Путешествие идиота

Глава 49 Не все коту масленица

Снова мне выпало лететь в группе «Твердь». Самая собачья работенка, скажу я вам. Того и гляди, в океан нырнешь, и с концами. Со мной шли Дыня и Файвел, и Милан старшим группы. А Борислава с Гербом назначили в группу прикрытия.

Поначалу все шло нормально. Разведка не подкачала: в районе было чисто. И погода как на заказ. Хотя как по мне — пускай уж лучше шторм. Бодаться с ветром легче, чем с истребителями. Полковник, как всегда, не то чтобы недоговорил, а, скажем, неверно расставил акценты. Потому что, хоть техника у землян и уступала нашей, но все же оказалась не такой уж и примитивной. Если мы и вылезали из драки целыми, то исключительно за счет превосходства в скорости. Да еще средства постановки помех и наблюдения у нас были покруче. В этом мы землян делали, факт.

Конечно, звено современных истребителей могло бы решить проблему на раз-два. Но «Криэйшн» экономила как на новых самолетах, так и на дорогих боеприпасах. Одна новая противокорабельная ракета со всеми хитрыми примочками стоит как пара наших собранных из металлолома «Москито». И вовсе не факт, что она долетит до цели, потому что охранялись эти авианосцы — мама дорогая! Пилоты же, мы то есть, покупались по бросовым ценам. Так что компании ни к чему были заморочки с подавлением ПВО. Заводы — с ними все ясно. Заводы атмосферу загрязняют. Метан и углекислота — тоже. А истребители и стационарные средства ПВО — нет. Их подавление влетит в огромные деньги, сравнимые с бюджетом войны планетарного масштаба. Хорошо хоть, большую часть земных военных спутников мои предшественники под орех разделали. Иначе нас встречали бы сразу на границе атмосферы. А так нам частенько удавалось сделать работу и смыться еще до подхода земных «птичек».

Так вот, в этот раз не обошлось. Минут через пятнадцать после того, как мы начали сброс «опарышей», высотный разведчик сообщил о незваных гостях.

Даже в таком дерьмище, как эта изгаженная планетка, земляне воевать не разучились. И явно решили бороться за свое болото до конца. И вот уже «Зонтики» насмерть сцепились с четверкой «Миражей-XF», как у землян звались эти палубные птички. Шустрые такие атмосферные машинки со стреловидными крыльями и характерными изогнутыми клювами. А мы, чтобы повторный вылет не делать, поджали задницы и тянули над самыми волнами, изо всех сил изображая из себя морских птиц. Уж больно неохота было за бесплатно сюда возвращаться. И скорость тоже не увеличить — личинки эти нежные — страсть. Нечего сказать, задница, а не работа.

В общем, тянем мы вдоль побережья, да молимся, чтобы пронесло. Тут оно и началось. До сих пор я только с их истребителями сталкивался. Хотя и знал, что в таких условиях землянам больше за выживание приходится бороться, чем воевать, но все же соображал, что какие-никакие наземные силы ПВО у них тоже имеются. Но думал про них, как про что-то далекое. Мол, это возможно, но не со мной.

А в этот раз по нам с берега как дали! Целая серия пусков. Когда бортовые системы засекли радары наведения, ракеты уже на курс вышли. Должно быть, мобильный ЗРК по нам отработал. А мы висим над самой водой и скорость у нас — тьфу. Только и успели сбросить контейнеры да рвануть, кто куда. Триста двадцатый одну ракету лазерами разделал. Еще одна с курса сошла — спасибо помехам.

В воздухе такое творилось! От генераторов, что на полную мощность визжали, голова раскалывалась, или что там у самолета вместо нее. Милана достали первым. Один подарок ему основной двигатель повредил, и пришлось ему тянуть к берегу, чтобы хоть какой — то шанс на эвакуацию остался. Ведь над морем кого эвакуировать — гиблое дело. У нас и техники-то такой на борту нет. Потому над водой катапультироваться — билет в один конец.

С базы пришла команда на срочное возвращение, и все дружно рванули вверх. Файвел за старшего, как заместитель командира группы. «Зонтики» все еще крутили карусель со своими «Миражами». Герб одного даже ссадить умудрился. И тут Милан катапультировался. Над самым берегом. За пяток секунд до того, как движок окончательно пошел вразнос. Капсула его штатно вышла, маяк сработал, ложемент отстрелился. В общем, все, как надо. Ну, я и подумал: какого черта ждать, пока за ним кого-нибудь вышлют? Пока вернемся, пока команду прикрытия подготовят. И подготовят ли вообще. И еще — что земляне не упустят шанса с пилотом нашим познакомиться. А у меня спарка, место еще для одного есть. В общем, крикнул я: «Красный волк», прошу прикрыть, обеспечиваю эвакуацию «Сурка», и рванул на сигнал маяка.

Что тут началось! Диспетчер орет, требует немедленно возвращаться. Триста двадцатый сообщает о захвате системами наведения и вероятности успешного выполнения миссии в двадцать два процента. Файвел требует занять место в строю. Герб матерится, рычит от перегрузок и называет Файвела «вонючкой». А Дыня сообщил, что на борту нет необходимого вооружения. Но, тем не менее, из строя вывалился и за мной спикировал. Сказал, что ПВО отвлечет.

На Триста двадцатого я рыкнул. Что-то типа того, если помереть боится — хрена было в меня влезать? Базе тоже ответил. На тему прошлого их мамы. И что, мол, «Сурка» не брошу. Дыне приказал обработать батарею лазерами. Толку от них в атмосфере немного, тем более, на таких скоростях и у самой земли. Однако пару кабелей пережжет — и то дело. Ну а Файвела я просто послал. В семье не без урода.

Потом вмешался сам Крамер. Приказал прервать миссию и возвращаться. Всем. Немедленно. Под угрозой перехвата управления и физического наказания. И Триста двадцатый тут же сообщил, что обнаружена попытка захвата управления. Попытка пресечена, внешние каналы блокированы. Я даже не подумал — на думание времени не было: земляне новый залп сделали, — а, как бы сказать, в подкорке, что ли, мелькнуло: что бы я без своего напарника делал?

Две ракеты мы сбили. Пара в море ушла. Пару за собой Дыня уволок. А я, весь мокрый от страха, врубил гравы и завис над пляжем. Так уж я устроен, наверное. Боюсь до дрожи в коленях, и толку от меня в такие моменты — чуть. А все равно делаю по-своему.

Завис я в паре метров, словно мишень. Секунды считаю, не обращая внимания на все, что мне орут в десять голосов. А Милан ко мне по мокрой гальке ковыляет, не жив, ни мертв. От шока после катапультирования не отошел. Где идет, а где и на четвереньках ползет. Совсем худо ему. Я просто шаги его считаю, под гулкие замедленные комментарии Триста двадцатого.

Время будто остановилось.

«Обнаружена новая групповая цель, две единицы, пеленг шестьдесят, скорость 4М… тип не определен… предположительно — атмосферные истребители… расчетное время выхода на дистанцию атаки — две минуты… цель ставит помехи… „Дыня“ получил повреждения, уходит… попытка перехвата управления… блокировано…»

Я, словно огромный слон, боясь сделать неверный шаг, чтобы не раздавить крохотную козявку, шевелю двигателями ориентации. Они явно не рассчитаны на работу у земли, я никак не могу выдать микроимпульс, так необходимый мне для скачка в десяток метров в горизонтальной плоскости. Меня уносит на сотню метров к югу, едва не воткнув носом в гальку. Милан сворачивает на новый курс и упорно тащится в мою сторону.

Вторая попытка. На этот раз получше. Я — начинающий нейрохирург, что учит свои конечности двигаться по миллиметру в минуту. Есть ближе пятьдесят. Немного снесло к западу. Милан останавливается, качается в тяжелых раздумьях, и вновь корректирует свой вихляющий шаг. Импульс. Плюс пятнадцать метров. Как же мне не хватает «Гепарда»! С ним бы я подполз куда нужно в пару секунд.

Импульс. Одиннадцать метров. Поднимаю фонарь и только сейчас пугаюсь — а есть ли в комплекте моего старикана аварийный трап? Запросто за ненадобностью могли не укомплектовать. И тут же с облегчением чувствую — есть выход трапа с правого борта. Резиновая колбаса шлепается о камни и мгновенно принимает форму. Милан цепляется за трап едва ли не зубами. Втягиваю его на борт. Ощущаю глухой стук тела о ложемент. Отстреливаю трап. Приподнимаюсь на два десятка метров и ползу над самой волной. Давай же, парень! Пристегивайся! Пока я над водой, я почти невидим. Но вот потом нас сожрут и не подавятся. Давай, черт тебя дери!

«Групповая цель на дистанции атаки, разделяется… обнаружен захват поисковым радаром…»

«Принял…»

— «Шакал» — «Красному волку». Отвлекаю гостей. Уходи.

Это Борислав. Не ушел, шельма. Пикирует сверху на моих гостей. Герб тоже здесь. Крутит карусель один против троих. Ну, парни, умеете вы удивить!

— «Красный волк». Уйти не могу, груз поврежден. Иду курсом восемьдесят.

Облачко конфетти на тактическом дисплее. Молодчина, Борислав.

«Обнаружен пуск ракет, две единицы, пеленг сто двадцать».

— «Шакал», пуск с земли!

— Принял.

Укол где — то внутри. Биение чужого пульса. Милан подключился. Бортовой доктор накачивает ему в кровь стимуляторы. Тело по-прежнему лежит неудобно. Сам не повернется уже. Потому как едва не труп. Не пристегнуться ему. Тут и здоровый вряд ли развернется, в такой тесноте.

Решение пришло неожиданно — наполняю кабину оператора аварийным гелем. Тот еще вариант, но за неимением лучшего… Теперь вперед. Не подведи, старик!

Движки вибрируют так, словно внутри пара тонн той самой гальки с пляжа. Ветер, гад, норовит прижать к воде неожиданным порывом. Тряска усиливается. Сто миль от берега. Уйти дальше. Хрен его знает, что за дальность у их ЗРК. Сто тридцать. Облачко конфетти. Второй гость кувыркается в море. Сто шестьдесят. Пора.

Нос задирается в зенит. Указатели тяги в красном секторе. Горячо плечам. Не настоящим, конечно. Плечам меня-самолета. Растет температура обшивки. Проходим слой густых, набитых скомканной ватой, облаков. Тяжелые кувалды молотят меня со всех сторон. Отбойные молотки норовят проделать дыру в сердце. Боль в боку, спине. Резкий укол и тупое, с оттяжкой, ощущение больного зуба. Отказ системы управления правого маневрового.

— «Красный волк» — всем. Ухожу.

— Вижу. Понял, — откликаются «Зонтики».

Тряска усиливается. Боль растет. Стискиваю зубы, чтобы не закричать. Трудно дышать.

«Вышли из зоны поражения… истечение топлива в камеру правого маневрового… система управления не действует…»

«Принял».

Небо чернеет. Тактический дисплей один за другим зажигает звезды-ориентиры. Вываливаемся на орбиту. Снижаю тягу. Сипение в глотке. Холодная струя разливается внутри. Что-то немеет в кишках — нарушена герметичность кабины. Изо всех сил стараюсь не шевелить правой стороной — кто его знает, чем может кончиться срабатывание неисправного маневрового. Отказ тактического дисплея. Пелена и муть в глазах — ориентируюсь через датчики наведения. Надеюсь, шлем Милана не поврежден.

Ковыляю к борту, словно калека. Для простого поворота вправо исполняю череду мудреных кульбитов. Шевелю тело двигателями ориентации, переворачиваюсь, потом даю импульс левым маневровым. Рыскаю, как пьяный. «Зонтики» тихонько ползут сзади. Страхуют, черти.

С приближением борта чувство бессилия возрастает. Посадочный створ гуляет справа налево и наоборот. Никак не могу погасить рысканье. Я, как горнолыжник со сломанной ногой и запорошенными снегом очками. Боль самолета терзает меня со всех сторон. Зуд вытекающего топлива — как невыносимое желание почесаться.

«Угроза взрыва правого маневрового двигателя. Рекомендации, вариант 1: Катапультирование. Вариант 2: отстрел правого маневрового».

«Принял».

Белая громада базы, кружась, растет мутным пятном. Делаю неимоверное усилие. Вы когда-нибудь пробовали оторвать себе палец?

— «Красный волк», внимание всем. Отстреливаю маневровый…

Беззвучная красная вспышка. Обжигающая боль. Рыжий обломок, кружась, улетает прочь. Вспышка! Я слепну на правый борт.

«Взрыв по правому борту. Повреждение системы наведения. Датчики наведения правого борта вышли из строя. Переключение на навигационные…»

«Принял».

Зрение частично восстанавливается. Только вижу я теперь так: все ориентиры — как на ладони. А посадочный створ — мутное пятно, что беспорядочно скачет по обзорному экрану.

— «Будущее Земли» — «Красному волку». Посадка невозможна. Угроза аварии. Переходи на вектор тридцать-восемьдесят и катапультируйся.

— «Красный волк». Ответ отрицательный. Со мной «Сурок», отстрелить его не могу.

Голоса вокруг. Я впитываю их всем телом. Авианосец беззастенчиво щупает меня, снимая с меня потоки данных.

— «Красный волк», в посадке отказано. Следуйте приказу.

Чертыхаясь, прибавляю тяги. Ковыляю по широкой дуге.

— «Красный волк», захожу вдоль борта. Прошу аварийный захват, — сиплю в пространство. Внутри детская обида. Хочется плакать.

Голос Крамера. Спокойный, как лед в стакане.

— «Красному волку». Отказ. Катапультируйся. Попытку входа в створ классифицирую как недружественные действия.

«Захват системами наведения… — тут же комментирует Триста двадцатый. — Угроза атаки…»

Я почти физически ощущаю, как сходятся на мне лучи дальномеров базы. Я упорно ползу, вихляясь, к растущему белому пятну.

— Катапультируйся… — едва слышно доносится голос Милана.

— Заткнись!

— «Красный волк», захожу с правого борта.

— Здесь «Шакал», — раздается напряженный голос Борислава. — Внешние каналы отключены. Готов открыть огонь. Требую посадки «Красного волка».

Точки «Зонтиков» со стороны основных отражателей. Даже их крохотные ракеты в упор способны повредить дорогущие чаши настолько, что стоимость ремонта снесет к чертям собачьим весь бюджет экспедиции.

Пауза. Пятно борта растет. Меня медленно сносит вверх-влево. Еще немного, и второй заход.

Голос диспетчера:

— Три ловушки по правому борту. Двигатели стоп. Приготовиться к аварийной посадке.

Оранжевые пятна мечутся, словно фонари на ветру. Резкий толчок. По касательной задеваю край ловушки. Теряя всякую ориентацию, кувыркаюсь дальше. Стиснув зубы и закрыв глаза, принуждаю себя отключиться от управления. Теперь любой импульс может размазать меня о борт или об один из множества пилонов на корме базы. Триста двадцатый начинает доклад, но я прерываю его мысленным усилием. Он послушно умолкает. Тишина густая, как мед. Потрескивание помех. Глупо умереть вот так, в тридцати метрах от дома. Замерзающий аварийный гель сочится в кабину.

— Ну что, Триста двадцатый, давай прощаться.

— Давай. Прощай, Юджин Уэллс.

Удар, который обрушивается на мое битое-перебитое тело, таков, словно я на полном ходу въехал в стену. Перешибает дыхание. Обжигающая боль гасит звезды. Внутри меня едва теплятся отдельные очаги работающего оборудования. Остальное — мертво. Не скомпенсированная ничем перегрузка вышибает к чертям систему управления. «Москито» медленно ускользает от меня.

Я тянусь к нему в последнем усилии. Не бойся. Я тебя не брошу. Мы приземлимся. Ты выживешь. Истерзанное болью существо в последний раз касается моего сознания и исчезает в безбрежной пустоте. Я остаюсь один, наглухо запечатанный в летучем гробу. Я да еще Триста двадцатый.

Отдельные индикаторы на боевой консоли еще живы. Почти все светятся рубиново-красным. Я даже не знаю, попал ли я в магнитную ловушку, или опять задел ее по касательной. Вот сейчас. Еще секунда, и я влеплюсь в борт кучей мертвого железа. Мерное тиканье таймера внутри черепа, словно холодная капель. Удара все нет. Значит, промахнулся. О борт не разобьюсь. Лететь нам теперь в полной темноте, пока воздух не кончится. Мне и Милану. И Триста двадцатому.

«Зря ты в меня влез, — говорю мысленно. — Я по жизни невезучий».

«Я создан для боя. Мне не привыкать умирать, — парирует Триста двадцатый. — Один раз я уже умер».

«Как это?»

«Меня подбили. Сергей вытащил блок моей памяти. Спас. Я живу во второй раз».

«И что — не боишься смерти? Совсем?»

«Боюсь. Еще больше, чем тогда, когда проснулся в первый раз. Я знаю, каково это — умирать».

«И каково?»

«Страшно только ожидание смерти. А сама она — раз, и все. Только сначала очень больно. Если бы не было боли, то смерть — пустяк».

«Спасибо, успокоил».

«А чего ты ждал? Чтобы я тебе стихи читал?»

«Интересно, что подумает Мишель? — некстати думаю я. — И что скажет Васу? Он же меня ждать будет. Глупо получилось…»

«С Миланом нет связи?»

«Нет».

Помолчали. Неожиданная мысль приходит в голову.

«Давай споем, а?» — говорю я.

«Ты пой. У меня и голоса-то нету», — отвечает Триста двадцатый.

Я закрываю глаза.

тихонько мычу под нос. А в ушах моих звучит тягучая мелодия. Я отдаюсь ей и плыву по бархатным волнам. Солнце жжет глаза сквозь неплотно сомкнутые веки. Триста двадцатый поддерживает меня. Ему хорошо. Как и мне. Жизнь — глупая штука. И кончается всегда не так, как мы хотим. Как правило — вопреки тому, чего мы хотим. Так что все нормально. Нормальнее не бывает. Глупо дергаться, когда от тебя ничего не зависит.

И вдруг — «Обнаружена гравитация».

«Что?»

«Обнаружена гравитация. Есть захват посадочной ловушкой…»

Легкая дрожь ложемента. Кажется, я могу ощутить стыки на покрытии посадочной палубы, по которой нас волокут. Толчок. Фонарь съезжает в сторону. Резь в глазах. Яркий свет врывается в мою мрачную пещеру. Чьи-то руки освобождают меня из ремней. С чавканьем высвобождают из полузатопленной гелем кабины. Наверху меня сразу, как в люльку, кладут в реанимационный блок. Воздух внутри скафандра отдает аптекой. Из соседней кабины откачивают загустевший гель. Видна часть тела Милана. Кажется, задница. Он так и лежит, как упал — головой вниз. Вокруг мельтешение белых роб: пожарники с тяжеленными раструбами пеногенераторов, медики…

Дрожь палубы. Моргание предупреждающих ламп. В отсек медленно вкатывают «Москито» Борислава. Парковщик отмахивает световыми указателями, такими нелепыми в царстве вакуума. Медик надо мной показывает большой палец. Типа — «не дергайся, пацан».

Мне-то что. Нет так нет. Я и не дергаюсь. Мне даже в кайф полежать на холодке. После всего-то, что было.

Ченг машет руками, разгоняя свою коричневопузую братию по местам. Пласты обшивки безжалостно вскрываются, обнажая нежное ячеистое нутро. Кажется, угрозы взрыва нет. Атмосферные индикаторы наливаются желтым. Постепенно зеленеют. Наконец, с меня срывают шлем. Грохот и крики сразу же глушат меня. Кружится голова. Пар валит изо рта — в отсеке все еще жуткий холод.

— Как там Милан? — спрашиваю я.

— Живой. Денек полежит в восстановителе, — отвечает медик. — Ты, кстати, тоже цел. Минутку еще полежи и топай. Подкрепляющего тебе ввел. Будет голова кружиться — присядь ненадолго, пройдет. А потом сходи на обед, и как можно больше горячего.

Я с трудом разлепляю губы:

— Спасибо, док.

Когда я, наконец, выползаю из ангара на еще нетвердых ногах, меня встречают четверо охранников. Переходной люк опускается за спиной. Еще пара человек сзади.

«Угрожающая ситуация», — сообщает Триста двадцатый.

«Будто сам не вижу», — огрызаюсь я. От четверки с шоковыми дубинками исходит затаенная угроза. Сдерживаемое нетерпение. Они ждут моего неповиновения. Они не считают меня за человека. Может быть, они и правы. Я действительно не совсем человек. Господи, да что за гадство-то? Из одного дерьма в другое и без малейшей передышки…

— Юджин Уэллс, — начинает через внешний динамик один из четверки. Вся делегация полностью готова к бою. У всех опущены лицевые пластины. — За неподчинение приказу вы отправляетесь на гауптвахту. Сроком на семь дней. Следуйте за нами.

— Гауптвахта?

— Восьмой ангар, — гнусно усмехается один из тех, что сзади. Это его последние слова. Превратившись в камень, я с разворота впечатываю его в переборку. Хлесткий щелчок шлема о металл, и обмякшее тело оседает на палубу. Второй катится с перебитым коленом. Один за одним, разлетаются в сторону те, что впереди. Третий тянет ко мне свою неуклюжую дубинку. Медленно, как во сне. Я обтекаю его руку, словно вода. Стальное колено упруго бьет в пластины бронежилета. Тягучий гул, как от удара колокола доносится из глубин темно — синей фигуры. От второго удара голова охранника безжизненно мотнулась, будто шея его вдруг превратилась в тряпку.

«Опасность с тыла!» — кричит Триста двадцатый.

Я вращаюсь вокруг своей оси, готовясь встретить противника, но тело отчего — то становится ватным. Неживая рука медленно идет вверх.

Последний охранник щелкает опустевшим игольником — он выпустил в меня весь магазин. Я тянусь к нему в последнем усилии. Касаюсь груди. И валюсь лицом в пол, ободрав щеку о швы чужого бронежилета.

«Парализующее оружие контактного действия! Нервные центры заблокированы! Реанимирую сердечную мышцу…»

Деловитый говорок постепенно стихает. Медленно меркнет серая вытертая палуба.

Наступает тьма.