Как-то раз после возвращения с обеда я обнаружил, что кто-то копался в моих вещах. У меня и вещей — то, считай, нет. Одежда, что на мне, куртка, да Анупамов пенал. Так вот, пенал этот лежал совсем не там, где я его оставлял. Я, конечно, не слишком умный, и привидеться мне может все, что угодно. Но одно я запомнил твердо: он лежал не так. Кто-то его трогал и перевернул.
И тут я испугался, что посылка потеряться может. А я ведь Анупаму слово дал, что довезу подарок в целости и лично в руки его сестре передам. Этой, как ее… Чандраканте. Что означает «любимая луной». А если я груз свой потеряю, то Анупам про меня подумает плохое.
Я твердо знаю — обещания надо выполнять. Так мне Генри когда-то говорил. Еще я знаю, что не все, что Генри говорил, — плохо. И теперь, когда я стал за посылку бояться, решил я пенал все время при себе держать.
Сегодня Мишель зашла за мной и предложила сходить развеяться в «казино». Я сразу вспомнил, что это такая большая комната, где красный свет и где мне пообещали чего-то бесплатного. Мишель сказала, что, если я против, то можно сходить куда-нибудь еще, и что я могу не волноваться — она будет «играть по маленькой», а я могу просто постоять рядом и понаблюдать за игрой. А я ответил, что вовсе не против и мне даже интересно. Тогда она мне улыбнулась, щелкнула меня легонько по носу, и мы пошли. А подарок Анупама я с собой взял. Мишель спросила, что это, а я объяснил, как Анупам учил, — «личные вещи». На что Мишель с любопытством на меня взглянула, но ничего больше не сказала. Держать пенал в руках было неудобно, и тогда я сунул его за ремень. Не слишком удобно, но зато теперь руки свободны.
Когда мы шли, на нас все оглядывались. И шептались за спиной. А так все с нами здоровались. Но больше всего — с Мишель, а не со мной. Когда они шептались, я часто слышал, как меня называют «ненормальным». А про Мишель шепчут, что она «нашла пару себе под стать». Это они обо мне, наверное. Они тихо говорили и Мишель ничего не слышала. Да и ей, похоже, все равно. А я, когда нужно, могу все-все слышать. Даже то, что очень далеко говорят. Только захочу — сразу и слышу.
И вот мы пришли в это самое «казино». И вежливый человек назвал Мишель «баронессой». А меня «сэром». И еще дал мне маленькую круглую штучку — «фишку». Сказал, что это подарок для гостя. Это оттого, что я тут впервые. Я посмотрел на этот кругляш — ничего в нем особенного нету. Кусочек цветного пластика и ничего больше. И в карман его сунул. А Мишель куда-то сходила и принесла целую горсть таких штук. И повела меня за собой к столу. Там много столов вокруг было, и вокруг них люди сидели и смотрели на разноцветную круглую вертушку. Мишель объяснила мне, что это «рулетка». Еще все курили и что-то пили из высоких стаканов.
А потом она села и меня позвала. И мужчина в красивой белой рубашке и с блестящими волосами крутил эту рулетку, а Мишель свои круглые штуки по столу раскладывала. Там еще были такие клетки нарисованы. Вперемежку — черные и красные. Каждый раз, когда рулетка переставала вертеться, мужчина красивым деревянным скребком фишки к себе сгребал. И редко-редко — подталкивал понемногу к Мишель. А она досадливо головой качала. Я чувствовал — она чем-то очень увлечена. И одновременно немного злится. Видимо, что-то не ладилось у нее с этими «фишками».
И мы так довольно долго сидели, и даже выпили немного вина. Сидели до тех пор, пока у Мишель кругляшей не осталось. И она посетовала, что ей сегодня «не везет». А я, чтобы она не расстраивалась, достал и отдал ей свою фишку. Мишель улыбнулась и предложила мне сыграть самому. И начала мне о правилах рассказывать. Говорила непонятные слова, всякие там «файф бет» или «сплит ап». И еще цифры называла. Получалось, что когда свой кругляш куда-то ставишь, это называется «ставка». И если шарик на рулетке попадет на ту же цифру, то мне дают еще кругляшей. А если нет, то мой кругляш мужчина с деревянным скребком забирает себе. И количество штук, что мне достаются, зависит от того, куда я свою фишку пристрою. Оказывается, ее можно класть прямо в квадратик с цифрой. А можно на линию между цифрами. А можно на всякие другие квадратики что сбоку или снизу. Она говорила при этом «тридцать шесть к одному», или «восемь к одному», и еще много чего. Очень уж она хотела, чтобы я попробовал. Уверяла, что мне понравится.
Ну, я и согласился, чтобы ее не огорчать.
И когда рулетка закрутилась, и шарик побежал по кругу, мужчина, которого называют «крупье», сказал: «Дамы и господа, делайте ваши ставки». А Мишель меня слегка подтолкнула и шепнула: «Ну же, Юджин, давай. Клади свою фишку».
И я положил. Прямо в клеточку. Потому что понял, что «тридцать шесть к одному» это больше, чем «семнадцать к одному». И тем более лучше «двух к одному». И крупье сказал, что ставок больше нет. А потом шарик остановился и Мишель захлопала в ладоши так, что на нас оглядываться стали. А некоторые даже подошли, чтобы полюбопытствовать, в чем тут дело. Тем временем крупье ко мне подвинул целый столбик кругляшей. И Мишель меня чмокнула в щеку радостно и объяснила, что я «выиграл». Я не понял, в чем тут дело, и никакой радости от кучки кругляшей у меня не было, но то, что Мишель меня поцеловала, мне понравилось. И стал я играть дальше.
Крупье все крутил и крутил свою штуку, а я раскладывал свои фишки и так и эдак. Голос внутри меня время от времени давал мне советы, поминая какую-то «вероятность». И советы эти, как правило, были очень удачными. Иногда крупье у меня забирал горстку фишек, но все чаще их ко мне двигал. И уже через пару часов эти мои кругляши заняли изрядный кусок стола. Некоторые стопки даже рассыпаться начинали, такой они были высоты.
Крупье это не слишком по нраву пришлось, я это чувствовал, но он держался. Все так же улыбался и крутил рулетку. А вокруг нас постепенно собралось много народу. И когда я выигрывал, женщины хлопали в ладоши и говорили, что я «удачливый». А их мужчины — «дуракам всегда везет». Правда, негромко, чтобы я не слышал. После того случая в оранжерее мне почему-то перестали говорить гадости в лицо. Но я все равно все слышал, хотя виду не подавал. Ведь Мишель была рядом, вся раскрасневшаяся, довольная, и называла меня «умницей» и «молодчиной». Ей было здорово, я чувствовал. И, чтобы ей и дальше было хорошо, я продолжал раскладывать эти чертовы фишки.
И еще к нам подошел какой-то важный господин с цепкими глазами. И стал улыбаться, а сам внимательно за нами наблюдать. А я сразу понял, что ему не очень-то и весело. Наверное, ему этих «фишек» жаль было. Мишель мне в самое ухо тихонько сказала, что это сам «менеджер казино». И я подумал, что это круто, когда столько народу вокруг меня, и все мной восхищаются, и никто надо мной не смеется и не называет придурком. И мне стало нравиться в этом их казино.
А потом Мишель сообщила, что я уже и так всю эту лавочку «обчистил». Сказала, что играем «по последней». И тогда я взял и самую большую стопку подвинул в клетку, где два нуля нарисованы. И еще сверху добавил. Потом подумал, что нам такую прорву кругляшей нипочем самим не унести, и еще один столбик туда задвинул. И мужчина сказал, что ставок больше нет. И все вокруг почему-то притихли, а Мишель шепнула, что я сумасшедший.
Менеджер достал платок и стал зачем-то свой лоб им вытирать. А потом все начали кричать как сумасшедшие, да так громко, что я даже испугался. Решил, что сделал что-то не так. Но потом понял, что все кричат от радости. А Мишель меня обняла и поцеловала в губы, из-за чего люди вокруг стали бить в ладоши. А крупье начал ко мне двигать фишки. Много-много фишек. Целые горы. А я все никак не мог в себя прийти, там мне приятно стало от ее поцелуя. Ради такого я был готов сидеть тут целую вечность. Например, неделю. Или даже месяц.
Мужчина, который менеджер, совсем сдал. Побледнел, покачнулся. На него смотреть жалко было. Но все же он себя в руки взял, подошел ко мне и назвал меня «сэром». Сообщил, что организует мне охрану. Потому что «из третьего класса публики понабежало». И что он меня поздравляет. И что пусть я не волнуюсь — у их казино прекрасная репутация и все деньги я получу, как пожелаю, — или немедленно наличными, или в виде платежной карточки. А Мишель встала и заявила: «Только наличными». И менеджеру этому совсем дурно стало.
А я посмотрел на все эти кучи кругляшей, да и ляпнул Мишель: «Ты так расстроилась, когда проиграла. Забирай. Мне это не нужно». А она ответила, чтобы я не делал глупостей. И что от такой прорвы денег даже последний идиот не отказывается. Тогда я рассердился, и громко сказал, что никакой я не идиот, а просто хочу сделать ей приятное. И она, чтобы со мной не спорить, согласилась забрать эти фишки себе. Только посмотрела так, словно увидела впервые. А люди, что собрались вокруг, когда я так ей сказал, совсем ополоумели. Я было решил, что они нас сейчас растерзают, так они радовались. И больше всех — женщины.
А потом пришли вежливые служащие, все наши фишки собрали на поднос и проводили нас к «кассе». А вокруг шли охранники с короткими блестящими палками в руках и никого к нам не подпускали. И двое из них взялись проводить нас до каюты. «Как бы чего не вышло», — так сказал менеджер. Сказал, и добавил: «Традиции традициями, но береженого бог бережет».
И мы отправились в каюту. А два хмурых человека в синих куртках шли позади нас и настороженно оглядывались. Вот так мы и сходили в это самое «казино».
Когда мы вошли в каюту, и Мишель в шкаф целые кирпичи из цветных бумажек переложила, она повернулась ко мне и сказала:
— Послушай, Юджин. Я понимаю, ты хотел сделать красивый жест. У тебя неплохо вышло. Но взять эти деньги я не могу. Давай внесем их на твой счет. Никто не узнает, обещаю.
— Почему? — спросил я. Я не знал, что такое «счет», но понял — Мишель отказывается от этих бумажек. И удивился: зачем же мы тогда так долго «играли»?
— Потому что это слишком много для знака внимания. И потому что я в них не нуждаюсь. И потому, что они тебе самому пригодятся. Вряд ли отставные офицеры купаются в золоте.
И мне стало грустно. Я ведь так хотел, чтобы Мишель перестала хандрить. И тогда я сказал:
— Мишель, я очень хотел тебя развеселить. Честное слово. Прошу тебя, возьми это себе, — и сам поразился, насколько гладко у меня все это вышло. Целая речь, а я даже не запнулся ни разу.
А она помолчала немного, потом вздохнула и поцеловала меня. Крепко-крепко. У меня даже голова закружилась, так сладко у нее это вышло.
А потом Мишель отстранилась и заглянула мне в глаза. Будто найти там чего-то хотела. И сказала:
— Знаешь, я привыкла к деньгам. У меня их куры не клюют. Но кучу наличных только ради того, чтобы я улыбнулась, мне еще никто не дарил.
А я не знал, что ей ответить. Просто улыбался. Потому что мне хорошо было. А она помолчала и добавила:
— А ты не такой уж и простак, каким прикидываешься.
И еще что-то хотела добавить, но потом сбилась и рукой махнула. И мы друг другу улыбнулись. И еще раз поцеловались. Почему-то мне ее поцелуи больше нравились, чем те, которые в доме с кожаной мебелью. Может быть, так и начинается эта самая «любовь»? Но потом подумал, что если я только что отдал деньги, даже если меня и не просили, то это все же не она. И грустно вздохнул.
Потом мы отправились на обед, и все вокруг нас узнавали и здоровались. На этот раз и со мной тоже. Особенно со мной. Особенно женщины. Вот только этот пенал все время норовил из-под ремня выпасть и мне пришлось его в руки взять. И оттого все на него тоже смотрели.