Эпилог

В придорожной таверне «Ржавая Уключина» было непривычно людно. Обычно она заполнялась едва ли на треть, и единственная официантка — она же дочка хозяина — успевала не только разносить напитки, но и трепаться с завсегдатаями, обсуждая слухи и распуская новые.

Но сегодня она носилась по залу как необъезженная лошадь и мечтала лишь о том, как рухнет в теплую постель, закрыв дверь за последним посетителем.

— Дорогуша, еще эля!

— Побыстрее, милочка!

— Ну сколько можно ждать? — неслось со всех сторон.

И бедной девушке не оставалось ничего другого, кроме как вежливо улыбаться и просить гостей набраться терпения. Ведь в этот вечер должен был выступать известный менестрель. Хозяину таверны стоило огромных трудов уломать того дать небольшой концерт и он надеялся сделать в этот вечер месячную выручу.

— И пусть только попробует не купить мне новое платье! — бурчала себе под нос официантка, сгружая на стол кружки с выпивкой и нехитрую снедь.

Не удостоив гостей и взглядом, она забрала поднос и умчалась выполнять следующий заказ.

Впрочем, даже попытайся девушка рассмотреть это троицу, она мало что смогла бы о них сказать. Двое среднего роста и один ребенок, который так и норовил отправиться бродить по залу, но его постоянно одергивал то один, то другой спутник. Вот и все. Одежду, черты лиц, волосы, расу и все остальное надежно скрывали плотные плащи из свиной кожи с глубоко надвинутыми капюшонами.

А еще они были единственными во всем зале, кто не смотрел как пожилой мужчина, сидя неподалеку от камина, настраивал блестящую свежим лаком виолу.

Но вот менестрель взял в руки смычок и извлек первую ноту, протяжно разлившуюся по таверне горестным плачем.

Разговоры тут же умолкли. Посетители приготовились слушать.

Музыкант играл весьма не дурно. И пусть порой он не попадал в ноты, но делал это редко и, к тому же, компенсировал промашки, вкладывая душу в свое дело.

Виола рыдала. Она брала за сердце и не отпускала, а лишь сильнее сжимала, выдавливая слезы даже у самых скупых на эмоции слушателей.

И вдруг, погрузив таверну в скорбную тишину, менестрель запел.

С первых слов один из троицы в плащах встрепенулся, и, как и все в зале, обратился в слух. Он оказался знаком с этой балладой, но слышал ее не всю и даже уже не надеялся когда-нибудь узнать концовку. Похоже боги, все-таки, благоволят искусству.

Я ухожу во тьме безлунной ночи.

Прощай, постылый белый свет!

Но почему твои печальны очи?

Мне жить еще десятки тысяч лет!

Была скучна судьба, и жизнь однообразна.

Я алкал власти! Силы возжелал!

С могуществом все будет не напрасно!

Я многого тогда не понимал…

Когда взывал к древнейшим темным силам,

По манускриптам ритуалы проводя,

Стонали духи загнивающего мира,

И небеса разверзлись от дождя.

И вновь кровь жертвы обагрила камень —

Алтарь не просыхал четвертый день.

Но наконец, насытившись дарами,

Передо мной возникла чья то тень.

То был Мерфал — древнейший повелитель смерти.

Взглянув в мои глаза, он прошептал:

«Отдай мне свою душу в жертву,

И обретешь все то, о чем мечтал!»

Не длилось ни секунды ожиданье.

Теперь-то неминуем мой успех!

Душа ушла. Я потерял сознанье.

А надо мной раздался жуткий смех.

Спустя два дня очнулся в том же месте

И новой силы ощутил росток.

Сработал план! Не надо грубой лести.

В груди же поселился холодок…

Как на яву я помню те мгновенья,

Когда впервые духов увидал,

И первого умертвья воскрешенье —

Мерфал над смертью власть мне даровал!

На год закрылся в темном склепе,

Оттачивая новый свой талант.

Я больше не нуждался в сне и хлебе,

Отныне мое имя — некромант!

Сперва мог поднимать простейших зомби —

Медлительных, безмолвных слуг.

Слишком слабы для моего апломба.

Такой мог взять лишь только на испуг.

И первый призрак, сотканный из духов,

Мог лишь стонать и больше ничего.

Не напугать им и трусливую старуху…

Но мы еще посмотрим кто кого!

И год спустя возрос мой мрачный навык.

Я вышел в мир, чтоб сеять страх и тьму.

Пусть мастерство еще не близко с идеалом,

Пощады не дарую никому!

Мои войска уж не чета тем первым трупам,

Что шаркая влачились вслед за мной,

Покрытые засохшим серым струпом,

Воняющие гнилью и травой.

Сейчас это элитные созданья.

Я собирал их из десятков тел.

Убийственно любое их касанье

Хотя мозги остались не у дел.

Еще поднял я сотни три скелетов,

Десятки банши, гулей и личей.

Я покажу всему этому свету!

Но лед в груди морозил все сильней…

Всего за сутки пал родной мой город.

И каждый труп пополнил мою рать.

Плевать красив ты, стар иль молод,

Для всех настало время умирать!

Войска живых пригнали очень быстро.

Но не помог ни меч ни арбалет,

От духов не спаслись кавалеристы,

И только маги улетели на совет.

Нас жгли шарами, много раз громили,

Но даже так всю нежить не убить.

Секирой дварфы на клочки крошили,

Но что мешает мне обратно сшить?

Прошло чуть меньше чем полгода,

Практически захвачен континент!

Но почему же не утихнет злоба?

Впрочем назад пути уж нет.

Потом объединились все державы.

Еще б — на горизонте судный день.

На неживых искать управу

Теперь приоритетнейшая цель.

Но да и я зазря не прохлаждался.

Ежесекундно повышая мастерство,

Я до невиданных высот добрался.

Теперь живое все обречено!

Погибло все! Все люди, звери, птицы!

В последней битве плавилась земля!

Но некромант не мог остановиться.

И на Альйоне выжил только я!

Но что теперь мне делать дальше?

Куда направить злость свою?

Вокруг лишь зомби, упыри и банши,

Сонм призраков, оставшихся в строю.

Теперь брожу по опустевшим странам,

В груди пылает ледяной огонь.

На теле нету счета ранам,

Но не доступен стал покой.

Я ухожу во тьме безлунной ночи.

Прощай, постылый белый свет.

Наполни же печалью свои очи.

Не умереть мне еще много тысяч лет…

Продолжение уже на сайте: https://author.today/work/194280

Загрузка...