Пришельцы из прошлого

VI

Фрэн Даррелл поцеловала меня на прощание. В порядке взаимности Амос поцеловал Бет.

Надо отдать должное Амосу — его поцелуи вызывали наименьшее возражение со стороны супругов, поскольку представляли собой лишь символическое прикосновение губ к щеке. Наверняка он пошел на подобную уступку местному обычаю, уступив настойчивым просьбам Фрэн, которая сумела убедить его, что, отказавшись от лобзаний, он кровно обидит ее друзей.

Во всем, что касается этикета, Амос беспрекословно подчиняется супруге — для него самого это темный лес.

Выполнив свой долг, он продолжал со скучающим видом стоять у двери в то время, как женщины обменивались прощальными словами. Я стоял рядом и внезапно ощутил непреодолимое желание сказать ему, чтобы он поскорее возвращался в дом. Ученый его калибра не должен торчать без нужды в ярко освещенном дверном проеме, представляя собой превосходную цель для снайперов, целый полк которых мог укрыться за стволами кедров. Возможно, мои опасения были беспочвенными, но появление Тины и Лориса заставило мой мозг работать в этом направлении. Конечно, люди Мака не представляли угрозы Амосу, однако само их присутствие означало надвигающуюся опасность.

— Я очень рада, что вы пришли, — сказала Фрэн, — но покидаете вы нас слишком рано. Желаю удачной поездки, Мэтт.

— И тебе того же, Фрэн, — сказала моя супруга.

— Спасибо, мы еще увидимся до нашего отъезда.

— Надеюсь. Я сама не своя от зависти, — сказала Бет. — Спокойной ночи.

Дарреллы возвратились в дом, с ними ничего не произошло, а мы с Бет не спеша двинулись к ее огромному темно-бордовому «стейшн-вэгону», блестевшему в темноте на все четыре тысячи долларов, которые мы за него уплатили.

— Куда они собрались? — спросил я.

— В Вашингтон на следующей неделе, — ответила Бет. — Я думала, ты знаешь.

— Амос был в Вашингтоне всего два месяца назад.

— Да, но ему удалось сделать какое-то важное открытие, и он едет для специального доклада. Фрэн отправляется с ним, они навестят ее родителей в Виргинии и заедут в Нью-Йорк, чтобы немного развлечься.

В ее голосе звучала легкая грусть. Настоящая цивилизация для нее по-прежнему заканчивалась где-то далеко к востоку от Миссисипи. Попадая в Нью-Йорк, она неизменно испытывала огромное наслаждение, хотя у меня этот город не вызывал ничего, кроме ярко выраженной клаустрофобии.

— Если все пойдет нормально, — сказал я, — зимой мы тоже прогуляемся по Нью-Йорку. А сейчас давай немного покатаемся. Миссис Гарсия уже уложит детей к тому времени, как мы вернемся.

Я не хотел возвращаться домой. Перед глазами у меня стояла Тина, подававшая мне сигнал готовности. От меня требовали, чтобы я был дома. И один — в своем кабинете или другом месте, где со мной можно будет войти в контакт. Но я не желал контакта с прошлым.

Выехав из города, я погнал хромированного монстра в горы, где рассчитывал расслабиться, забыть о Тине, о ее внезапном появлении. Но прошлое не желало ослаблять хватки. Из глубин памяти перед моим мысленным взором возник большой черный «мерседес», который я украл на окраине Левенштадта, — это задание я получил уже после того, как распрощался с Тиной и потерял ее след. Я мчался на «мерсе» с бешеной скоростью, — наверное, поэтому и возникла сейчас эта ассоциация — и, когда взглянул на спидометр, стрелка стояла на отметке 180 километров, что в переводе на мили составляет больше ста. Машина шла изумительно плавно, передачи переключались бесшумно и мягко, словно шестерни покрывал бархат, и мне казалось, что я не еду, а плыву в облаках.

И хотя я пришел в ужас от сумасшедшей скорости на грунтовой дороге, впредь меня величали не иначе, как адским водителем, и при последующих операциях за баранку сажали только меня. После войны я никогда не встречал своих пассажиров и не горел желанием увидеть их вновь. Думаю, большинство из них тоже не испытывало ко мне нежных чувств, но пока мы работали одной командой, дело спорилось.

Мы никогда не сбивались с графика и расставляли снайперов в оговоренных местах точно по времени. Мак не позволял нам работать вместе подолгу. Одно-два задания — и он перетасовывал группы или посылал людей на одиночные задания. У людей — даже таких, какими были мы, — могут проявляться со временем не только ненависть, но и взаимные симпатии. Кто мог гарантировать, что вопреки строжайшему приказу какой-нибудь сентиментальный недоумок не пожелает бросить на верную смерть в тылу врага своего товарища, позволившего всадить в себя пулю или сломать ногу. Мак не мог подвергать опасности всю операцию из-за подобных пустяков.

Я вспомнил, как однажды мне пришлось решать похожую проблему в маленьком отряде, которым я командовал. Я решил ее так, как предписывала инструкция, ведь не станешь на вражеской территории рыдать над тяжелораненым, как бы дорог тебе он ни был. Правда, весь обратный путь я непрерывно оглядывался, не уверенный в одобрении других членов группы. Впрочем, я всегда оглядываюсь…

— Мэтт, — негромко спросила меня жена, — Мэтт, что с тобой?

Я тряхнул головой и, повернув руль, повел машину по грунтовой дороге, которая на вершине холма соединялась с шоссе. «Стейшн-вэгон» по всем параметрам уступал «мерседесу». Длинная машина неистово вихляла, я практически потерял контроль над рулем и тормозами. Из-под колес веером вылетала галька. Наконец машину развернуло, и она встала среди сосен.

Бет вздохнула и, приподняв руку, поправила прическу.

— Извини, — сказал я, — наверное, на меня действует мартини. Машина вроде не пострадала.

Под нами сверкали огни Санта-Фе, а дальше, за долиной Рио-Гранде, светился на фоне ночного неба Лос-Аламос, который, в отличие от Амоса Даррелла, меня совершенно не интересовал.

Бет негромко произнесла:

— Дорогой, может, поделишься со мной?

Что я мог ей сказать? Ничего. Сейчас у меня не было желания даже обнять ее.