделав движения.

— Зачем? — спросила Сиера. — Ты ведь не хочешь туда.

— А что мне — с вами, что ли, горе мыкать? Ждать, пока Сардату зрелой ягодки захочется, взамест зеленой? Нет уж. Там, конечно, не мед, зато хоть кому-то нужна. А вам двоим — никто теперь не нужен. Так что я пойду, а вы — вы убирайтесь вон, чтоб я вас больше не видела. Друг о друге думайте больше, а про все остальное забудьте. Иногда из такого, должно быть, получается счастье.

Она встала, сделала шаг вниз…

— Постой! — окликнула Сиера. — Спасибо тебе.

Милашка, улыбнувшись, махнула рукой.

— И еще. — Сиера встала. — Чтобы превратиться в одежде…

… Они смотрели вслед стае, несущейся к брошенному лагерю. Пальцы Сиеры обхватили ладонь Сардата, сжали. В этот раз Сиера даже не вспомнила, что держит руку барона.

— Я обещаю, что не выпущу гнев наружу, — сказал Сардат. — Никогда. Того, что было сегодня, не повторится.

— Я обещаю беречь свою жизнь, — эхом отозвалась Сиера.

Сардат высвободил руку, приобнял девушку за плечо, прижал к себе. Горный склон постепенно серел, за спинами всходило солнце. Сардат повернулся к нему, повернулась и Сиера.

— Идем? Твоя деревня ждет.

Сиера кивнула. Последнее препятствие в душе рухнуло — ей не хотелось приходить в деревню ночью, как воровке. Теперь, с рассветом, все стало иначе. Лучше и правильней.

Бессонная ночь — не такое уж страшное испытание для вампира. Даже с бьющимся сердцем тело не требует столько питания и отдыха, как у человека. Только чтобы понять это, нужно прожить немало, а испытать и того больше.

Аммит сидел, скрестив ноги, и наблюдал за гаснущими угольями костра. Шагах в двадцати, у такого же костра, зевает часовой из партизан. Люди ворочаются — многим не спится после всего пережитого.

«Зачем я здесь?» — подумал Аммит, и вопрос будто сгорел в ярком пламени, которое он вызвал силой воли. Огонь заплясал над углями, но вскоре поник — дров не осталось. И внезапно Аммит подумал, что вампир — как тот огонь. Резвится, пока есть дрова-люди, а как они закончатся — исчезает. Конечно, огонь красивее серых уродливых палок. И тепло дает лишь огонь. Но…

Но.

— Зачем я здесь? — вслух повторил Аммит и запустил в костер комком земли.

Быть может, просто страх заставил его в первые часы пребывания на юге выдумать эту смешную цель: спасти человека. Или Река вложила ее в голову. Кто теперь разберет? Теперь остается лишь сделать все возможное. Или отступить?

Подняв голову, Аммит в задумчивости оглядел кроны деревьев. Сквозь густую листву кое-где виднеется сереющее небо. Скоро встанет солнце, но еще до свету нужно двинуться в путь. Нужно ли? И если нужно, то кому?..

Приближение Вечной Аммит почувствовал сразу. Молодая, совсем не умеет скрываться, при всем желании — сила будто плещет. Хорошо хоть не крадется. Остановилась за спиной, словно испрашивая разрешения.

— Ну и как они? — Аммит переложил меч на другую сторону.

Милашка подошла к костру, села, косясь на Аммита со смесью недоверия и любопытства.

— Прекрасно. Сожгли Рэнта, идут в деревню на поминки. Ребятишки скучать не будут. Мы-то чем займемся?

Аммит бросил в костер еще комочек земли.

— Как раз об этом думаю. Давай так: я буду говорить, а ты — спорить. Может, так мы до чего-то и дойдем.

— Спорить — это я умею, — наклонила голову Милашка. — Только если разгорячусь, у меня один довод. — Она похлопала по древку копья.

— Надеюсь, до такого не дойдет. Итак. Чего я хочу? Вернуть все как раньше? Бред, это невозможно. Собрать вокруг себя тех, кто мне дорог, и сохранить этот союз? Возможно. Беда в том, что все, кто мне дорог, одержимы идеей Третьей Великой Войны. Переубедить их?

— Попробуй! — засмеялась Милашка. — Это как у нас в деревне говорили: удержи дурака от драки! Нет уж, это я по себе скажу. Меня вот — не отговоришь. И партизан всех — тоже. Так мы — люди. Ну, я… Ну, ты понял. А эти, твои — они ж вампиры! А вампир — что твой бык! — с ним вообще разговаривать бесполезно. Втемяшилось — и попер.

Аммит моргнул. Чего-чего, а таких сравнений в адрес вампиров слышать не приходилось. Пожалуй, и правда многое меняется в мире. Раньше вампиров боготворили, боялись. Потом возненавидели. А теперь вот и до шуток дело дошло. Где-то там, в головах, некая черта уже преодолена. Осталось лишь одолеть ее взаправду, и…

— И ничего не выйдет, — резко сказал он. — Война, такая, как они себе ее представляют, невозможна. Партизан и подобных им — ничтожно мало. Как я уже сказал этому — будет просто резня вампиров с вампирами, вот и все. Они хотят усадить на трон человека? Но кого? Варта? Ратканона? Смешно.

— Нам лично без разницы, кто там на троне сидит, — прилежно спорила Милашка. — Развлекайтесь как хотите. Люди испокон веков сами прекрасно управлялись. Деревня, над деревней — староста. В городе — свои порядки, но тоже — сами. Мы чего — много так хотим? Вы нам просто пальцами не тычьте, как жить и чего делать! А если иначе не можете — ну, тогда только воевать и остается.

— А какой смысл в ваших жизнях? — Аммит резко повернулся к собеседнице. — Зачем?..

— А в твоей — какой? — сдвинула брови Милашка. — Что ты свою принцессу воспитывал — и все? Велика заслуга, золотой горшок выносить! Ради этого тебе ящиками кровь таскали? Какую ты пользу людям принес? Что хорошего сделал? Вот то-то и оно, что ничего. Жрал, потому что считал себя в праве, и не задумывался. Даже девчонка эта — всю свою жизнь поломала, чтоб пацана одного спасти. Ребенок! А ты? Тоже мне, мудрец-учитель…

— Ты-то откуда все это знаешь? — изумился Аммит.

Милашка, сбавив обороты, почесала в затылке копьем — Аммита передернуло от этого жеста.

— Удачно спросил… Такое чувство, будто с его кровью пришла память. Ее память. Такое вообще бывает?

— Бывает…

Последние алые прожилки исчезли на углях, и Аммит не стал пережигать дальше мертвую породу.

— Сардат — дурак, — говорила тем временем Милашка. — Но он — свой дурак был. Не психанул бы — шли бы за ним. И Сиера тоже. Вот они понимали, что вампир — это человек в первую очередь. И коли уж выпала такая участь, думать надо, чем ты заслуживаешь право чужую кровь забирать. Чем тебе кто обязан? А ты, Учитель… Ты сейчас сидишь и думаешь, спасать ли Ратканона.

Милашка поднялась, опершись на копье, и сверху вниз посмотрела на Аммита.

— Я вашу братию не так чтоб хорошо знаю, но из того, что слышала… Вампир одинок. И если ты хочешь, как говорил, собрать рядом всех, кто тебе дорог, придется немного перестать быть вампиром. Никто с тобой не останется, если ты просто жрешь. И эта принцесса, хоть я ее и не видела в глаза, пошлет тебя на все четыре стороны.

Аммит открыл было рот возразить, но замер, осененный простым откровением. Кастилос! Кастилос, которому волей Реки досталось опекать Ирабиль, наверняка уже стал ей и другом, и наставником, и много кем еще. Занял место, предназначенное Аммиту. Придется бороться за это место. А значит, Милашка права. Да и сам Кастилос… Теперь, когда нет простой и понятной цели — найти двух детей — что его с ним связывает?

— Постой.

Милашка отошла на несколько шагов, но, услышав тихий голос, обернулась и вскрикнула: Аммит уже стоял перед ней.

— Мне неприятно это говорить, но ты права.

На глазах у изумленной женщины древний вампир опустился на одно колено и склонил голову.

— Все мои страсти исчерпаны, — звучал безжизненный голос. — Я не знаю, ради чего продолжать существование. Я потерял судьбу. Научи меня тому, что умеешь.

— Чему научить? — хрипло спросила Милашка.

— Жить.

Долго они стояли так, множа тишину, не в силах ничего добавить к сказанному.

— Встань, — велела Милашка.

Аммит поднялся. Взгляд его оставался таким же спокойным, как обычно, и женщина мысленно содрогнулась. Перед ней — чистая сила, которую можно куда угодно направить. Страшная сила, признавшая, что утратила волю.

— Помоги нам спасти Ратканона. Вот именно так: ты — нам, а не мы — тебе. Это — наша цель, наш вожак, наша вера.

— Хорошо, — кивнул Аммит. — Но сразу уясните одно: скорее всего, мы там погибнем, не добившись ничего.

— Ну и ладно, — пожала плечами Милашка.

— Прошу тебя — объясни мне вот это «ладно». Это единственное, чего я еще не понял в людях.

Она засмеялась.

— Ох, беда… Да мы, знаешь, все тут судьбу потеряли. А и та, что была — плюнуть и растереть. Если своего не добьемся — зачем жить? Зачем детей плодить? Чудовищ раскармливать только? Умирать не так уж страшно. Жить порой страшнее.

Она видела лишь, как потемнели глаза Аммита, и не знала, о чем он думает. А он вспоминал снежную пустыню и сани с тремя мертвыми телами. Вспоминал, как тогда встал рядом с Кастилосом и шагнул навстречу смерти. Был ли это поступок вампира? Или уже — человека?

— Поднимай всех.

— Что?

— Что слышала. Все, кто способен драться, пусть берут оружие и готовятся выйти через пять минут. Если хотим приготовиться как следует — надо будет бежать. Что встала? Выполнять!

Прежде чем успела сообразить, что делает, сорвалась с места. Именно так отдавал приказы Ратканон — резко, грубо. Не пережевывал сопли, как Варт. Не пытался солгать, глядя в глаза. Каждый бой был как последний. И теперь последний будет таким же, как все остальные.