Ради счастья. Повесть о Сергее Кирове

Глава двадцатая

Около десяти дней заняла подготовка к отъезду экспедиции навстречу отступающим частям Одиннадцатой армии.

Почти два десятка машин были переделаны в утепленные фургоны, приспособленные для перевозки раненых и тифозных.

Благополучно переехав Волгу по льду, караван на короткое время остановился в поселке Форпост, чтобы сгрузить спешно собранное по городу оборудование для госпиталей, которые намечено было открыть на пути следования отступающих войск.

Киров, воспользовавшись короткой остановкой, еще раз вместе с Бутягиным, Лещинским и Атарбековым обошел всю колонну. Передние и задние машины и несколько машин в центре были хорошо вооружены: около кабин на ящиках стояли станковые пулеметы. На прицепах тащилось несколько пушек.

От Форпоста двинулись по старой Кизлярской дороге, которая шла по берегу моря. Эта дорога была хорошо знакома Кирову и многим участникам экспедиции. По ней летом прошлого года он вел караван верблюдов с оружием для сражавшихся в горах красных частей и партизан.

Сейчас степь была заснеженной пустыней. Вокруг ни единого поселка, ни деревца, ни речушки. Белое бескрайнее пространство и еле просматриваемая в снегах дорога...

Сколько ни едешь — все снег и снег да выбившиеся из-под него, одиноко трепещущие на ветру султанчики ковыля и колючие ветки чертополоха...

Но вот вдали показался поселок.

— Михайловка! — определил Бутягин, сидящий в первой машине.

— Должно, она, — согласился шофер...

Когда подъехали поближе, Бутягин велел остановить машину. Встала вся колонна. Выскочив на снег, Бутягин пошел к третьей машине, где везли деньги, где ехал Киров.

— Вроде Михайловка, Сергей Миронович. Поедем все или выслать разведку? Вдруг белые там?

— Да ведь это же глубокий тыл, откуда тут могут быть белые?

— Ведь степь... Мало ли что...

— Сколько у тебя в машине людей?

— Со мной пятнадцать и два пулемета.

— Вот и поезжайте в разведку. Если все благополучно — пустите зеленую ракету.

— Есть! — козырнул Бутягин.

Скоро его машина помчалась вперед и скрылась в поселке.

Остальные машины ждали. Красноармейцы, высыпав на снег, толкались, играли в чехарду, чтобы согреться.

Наконец над поселком взлетела зеленая ракета.

— По мес-та-м! — раздалась команда. Все уселись в машины. Колонна снова двинулась.

В Михайловке Бутягин доложил:

— В поселке встретил первых красноармейцев из Одиннадцатой. Почти все раненые или обмороженные. Их привезли на лошадях санитары. Разместили где попало. Рассказывают, что армия отступает беспорядочно. Обозы перегружены тифозными...

— Тогда скорее навстречу! — скомандовал Киров, и колонна покатила вперед по разбитой, замерзшей, завьюженной дороге...

Уже начало темнеть, когда справа в степи увидели темную движущуюся массу. Остановились. К машине Кирова подошли Бутягин, Лещинский, Атарбеков.

— Идут лавиной, а кто это — люди или скот — понять нельзя...

— Может, коров угоняют станичники?

— А может, гурты овец спасают от белых.

— Нет, товарищи, это люди идут! — решительно сказал Атарбеков. — Войско идет. Только наше или деникинское — установить трудно.

Киров взял бинокль, всмотрелся.

— Да, люди идут. Пешие и конные, а посредине — обоз... Это безусловно наши.

— Разреши, Сергей! — Лещинский взял бинокль, присмотрелся.

— Да. Наши. Идут прямо по степи. Наверно, от Ставрополя или Георгиевска. Хорошо бы послать грузовик.

— Грузовик целиной не пройдет, завязнет в снегу.

— Смотрите, скачут сюда! — сказал Бутягин, подавая бинокль Кирову.

— Да. Придется подождать... На всякий случай прикажи пулеметчикам, товарищ Бутягин, быть готовыми к бою.

— Есть! — Бутягин ушел...

Когда группа конников приблизилась, все увидели развевающееся на ветру красное знамя.

— Свои, свои! Ура! — закричали радостно по всей колонне.

Конники подскакали к головной машине, где стояли Киров, Бутягин, Лещинский.

Смуглый детина в горской папахе и кавказской бурке, увидев на шапках красные звездочки, радостно крикнул своим:

— Це комиссары, хлопцы! — и, спрыгнув с коня, подошел, отдал честь. — Здорово, братья-товарищи!

— Здравствуйте, товарищ! — приветливо сказал Киров, крепко пожал руку богатырю. — Откуда и куда держите путь?

— Мы из Одиннадцатой. Идем до Астрахани. Армии больше нема, — сказал он и снял папаху.

Сняли шапки Киров и его друзья. Несколько секунд постояли молча, как над покойником. Потом так же молча и зло нахлобучили шапки.

— Кто будешь? — спросил Киров.

— Та за командира сводного отряда — Пилипчук. Был батальонным. Сам член партии.

— Какие бойцы в отряде?

— Тут всякие... и таманцы, и кавказцы, и кочубеевцы, и из станиц...

— Много вас?

— Вон, подывися сам, комиссар, целое войско! Да только воевать нема кому. Да и нечем. Люди еле стоят на ногах, и патронов почти нет. Везем тифозных да раненых...

— А откуда идете?

— Воевали по всему Кавказу, а сейчас из-под Моздока и Ставрополя. На степи присоединились к нам два отряда и обозы беженцев... А вы кто? Откуда?

— Мы московская экспедиция. Но сейчас из Астрахани. Едем навстречу армии. Везем оружие, обмундирование, продукты, медикаменты.

— О, це гарно! Мы тут с голоду мрем. Почти всех лошадей поели... Далеко ли до Астрахани?

— Уж близко. Да вы отдохнете в Михайловке, это рядом... А что слышно про Кизляр?

— Не знаем, товарищ комиссар. Ничего не знаем. Слышно было, что там сражались кочубеевцы. А больше ничего...

— Оскар! — обратился Киров к Лещинскому. — Десять госпитальных фургонов в твоем распоряжении. Кроме того, возьми машину с обмундированием, машину охраны с пулеметами, продовольствие, две кухни.

— Понимаю.

— Вместе с товарищем Пилипчуком встретите отряд и разместите в Михайловке. Тяжелораненых и больных отправь в Астрахань. Тех, кто способен сражаться, хорошо одеть, подкормить и держать в резерве под командованием товарища Пилипчука. Сам, как отправишь раненых и больных, с машинами и охраной выезжай нам вдогонку, мы будем пробираться к Кизляру.

— Есть! — козырнул Лещинский и, кивнув Бутягину, пошел вместе с ним отбирать машины и людей...

Пилипчук крикнул своим:

— Скачите, хлопцы, до отряду. Скажите, что Астрахань близко, что за бугром их ждут теплые хаты и горячий борщ та доктора...

Через некоторое время пришел Бутягин и доложил Кирову, что его приказание выполнено.

Киров посмотрел на приближающийся живой поток, повернулся к Пилипчуку:

— Ну, товарищ Пилипчук, сам встречай свое войско. Товарищ Лещинский поможет тебе разместить людей. Занимайте дома богачей без всяких разговоров. Если кто окажет сопротивление — применяйте оружие. Сам бы остался с вами, да надо ехать.

— Спасибо, товарищ комиссар! Спасибо за ласку! А как будет твоя фамилия?

— Киров! — пожимая Пилипчуку руку, сказал Сергей Миронович. — Будем знакомы. Я надеюсь, мы еще повоюем вместе...

Опять потянулась длинная, разбитая, унылая дорога в бескрайних снежных просторах. Ни жилья, ни человека, ни зверя. Тишина и однотонный рокот машин. Тишина тревожная, пугающая...

Киров, сидя рядом с шофером, мобилизованным еще в Москве, пытался завести разговор, но тот отмалчивался, отвечал односложно. Думал о доме, о голодающих ребятишках. Да и о чем было говорить, когда ехали в неизвестность...

Начало смеркаться. Ехать стало трудней. А Киров отдал приказ, чтобы не зажигать фар, это могло привлечь внимание врага. Сумеречная степь еще больше пугала. Из невидимой балки, из-за бугра могли неожиданно напасть. Красноармейцы не отходили от пулеметов.

Дорога стала подниматься на бугор, и вдруг перед глазами открылся поселок с манящими огоньками. Колонна остановилась.

На трехколесном мотоцикле, оснащенном пулеметом, вперед выехала разведка. Намерзшиеся красноармейцы, врачи и фельдшера нетерпеливо ждали зеленой ракеты.

Разведчики давно уже скрылись в поселке, а ракета все не взлетала и не взлетала...

Но вот послышался стрекот мотора, мелькнул свет фары. Это мчался мотоцикл...

Разведчики доложили, что белых в поселке нет, и колонна начала спускаться с бугра. Люди повеселели, надеясь, что они ночь проведут в тепле.

Из поселка, калмыцкого названия которого никто не мог запомнить, выехали чуть свет, подкрепившись горячим супом и кашей. Две походные кухни везли с собой. Было тихо, безветренно. Легкий морозец приятно бодрил. Где-то в конце колонны красноармейцы даже затянули песню.

К полудню потеплело и повалил снег. Вначале он был реденький, пушистый, а потом стал гуще и гуще: сыпал как из гигантского решета большими липкими хлопьями. В десяти шагах нельзя было разглядеть машину. Пришлось зажечь фары и растянуть колонну, чтобы грузовики не побили друг друга.

Так ехали часа полтора, несколько раз сбивались с дороги и искали ее ощупью.

Бутягин предлагал остановиться, устроить привал, переждать снегопад. А Киров, помня, что впереди должно быть большое селение, приказал ехать дальше.

Снег валил все гуще и гуще, и невозможно было предвидеть, когда кончится метель.

Вдруг передняя машина встала. Затормозили вторая и третья. Остановилась вся колонна.

Киров распахнул дверцу. Над приглушенным рокотом моторов слышался густой многоголосый рев, словно бросилась в атаку целая дивизия.

— Туши фары! — крикнул он подбегавшему Бутягину. — Занять оборону! — Команда пронеслась по колонне — огни погасли.

А рев все нарастал и нарастал. Однако стрельбы не было слышно.

— Что же это такое, ведь ни одного выстрела? — спросил Киров.

— Значит, свои, — улыбнулся Бутягин. — Я пойду навстречу.

— Возьми людей и ракетницу. Если враги — подашь сигнал.

— Понял! Хорошо!..

Взяв с собой взвод красноармейцев с ручными пулеметами, Бутягин пропал в снежной коловерти. А гул и рев огромной толпы все усиливался, катился громом.

И Киров понял, сердцем почувствовал, что это не яростный крик атакующих, а вопль отчаяния и надежды. Вопль голодной изнемогающей толпы, бывшей когда-то Одиннадцатой армией.

— Огня не открывать! — подал он команду через вестового. И подошедшему к нему Атарбекову сказал: — Распорядись, Георгий, чтобы затопили кухни и разожгли костры, надо людей отогревать.

— Может, выставить заслоны из пулеметчиков?

— Где? Ведь ничего же не видно. Побьют своих. Организуй еду и обогрев, это сейчас важнее всего.

Скоро колонну с обеих сторон обступили изголодавшиеся, изнуренные люди в шинелях. Некоторые были с винтовками за плечами, а большинство без оружия, с опухшими от голода лицами.

Подошел Бутягин с охраной.

— Что удалось выяснить? Преследуют ли их белые?

— Говорят, нет. Только казацкие разъезды рыщут по степи.

— Велик ли обоз?

— Никто не знает...

Прибежал запыхавшийся Атарбеков:

— Кухни разожгли, подогревают обед. Развели три костра.

— Мало. Разве нет больше дров?

— Дров — два фургона. Боюсь демаскировки.

— Говорят, белые не преследуют. Разводите десятки костров. Организуйте выдачу хлеба, консервов. Только чтобы был порядок — установите очереди. Горячую пищу — раненым и больным.

— Есть! — козырнул Атарбеков и побежал в конец колонны.

Скоро в степи, подальше от грузовиков, на утоптанном снегу запылали костры. К ним бежали, шли, ползли закоченевшие красноармейцы. В котелках растапливали снег, кипятили воду, грелись, подступая к самому огню.

Киров с Бутягиным и охраной пошли навстречу угрюмо катящемуся потоку.

Красноармейцы — завьюженные, заснеженные, тяжело переставляя ноги, шагали вразнобой, брели, как белые призраки.

Пропустив мимо несколько разрозненных, сбившихся в бесформенные кучи отрядов, оба вдруг увидели пятерых красноармейцев, всех в снегу, которые шли выстроившись в шеренгу, резко наклонившись вперед.

Всмотревшись, Киров сказал:

— Гляди! Они за веревки тянут сани.

Красноармейцы везли крестьянские розвальни, в которых кто-то лежал, укрытый тулупом, занесенный снегом.

— Кого везете, товарищи? — крикнул Киров.

— Командира! — угрюмо ответил крайний красноармеец. И все пятеро, не останавливаясь, пошли дальше к костру. За ними опять потянулись пешие. Потом обоз с больными и ранеными, на санях, на телегах, на бричках, вперемежку с пешими и конными красноармейцами. И казалось, конца этому потоку не будет...

Постояв минут пять на обочине дороги, наблюдая, как в метельной мгле изнуренные люди, подобно мотылькам в ночи, тянутся к спасительному огню, Киров и Бутягин вернулись к машинам, где выстроились длинные очереди и люди из группы Атарбекова раздавали хлеб и консервы.

Метель, словно сжалившись над людьми, стала понемногу утихать. Скоро снегопад совсем прекратился.

Киров и Бутягин взобрались с биноклем на машину, стараясь оглядеть людской поток.

Он то прерывался, то тянулся снова, и конец его терялся где-то за бугром...

— Тифозных надо отделить, теплее одеть и начать перевозить в Астрахань. Ты, Юрий, пока не приехал Лещинский, помогай Атарбекову. Только сам не уезжай, будешь нужен.

Бутягин, козырнув, пошел выполнять приказание.

Киров, призвав на помощь своих людей, пытался в пестром людском потоке отыскать командиров, разбить способных ходить на отряды, раздать им патроны и теплое обмундирование. Он все еще опасался внезапного нападения белых...

Атарбеков, суровый бородатый человек, оказался хорошим организатором. Созданная им санитарная команда сносила тифозных больных в фургоны, укладывала на мягкие тюфяки на нарах, укрывала полушубками и, подкрепив горячим крепким супом, отправляла в Астрахань.

Раненых красноармейцев увозили в фургонах, помеченных красными крестами. Фургонов не хватало. Киров приказал использовать грузовики, освободившиеся от патронов и обмундирования... И когда больных стали размещать в эти грузовики, пришла колонна Лещинского.

— Как раз вовремя, Оскар! — радостно воскликнул Киров, пожимая ему руку. — Видишь, какой табор здесь!

— Вижу. Готов забрать тифозных и раненых, Сергей Миронович. Только в Астрахани к приему их не готовы. Кое-как разместили людей Пилипчука. Шляпников ничего не делает, а когда я нагрянул к нему, сделал вид, что меня не помнит и не знает. Надо тебе срочно ехать в Астрахань и связываться с Москвой, с Лениным.

— Пока, Оскар, надо спасать людей. Иди, принимай от Атарбекова санитарную команду и организуй отправку раненых и больных в Форпост. Там госпиталь.

Пробыв еще несколько дней в Калмыцкой степи, организовав в поселках, по пути следования остатков Одиннадцатой армии, эвакогоспитали, питательные пункты, общежития и бани, создав отряды охранения и хорошо вооружив их, Киров вместе с Бутягиным, пулеметчиками и пятью миллионами, упакованными в трех ящиках, выехал на последней полуторке в Астрахань.

От луны и снега ночь была светлая, и ехали, не зажигая фар: в степи шныряли казацкие разъезды и кулацкие банды...

Только перед рассветом миновали Форпост и остановились на правом берегу Волги.

Оттепели последних дней сказались на состоянии льда. В некоторых местах образовались полыньи, переправляться было опасно. Свежий снежок припорошил дорогу, и ее почти нельзя было разглядеть.

Включили фары, спустились на лед, стали пробираться осторожно, послав вперед красноармейца с длинным шестом. Он шел, прощупывая и указывая дорогу...

Вот уж проехали с полверсты и миновали опасную середину. Красноармеец с шестом уже вышел на противоположный берег.

Шофер прибавил газу, чтобы побыстрей проскочить оставшиеся метров сорок. Вдруг раздался треск, и передние колеса грузовика провалились в воду.

— Спасайтесь! — крикнул шофер и первым выскочил из машины.

Киров, распахнув дверцу, тоже выскочил, отбежал. Следом выпрыгнули из кузова тонущего грузовика красноармейцы и Бутягин.

— Товарищи, а ведь провалились только передние колеса, — сказал Киров, — может, спасем машину?

В этот миг раздался оглушительный грохот: лед под машиной треснул, осел, и она, ткнувшись носом в полынью, исчезла в воде. А вместе с ней утонули и пять миллионов...