Пришельцы из прошлого

II

Когда я наконец добрался до Амоса Даррелла, он вежливо разговаривал с молодой смуглянкой, на чьи роскошные длинные черные волосы нельзя было не обратить внимания.

— Твоя жена покинула меня, чтобы проконсультироваться о чем-то с активисткой из Ассоциации родителей и преподавателей, — сказал Амос. — Мартини ей больше не требуется, но, я полагаю, что мисс Херрера с удовольствием выпьет содержимое бокала, который ты принес. — После этих слов он представил нас; — Мисс Барбара Херрера — мистер Мэтью Хелм. — Он глянул на меня: — Кто эти люди, которые только что вошли?

В этот момент я протягивал девушке бокал. Моя рука не дрогнула.

— Понятия не имею, — ответил я.

— А мне показалось, ты их узнал, — вздохнул Амос. — Наверное, нью-йоркские друзья Фрэн. Не желаешь сыграть партию в шахматы у меня в кабинете?

Я рассмеялся;

— Фрэн не простила бы мне этого. А кроме того, тебе пришлось бы объяснять, как выглядит ферзь и чем он отличается от ладьи.

— Не прибедняйся, ты не так уж плохо играешь, — галантно возразил он.

Амос — пухлый лысеющий человечек небольшого роста. Взгляд из-под очков в стальной оправе — рассеянный и отсутствующий — иногда придает его лицу глуповатое выражение. В своей сфере деятельности Амос самый знающий человек в Соединенных Штатах, а возможно, и во всем мире. Это мне было известно. Правда, в чем конкретно заключалась его деятельность, я не знал, а если бы знал, мне было бы строжайше запрещено говорить на эту тему. Но повторяю, я ничего не знал и не имел ни малейшего желания узнать. У меня было слишком много своих секретов, чтобы еще совать нос в дела Амоса Даррелла и Комиссии по атомной энергии.

Я знал только, что Дарреллы жили в Санта-Фе потому, что Фрэн Даррелл нравилось здесь больше, чем в Лос-Аламосе, где общество было представлено исключительно наводящими дикую скуку учеными. Ей всегда импонировали колоритные личности вроде меня, подвизавшиеся в близких к искусству кругах, а таких в Санта-Фе пруд пруди. Амос был обладателем скоростного «порше-каррера», на котором ездил на работу зимой и летом, покрывая ежедневно тридцать с лишним миль в одну сторону и столько же в обратную. Маленькая сверхмощная спортивная машина как-то не очень вязалась с его внешностью, но я никогда не был хорошим психологом и судить о характере гения, тем более ученого гения, не берусь.

Но его поведение в обыденной жизни не являлось для меня загадкой, и отсутствующий взгляд был не признаком глупости, а показателем элементарной скуки. Видимо, ему давно приелись разговоры с тупицами вроде нас, неспособными отличить изотоп от интеграла.

Он зевнул, не пытаясь приличия ради прикрыть рот рукой, и сказал тоном смирившегося с судьбой человека:

— Извините. Пойду поприветствую вновь прибывших.

Мы проводили его взглядом. Стоявшая рядом со мной девушка грустно рассмеялась:

— Мое общество не слишком привлекает доктора Даррелла.

— Здесь нет вашей вины, — сказал я. — Просто вы не в меру велики.

Она посмотрела на меня с удивленной улыбкой:

— Как понимать ваши слова?

— Ничего обидного для вас в них нет, — заверил ее я. — Для Амоса интерес представляет лишь то, что не больше молекулы.

Тина и ее эскорт в замшевом пиджаке обходили гостиную вместе с Фрэн Даррелл, которая представляла их другим гостям. Хозяйка дома была сухопарой невысокой дамой, чей главный интерес к жизни заключался в коллекционировании необычных людей. Жаль, подумал я, что Фрэн никогда не узнает, какой кладезь необыкновенного представляет собой Тина…

Я внимательно посмотрел на стоящую рядом со мной девушку. В национальном индейском платье со множеством серебряных украшений она была удивительно хороша. Просторное белое платье с широкой плиссированной верхней юбкой и жесткой нижней создавало серьезное препятствие для передвижения в переполненной гостиной Даррелла.

— Вы живете здесь, в Санта-Фе, мисс Херрера?

— Нет, я приехала навестить знакомых. — Она подняла на меня глаза. Темно-карие глаза, блестящие, мягкие, они очень гармонировали с ее испанским именем. — Доктор Даррелл сказал, что вы писатель. Каким именем вы подписываете свои произведения, мистер Хелм?

Мне уже пора бы привыкнуть к этому вопросу, и все-таки я до сих пор не могу понять его глубинную суть. Видимо, здесь имеет место обходной маневр, с помощью которого мои собеседники стыдливо скрывают тот неприглядный факт, что никогда не слышали об авторе по фамилии Хелм и тем более не читали ни одного из его творений. Правда же состоит в том, что я никогда в жизни не пользовался литературным псевдонимом. Было время, когда я отзывался на кличку Эрик, но это уже другая история.

— Я пишу под собственным именем, — несколько чопорно ответил я. — Большинство писателей пользуются своим именем, мисс Херрера, если они не чересчур плодовиты и не конфликтуют с издателями.

— Ах, извините, — сказала она.

Я подумал, что веду себя как напыщенный кретин, и усмехнулся:

— Лучше всего мне удаются вестерны. И между прочим, завтра утром я уезжаю из города, чтобы собрать материал для очередного опуса. — Я глянул на бокал мартини в своей руке. — Если, конечно, буду в состоянии сесть за руль.

— Куда вы направляетесь?

— Сначала в долину реки Пекос, а затем через Техас в Сан-Антонио. Оттуда сверну на север и буду придерживаться маршрута, по которому в старину перегоняли скот в Канзас. По пути буду фотографировать.

— Так вы еще и фотограф? — Она была симпатичной девчушкой, но чуточку переусердствовала с выражением восторга от беседы со знаменитостью. В конце концов, я ведь не Эрнст Хемингуэй.

— Раньше я работал в маленькой газете. А там надо уметь делать все. Правда, было это давно, еще до войны. Беллетристикой я занялся позднее.

— Вы так интересно рассказываете, — сказала девушка. — Очень жаль, что вы уезжаете. Я надеялась, что вы уделите мне немного времени, и рассчитывала на вашу помощь. Когда доктор Даррелл сказал, что вы писатель, я… — Она умолкла в нерешительности, потом смущенно рассмеялась, но я уже знал, что последует дальше. — Я сама пробовала писать, и мне хотелось поговорить с кем-нибудь, кто…

Подошла Фрэн Даррелл с Тиной и ее спутником, и мы оба повернулись к ним. Фрэн была одета в том же стиле, что и моя собеседница, только ее платье было еще сильнее перегружено серебряными индейскими украшениями. Она могла позволить себе шиковать. Кроме жалования, которое Амос получал от правительства, у нее были и собственные источники дохода. Она представила вновь прибывших мисс Херрере, после чего подошла моя очередь.

— …а вот человек, которого я представляю вам с особым удовольствием, дорогая, — с восторгом в голосе сказала Фрэн Тине. — Это один из наших знаменитых сограждан, Мэтт Хелм. Мэтт, это Мадлен Лорис из Нью-Йорка и ее супруг… Черт возьми, у меня выскочило из головы ваше имя.

— Фрэнк, — сказал блондин.

Тина протянула мне руку. Стройная и загорелая, она выглядела удивительно привлекательно в черном платье без рукавов, в маленькой черной шляпке с вуалью и длинных черных перчатках. Конечно, национальная одежда интересна и очень оригинальна, но если женщина выглядит очаровательной в привычном платье, какой смысл стремиться походить на индеанок-навахо?

Она протянула руку настолько грациозно, что мне захотелось щелкнуть каблуками, низко поклониться и поднести ее пальчики к губам, — я вспомнил, как мне пришлось некоторое время изображать прусского дворянина. Вообще, на меня нахлынули самые разные воспоминания, в том числе и одно, казавшееся абсолютно неправдоподобным: с этой изящной, одетой с удивительным вкусом леди я занимался любовью в канаве под проливным дождем, а вокруг нас люди в военной форме прочесывали густые заросли намокшего под дождем кустарника. Я вспомнил также неделю, проведенную в Лондоне…

Глядя на нее, я понял, что перед ее глазами вставали, вероятно, похожие картины. Ее мизинец несколько раз шевельнулся в моей ладони. Это был сигнал. Он требовал признания и повиновения.

Я ожидал его. Глядя ей прямо в глаза, я не ответил на сигнал, хотя прекрасно помнил, как его следовало подавать. Ее глаза сузились, и она осторожно освободила руку. Я пожал руку Фрэнку Лорису, если его так звали, — я не сомневался, что у него совсем другое имя.

Фрэнк был здоровенным амбалом, чуть ниже меня — такие высокие люди, как я, встречаются не часто, — зато намного шире в плечах и тяжелее. Он выглядел как профессиональный борец. Его нос был сломан, и случилось это, скорей всего, не во время футбольного матча между двумя колледжами.

Пообщавшись с людьми вроде него и Тины подольше, приобретаешь способность узнавать их, выделяя из массы других индивидуумов. Есть что-то характерное в их глазах, поджатых губах, настороженных движениях, в присущей им особой презрительной снисходительности, благодаря чему их легко узнают собратья по профессии. Даже в отмытой, благоухающей дорогими духами Тине проступали эти предательские черточки. Когда-то они были и у меня самого, но я полагал, что сумел избавиться от них. Теперь я не был так уверен в этом.

Мы с Фрэнком Лорисом сразу ощутили взаимную неприязнь. Тем не менее, пожимая друг другу руки, мы обменялись ничего не значащими любезностями. Он надеялся, вероятно, услышать хруст моих костей и неистово шевелил мизинцем, подавая мне сигнал, отвечать на который я не собирался. Пошел он к дьяволу! А с ним и она вместе с Маком, который через столько лет молчания прислал сюда этих ублюдков, чтобы разбудить воспоминания далекого прошлого. Если, конечно, Мак по-прежнему осуществлял режиссуру, а иначе, на мой взгляд, и быть не могло.

Представить, что кто-то другой руководит организацией, было попросту невозможно, да и кто бы взялся за такую грязную работу?