Пришельцы из прошлого

XII

Спустя десять минут мой пикап был готов к путешествию. На первый взгляд в нем не было ничего, кроме видеокамеры, багажа и палатки. О том, что не весь багаж принадлежит мне, мог знать только посвященный.

Присев на корточки, я заглянул под брезент, чтобы убедиться, что с походной кровати не капает кровь, а из-под чемодана и сумок не выглядывает мертвая рука или длинная прядь темных волос. Годы мирной жизни наложили отпечаток на мой характер, и моя нервная система реагировала на труп в машине не так хладнокровно, как прежде. Думаю, в мирное время отношение к трупам вообще серьезнее. Черт побери, попадись я в войну на вражеской территории с мертвым телом, я имел бы шанс пробиться к своим, отстреливаясь от преследователей. Но я с трудом представлял свои действия в отношении местных стражей порядка, задержи меня с трупом Херреры какой-нибудь Мартинес или О’Брайен.

Я помог Тине забраться в багажное отделение пикапа. Она негромко выругалась на незнакомом мне языке.

— В чем дело? — шепотом спросил я.

— Пустяки. Порвала чулок.

— Черт с ним, с твоим проклятым чулком! — в сердцах выругался я.

Я опустил брезентовую дверцу и закрепил ее цепью.

— Устраивайся на матрасе и не слезай с него, — посоветовал я. — А если у тебя вставная челюсть, спрячь ее в карман, не то рискуешь ее проглотить. Амортизаторы в пикапе не предусмотрены, трясти будет отчаянно.

Я собрался залезать в кабину, но внезапно послышался звук отворившейся двери, и из кухни вышла Бет. В ярком свете фонарей она направилась через дворик. Более неподходящего момента моя жена выбрать не могла. Я двинулся ей навстречу.

— Я принесла кофе, — сказала она.

Я взял чашку из ее рук и отхлебнул. Кофе был горячим, крепким и черным, как смола. Она хотела, чтобы он меня взбодрил и я не уснул за рулем. Небрежно наброшенное на плечи пальто и грубые мокасины на босых ногах не сочетались с изящной ночной сорочкой. Некоторые считают, что женщины в неглиже за порогом дома, на открытом воздухе выглядят очень сексуальными, журналы для мужчин изобилуют изображениями этих сказочных фей, но у Бет был, мягко говоря, нелепый вид. И сонный.

— Я задержался, потому что заряжал фотоаппарат, — без особой необходимости солгал я, словно застигнутый врасплох не слишком сообразительный преступник. — Проще зарядить здесь, чем по дороге. А почему ты не спишь?

— Я услышала звук мотора. — Она протянула руку в сторону пикапа. — Думала, ты уже уехал, и не могла понять, что это за звук. Кроме того, кто-то поставил в проезде другую машину, наверное, какая-нибудь влюбленная парочка. Я всегда нервничаю, когда остаюсь дома одна. К тому времени, как машина уехала, я уже проснулась. Решила проверить, хорошо ли ты запер ворота.

— Правильно, — сказал я. — Спасибо за кофе. Постараюсь позвонить тебе из Сан-Антонио.

Мы продолжали стоять, глядя друг на друга.

— Будь осторожен, — сказала она. — Не гони.

— Эту развалюху? — презрительно сказал я. — Возвращайся домой пока не простудилась.

Она ждала, что я ее поцелую, но я был не в состоянии совершить это простое действие. Маскарад кончился. Я уже не был мистером Хелмом, писателем, фотографом, мужем, отцом. Я был неким субъектом по имени Эрик, с ножом и двумя пистолетами, чьи намерения были сомнительны, а место назначения неизвестно. Я не имел права даже прикасаться к ней — это было бы равносильно приставанию к чужой жене.

Повернувшись, она медленно зашагала к дому. Я забрался в кабину пикапа и выехал в проезд. Потом остановился, вылез из машины, закрыл ворота и повесил на цепь замок. Когда я возвращался к машине, свет во дворике погас. Бет не терпит, чтобы фонари горели без надобности.

Мой пикап пятьдесят первого года выпуска — простенькая, без излишеств машина, изготовленная в те счастливые послевоенные годы, когда производителям не приходилось ломать голову, как продать автомобиль, надо было просто вызвать следующего заказчика. Тогда обходились без стальных надбровий над фарами, рыбьих плавников над задними фонарями и не мудрили с окраской — все машины типа моего пикапа были одинакового зеленого цвета, который, на мой взгляд, не хуже любого другого и уж всяко много лучше приторно-слащавых тонов, столь полюбившихся детройтским снобам.

Мой автомобиль был трудягой, служившим мне верой и правдой. Я мог прицепить к нему передвижной домик, преодолеть в пургу перевал Волчьего Ручья или вытащить из кювета «кадиллак» какого-нибудь бедолаги. Иными словами, мог сделать все, если у меня имелось желание и достаточно времени.

Так я рассуждал в течение многих лет, и таковы были мои чувства в отношении моего старичка пикапа, и лишь сегодня вечером, неторопливо удаляясь в темноте от Санта-Фе, я внезапно понял, что прочное, надежное транспортное средство, которым я в данную минуту управлял, перестало меня удовлетворять. На современной автостраде меня способен обогнать любой семейный автомобиль, не говоря уже о полицейской машине с форсированным двигателем.

По существу, мы представляли собой подвижную мишень, которую, выражаясь фигурально, каждый мог при желании расстрелять. Я чувствовал себя раздетым догола беззащитным человеком — то же самое я испытывал, сидя в крошечных самолетиках, перебрасывающих нас через Ла-Манш. Если на пути попадалась стая летящих к югу гусей, наши машины должны были не мешкая отворачивать в сторону.

Я ехал медленно, постоянно поглядывая в зеркало заднего вида. Когда Тина громко постучала в мутноватую плексигласовую перегородку, отделявшую кабину от багажного отделения, я включил верхний свет и повернул голову. Лицо Тины показалось мне мертвенно-бледным, как у привидения. В руке она держала крохотный пистолетик. Его рукояткой она колотила по перегородке.

Я съехал к обочине, выпрыгнул и, обежав машину, открыл брезентовую дверцу багажника.

— В чем дело?

— Убери отсюда эту тварь! — Раздавшийся из темноты голос был хриплым. — Выброси вон, или я буду стрелять!

В моей голове мелькнула дикая мысль, что она говорит о девушке, которую сама же и убила. Я представил, как Барбара Херрера поднимается на ноги с закрытыми глазами и запекшейся в волосах кровью… Под брезентом что-то зашевелилось, и передо мной появился наш серый котище. В тусклом свете, проникавшем из кабины, его зеленые глаза сузились, как щелки, шерсть стояла дыбом.

Ему тоже не нравилось общество Тины и мертвой Херреры. Он мяукнул и вытянул ко мне мордашку. Я подхватил его и сунул себе под мышку.

— Черт побери! Что за психоз, Тина? Это всего-навсего кот. Забрался в машину, когда мы грузились. Он тоже любит кататься. Верно, Том?

Из темноты послышался приглушенный голос Тины:

— Тебе понравилось бы сидеть взаперти с покойником и котом?… Я этих тварей не переношу. При виде их у меня по спине мурашки бегают. Омерзительные твари.

Я сказал:

— Он не собирается доводить тебя до мурашек. Не правда ли, Томми? Пойдем, мой мальчик, я отвезу тебя домой.

Я почесал кота за ушком. Не скажу, что коты относятся к числу моих любимцев — Тома мы держим только ради детей, им полезно общаться с домашними животными, а собака слишком шумное существо для дома писателя. Тем не менее из всей семьи Том отдает мне явное предпочтение. Возможно, у нас родственные души. Сейчас он удовлетворенно и мелодично мурлыкал.

Тина с немалыми трудностями переместилась к дверце. Высоты брезентовой крыши было недостаточно, чтобы выпрямиться во весь рост, а передвигаться на локтях и коленях в вечернем платье непросто.

— Что ты собираешься с ним делать? — раздраженно спросила Тина.

— Отвезу домой, — ответил я, — раз уж тебе не нравится его общество.

— Домой!? Ты спятил! Разве нельзя просто…

— Бросить его в пяти милях от дома? Бедное животное не способно отыскать даже блюдце с молоком, если поставить его в другом конце комнаты. Его задавят на дороге, а дети будут переживать.

Она крикнула:

— Ты превратился в сентиментального кретина! Я категорически запрещаю…

Я ухмыльнулся:

— Запрещать, детка, твое право. — Опустив дверцу, я зафиксировал ее цепью, сел в кабину и поехал обратно в город.

Внезапно на душе у меня стало легко и спокойно. Я преодолел психологический барьер. Я возвращался домой с трупом в кузове с единственной целью доставить обратно никчемного кота. Но именно такой бессмысленный, опасный и сумасбродный поступок и был необходим, чтобы вывести меня из почти невменяемого состояния. Протянув руку, я чесал Тому брюшко, и в знак признательности это нелепое существо перевернулось на спинку, подняв кверху все четыре лапки. Вряд ли ему было известно, что в отличие от собак представители гордой кошачьей породы весьма сдержанны в проявлении чувств.

В одном квартале от дома я приоткрыл дверцу и осторожно опустил кота на землю. Бессмысленная на первый взгляд езда туда и обратно не была пустой тратой времени. Возникшие передо мной проблемы стали теперь куда отчетливее. Я снова тронулся в путь, но уже в другом направлении и больше не плелся, а ехал на большой скорости, не заглядывая все время в зеркальце заднего вида. Нас могли остановить, но я перестал беспокоиться о том, чего нельзя избежать.