Путешествие идиота

Глава 47 Отсек Два-ноль-восемь

Вчера мы прощались с наставниками. Все они отработали контракты, и никто не согласился продлить. Кроме «Кузнечика». Крепкого седого парня со странным именем Збигнер. Он тут дольше всех. Этот контракт у него будет четвертым по счету. Все говорят, что Збиг чокнутый. Играет в русскую рулетку. А по мне, так ему просто некуда возвращаться. Или незачем. Дольше его тут торчит только Крамер. Иногда мне кажется, что он изначально прилагался к нашей посудине. В качестве стандартного оборудования.

Несмотря на строгий сухой закон, ветераны умудрились выставить выпивку — вполне приличный натуральный виски. Все приложились по чуть-чуть. Кроме тех, кому через час на вылет. Те, кому на вылет, символически подняли стаканы с минералкой. Говорить было особенно не о чем. О чем вообще можно говорить с людьми, с которыми познакомился неделю назад и с тех пор перекинулся едва ли десятком слов? Да и то по дороге с инструктажа в ангар. Или из ангара в каюту, когда усталость с ног валит и не до разговоров. В общем, старики вставали, поднимали стакан, и просили беречь «кобыл». Глупых советов нам никто не давал. Тут у всех новичков не один год налета, учить их не надо. Парни просто отваливали и по традиции проставлялись. Как положено, в общем. Все это понимали, и в душу никто никому не лез.

Йозас сказал мне:

— Главное — друг за друга держитесь. Тут не любят спасательные экспедиции отправлять. Только если наедешь как следует. Поэтому следи за тем, кого где собьют. Если катапультировался — требуй эвакуацию.

— Ясно.

— И замочите, наконец, эти гребаные авианосцы, — желает он напоследок.

— Постараемся, Йозас.

— Бывай, «Красный волк». Может, где и свидимся, — Йозас крепко жмет мне руку.

— Конечно. Мир тесен, — отвечаю я машинально. — Пока, «Бульдог».

Старички нестройной толпой тащат свои баулы к центральному шлюзу. Техники и палубные толпятся у переходного люка, провожая своих подопечных. Последние рукопожатия, обмены сувенирами и адресами. Люк шлюза опускается. Мы остаемся одни.

— Группы один, три, пять — на инструктаж, — бубнит корабельная трансляция. Чип эхом дублирует команду. Шаркая ногами, пилоты плетутся на тринадцатую палубу.

«Привет, Мишель!» — начинаю я свое письмо. И долго думаю, что еще такого написать.

«У меня все хорошо. Я снова летаю. Для меня это очень важно. Нигде больше мне бы этого не позволили. Ты знаешь, почему. Тут у нас все, как раньше на Флоте. Даже есть своя война. Только здесь она называется экологической экспедицией. Нам говорят, будто мы выполняем великую миссию — возвращаем людям родину человечества. Правда, я не очень понимаю, что это значит. Мы все больше льем на планету какую-нибудь дрянь. В общем, я не мастер писать письма. Спасибо тебе за письмо. И не обижайся, что послал твоего охранника.»

Потом еще немного думаю. И добавляю: «Твой Юджин». Написать «Обнимаю» или там «Целую» не поднимается рука. Вдруг Мишель обидится? Решит, что я невоспитанный, или фамильярный. Нас учили в Академии — с женщинами надо вести себя корректно, тогда они сами сделают первый шаг навстречу. И все приличия будут соблюдены. Ведь Мишель целая баронесса и это, наверное, важно для нее — соблюсти приличия.

Спать да есть после полетов день за днем, болтаться в силовом тренажере положенные 30 минут и больше ничего не делать — так можно и на стены начать с тоски кидаться. Вспоминаю приглашение Павла. Этот самый два-ноль-восемь оказался довольно уютным местечком. Куча народу сидела за столиками по углам большого отсека со снятым оборудованием и негромко болтала о том, о сем. Пили чай в полумраке — большой чайный автомат стоял прямо у входа. И еще играла музыка. И в середине отсека, освещенные приглушенными потолочными панелями, медленно кружились пары. Будто в ресторане на окраине провинциального городка. Вот только официантов не было.

Люди из-за столиков кивали мне, как своему. Женщины улыбались. А мне опять, как и тогда, на лайнере, было неловко. Я заявился сюда в летных штанах и грубом армейском свитере до бедер. Удобная штука, и привычна мне давно. К тому же, не нужно гладить. А тут все принаряжены. Женщины в чистых блузках и кофточках. Мужчины в отглаженных гражданских брюках и в белых рубахах. Будто и впрямь в ресторане.

Большинство из присутствующих я не узнавал. А может, и не знал вовсе. Я ведь тут недавно, а база — здоровущая штуковина. Некоторых специалистов можно неделями не встретить. Разве что в столовой или в кают-компании случайно пересечешься. В общем, топал я тихонько вдоль стеночки и всем в ответ кивал. И улыбался смущенно. И все никак мне пустой столик не попадался. А потом какой — то мужчина помахал мне, и сказал, что я могу тут «упасть». Я и упал.

«Ян, БЧ-2, оператор зенитного поста», — так мне человек этот представился. А я ему: Юджин, капитан и все такое прочее.

— Пилот, значит, — резюмировал новый знакомый.

— Ага.

— Чаю хочешь?

Пожимаю плечами. Чаю я вообще-то не хотел. Но не сидеть же теперь, не зная, чем руки занять? И мужчина мне из пузатого керамического чайника горячей жидкости налил. И вазочку с сахарными кубиками подвинул. А из-за соседнего столика какая-то дама с каштановыми волосами меня долькой лимона угостила. Так что совсем как я люблю вышло. Еще бы капельку коньяку в чашку, да где его тут взять?

— В шахматы играешь? — спросил Ян.

— Не-а.

— Танцевать умеешь?

— Тоже нет.

— Может, истории какие интересные знаешь?

— Да какой из меня рассказчик…

Мне стало жаль, что я такой неотесанный. Даже компанию составить не могу, как следует.

— А что любишь? — продолжал меня пытать Ян. Правда, совсем необидно. Просто любопытство проявлял. А может, поговорить ему было не с кем, вот и искал тему.

Я подумал и ответил, что иногда слушаю музыку.

— Да ну? И что любишь? Нео-классику уважаешь? «Борцов за чистоту звука» слышал?

— Не знаю, я не специалист. Вот, иногда ребят из двадцатого века слушаю. С Земли, — говорю смущенно.

— Обалдеть! — восхитился Ян. — А мы тут ее как раз в каменный век загоняем. Заодно и приобщишься к древней культуре.

Мне его шутка не слишком смешной показалась. Но, чтобы его не обижать, я улыбнулся. Из вежливости.

— А почему двадцатый век?

— Тогда был расцвет музыки. В пятидесятых-шестидесятых. Блюз, блюз-рок, фанк, рок-н-ролл. Дженис Джоплин, «Крим», Джими Хендрикс, «Энималз», «Битлз».

— Впервые слышу. И что — здорово зажигают?

— Мне нравится. Сейчас так не исполняют. С душой. Еще Мадди Уотерс, Джонни Ли Хукер, Би Би Кинг. Да много кто. Я их могу часами слушать.

— Да ты просто фанат, парень! — восхищается Ян. — Может, еще и петь умеешь?

— Немного. Когда сюда летели, у нас с Джозефо неплохо выходило. Команде нравилось.

— Это не механик ли с «Либерти»?

— Он самый.

— Нормальный мужик. Только говорить не любит.

— Он такой.

И женщина, которая мне лимон дала, спросила, не хочу ли я спеть.

— Тут многие поют, — пояснила она. — Иногда, если слова знаем, даже подпеваем хором.

— Я не знаю, мэм. Специально я никогда не пробовал. Так, когда нет никого. Или когда все свои.

— Юлия, — так мне та женщина представилась. Лицо у нее было круглое, миловидное, а сама она вся была коренастой, что ли. — Я тоже из БЧ-2. Оператор наведения.

— Юджин. Уэллс. Э — э — э… пилот.

— Очень приятно, Юджин. Так что, споете нам?

— Так ведь музыки нужной нет, — попытался я отбиться.

Тут женщина встала и через весь отсек крикнула, враз заглушив все разговоры:

— Авиша!

— Здесь! — звонко отозвалась из полутьмы хрупкая блондинка.

— Тут летуну музыку надо обеспечить!

— Не вопрос! Тащи сюда свои кости!

— Ну вот. Сейчас все будет, — улыбается Юлия. — Авиша у нас в электромеханической центральный проводок. Из куска меди и тюбика помады что хочешь соорудит. И это «что-то» будет электричество производить, или сигналы передавать. Давай за мной.

Ян улыбается. Немного насмешливо, или иронично. Похоже, попасть в руки Юлии — все равно что в глубокой древности угодить под паровоз. Так, кажется, эта пыхтящая черная штука называлась. От Юлии исходит колоссальная энергия. Будто внутри у нее упрятан мощный излучатель.

«Ответ отрицательный. Человек „Юлия“ не имеет вживленных механических или биоэлектрических объектов», — докладывает мой верный зануда. Я вздыхаю, и под сочувствующими взглядами окружающих плетусь вслед за неугомонной дамой. Кое-где слышны негромкие смешки в мой адрес.

Я ведь все слышу, когда надо.