Ради счастья. Повесть о Сергее Кирове

Глава тридцать девятая

Как-то, вернувшись из Москвы, Киров позвал к себе Чудова.

— Ну, Михаил Семенович, был ты на Алюминстрое?

— Только вчера вернулся, но порадовать не могу. Строителей навербовали больше, чем нужно, свыше тридцати тысяч, а толку мало. На стройплощадке толчея, неразбериха. Больше мешают друг другу, чем работают.

— Неужели опять придется переносить срок пуска завода?

— Боюсь, что придется, Сергей Миронович.

Киров взял со стола сизоватый слиток алюминия, повертел его в пальцах.

— Этот кусок мне подарили красновыборжцы еще три года назад. Тогда они выплавили восьмикилограммовую чушку в лабораторных условиях. Понимаешь, три года назад!

— Американская фирма «АЛКОЛА» выплавила первый алюминий еще сорок лет назад. Могли бы и наши этого добиться еще до революции.

— К сожалению, нам богатый дядя не оставил наследства, — усмехнулся Киров, — надо самим догонять Америку.

— Я понимаю, Сергей Миронович, — вздохнул Чудов. — И так на ВАЗе работают в две смены.

— А надо работать круглые сутки! Слышишь? Круглые сутки! Без алюминия ни самолетов, ни танков, ни тракторов мы не сделаем. Давай завтра чуть свет махнем в Волхов. Там на месте будет виднее, что делать...

Обойдя строительство, поговорив с прорабами, десятниками, бригадирами, оба вернулись в свой вагон удрученные. На корпусах были простои из-за несвоевременной подачи бетона, кирпича, арматуры. Из-за нераспорядительности и путаницы некоторые работы приходилось переделывать. В бараках рабочие пьянствовали, играли в карты.

Вечером собрали партийный актив, где Киров выступил с суровой критикой. Говорил о дисциплине, о социалистическом соревновании. Раскрепили коммунистов по отдельным объектам и бригадам. Утвердили строгий график сдачи корпусов.

На другой день Киров выступил с горячей речью на митинге строителей. Казалось, люди воодушевились: бригады расходились по объектам, построившись в колонны, с боевыми песнями. Однако Киров с Чудовым вернулись в вагон озабоченные.

— Знаешь, Семеныч, тут на одном энтузиазме далеко не уедешь и дела за день-два не поправишь. Оставайся на строительстве до тех пор, пока не добьешься решительного перелома в работе. О ходе дел звони, телеграфируй мне ежедневно.

Было морозно, хотя снег еще не выпал. Вокруг Синявина чернели торфяные залежи, опоясанные голым лиловатым осинником.

Днем в Пятом административном поселке началось необычное оживление: люди куда-то спешили, торопливо шли по двое, по трое...

Пожилой человек в ушанке и дубленом полушубке остановил на скрипучем тротуаре белобрысого парня в распахнутой телогрейке и вязаной шапочке:

— Здорово, Кузин! Ты куда летишь?

— На Третий поселок собрался...

— Айда со мной — Киров приехал! У директора совещание...

— Ну!.. А пустят меня?

— Обязательно. Может, потом напишешь. Боюсь — опоздаем мы. Я ведь только из Мги приехал...

Человек в полушубке был Трофимов — заместитель секретаря парткома.

Когда они, приоткрыв дверь, протиснулись в просторный бревенчатый кабинет директора, там уже негде было присесть. Киров, в защитной гимнастерке, подпоясанный ремнем, стоял у большого директорского стола и говорил негромко, озабоченно:

— Недодача вами торфа, товарищи, грозит катастрофой ленинградской промышленности. Не сегодня-завтра может остановиться Пятая ГЭС. А это поведет за собой остановку ряда заводов, фабрик и городского транспорта. Потухнет свет в театрах и кино, перестанут выходить газеты. Ленинград замрет, погрузится во мрак...

Киров сделал паузу, окинул взглядом собравшихся и, переступив с ноги на ногу, продолжал:

— Я внимательно выслушал сообщение директора торфоразработок. Дела у вас плохие, и просвета не видно. А все, мне кажется, от того, что люди работают через пень колоду. Мы окажем вам помощь в снабжении продуктами и промтоварами, но и вы, товарищи, должны личным примером, горячим словом зажечь людей на погрузке. Сколько нас тут собралось? Человек сорок? Давайте-ка сейчас двинемся на болото и покажем торфушкам, как надо работать.

Киров снял с вешалки свою кожанку и стал одеваться. Другие последовали его примеру, и скоро все высыпали на улицу.

Остановили проходящий мимо порожняк узкоколейки, влезли в вагончики-платформы и двинулись в путь...

Состав остановился посреди торфяного поля. На штабелях из бурых торфяных кирпичиков, цветисто пестрея платками, сидели и лежали одетые в телогрейки торфушки. Их было человек полтораста.

Ближе к полотну узкоколейки на перевернутых круглых корзинах сидели и резались в карты несколько парней и пожилых мужчин.

Увидев, что с платформ спрыгивает начальство, они спрятали карты, поднялись.

— Здравствуйте, товарищи! Почему загораем? — послышался звонкий голос Кирова.

— Ждем порожняк, товарищ начальник.

— Порожняк прибыл. А с ним бригада адмсостава вам в помощь. — Киров повернулся к торфушкам. — Вот, женихов вам привезли, девчата. Давайте соревноваться! Кто отличится — получит премию.

Торфушки заулыбались, многие соскочили со штабелей, подошли поближе. Добродушие, зажигательная улыбка Кирова, простота и душевность удивили торфушек. Вперед вышла плотная женщина в полушалке с обветренным лицом, бригадир тетя Феля. Вскинула на Кирова большие строгие глаза:

— Отчего же не потягаться, ежели по-хорошему просите... Тут все больше покрикивают на нас да матюгами кроют, а вы с добрым словом...

Киров сурово взглянул на начальство и перевел взгляд на тетю Феню.

— Больше этого не будет... Так что же? Начнем?

— Айда, девоньки! — махнула рукой тетя Феня. — Разбирайте корзины. Авось не уступим мужикам.

Все бросились к корзинам, разбились по платформам, и работа началась...

Киров, сняв перчатки, засунул их в карманы и, облюбовав штабель, стал быстро бросать в круглую корзину кирпичики торфа, незаметно поглядывая на других. Когда корзина была полна, он вскинул ее на плечо, понес к платформе. Платформы были с высокими бортами. Киров привстал на цыпочки, но все же не смог опрокинуть корзину.

— А ну, парень, помоги! — кивнул он белобрысому пареньку, только опроставшему свою корзину. Тот подскочил, быстро опрокинул за борт корзину Кирова.

— Молодец! Ты что, из комитета комсомола?

— В газете «Торфяник» работаю. Кузин моя фамилия.

— Хорошо. Вот и напиши о сегодняшнем соревновании. Я ведь тоже когда-то работал в газете. Давай грузить на пару.

— Давайте, — обрадовался Кузин.

Стали работать вдвоем.

Начальство торфоразработок, поглядывая на Кирова, тоже старалось изо всех сил. Некоторые даже сняли пальто, работали в пиджаках, в фуфайках, в гимнастерках.

Тетя Феня, взобравшись на штабель, звонко крикнула:

— Глядите, девоньки, как мужики-то взялись! От них инда пар идет. Боюсь, кабы премию у нас не оттяпали.

— Небось скоро упреют. Куда им! — раздался певучий голос, утонувший в задорном смехе.

— Правильно, девчата! — приподнялся Киров. — Берите мужиков на буксир. Не давайте урвать премию.

— Не да-дим! — вразнобой ответили торфушки...

Киров поманил к себе начальника торфоразработок:

— Хорошо бы послать нарочного к кооператорам. После работы надо премировать лучших.

— Мы уже думали об этом. Будет сделано, товарищ Киров...

Часа через два на болоте не осталось ни одного торфяного кирпичика. Но состав еще не был загружен.

— Ша-ба-ш-ш! — закричал десятник простуженным голосом.

Киров, пошептавшись с директором и секретарем парткома, поднялся на бровку насыпи:

— Товарищи женщины! Минутку внимания!

Гомон, смех, разговоры оборвались.

— Товарищи женщины! Мы тут посоветовались и решили, что вы работали лучше мужиков. И вам присуждается премия.

— Ура! — гаркнул чей-то мужской голос. Его подхватили звонкие девичьи голоса.

Киров поднял руку, дождался, пока утих шум.

— За премией уже посланы люди. Но состав еще не загружен. Едемте на другой участок и там закончим дело.

— Правильно! Айда, девчата! — крикнула тетя Феня.

Все повалили к пустым платформам. Вскарабкались, поехали.

Киров и его спутники нарочно влезли на платформу, где было большинство торфушек. Те присмирели.

— Что-то вы невесело глядите, девчата, — шагнул к ним Киров, — заводите-ка лучше песню.

— Да мы не знаем...

— Уж так и не знаете?

— Не знаем какую... — поправила одна, что посмелей.

— Давайте ту, которую все поют, — сказал Киров, задорно улыбаясь. — Ну, подпевайте! — и лихо затянул:

И тут до десятка голосов подхватили:

Припев подхватили дружно на всех платформах:

На новом участке работали с еще большим азартом. Даже машинист, кочегар и кондуктор взялись за корзины...

Только закончили погрузку, подошла дрезина. С нее сняли стол и несколько ящиков с промтоварами. Устроили маленький митинг. Девчатам в виде премии стали раздавать цветастые платки, отрезы на платья, кофточки, валенки...

Киров, директор и секретарь парткома незаметно подошли к дрезине и уехали.

Кондуктор, молодой мужик с русыми усами, услышав гудок паровоза, потянул за рукав Кузина:

— Послушай, парень, этот, что в кожанке-то был, что за начальник?

— Киров!

— Иди ты...

— Киров, тебе говорю...

— Погоди, я ж его знаю. С отцом как-то мы их на охоте встретили. Чай пили у костра. Мы их приняли за заводских.

— Киров! Еще раз говорю тебе. Очумел, что ли?

— Ну, чудеса... — махнул рукой кондуктор и, подхватив лежавший на штабеле тулуп, побежал к последнему вагону.

Из Синявина Киров проехал в Невскую Дубровку, где на левом берегу Невы строилась мощная ТЭЦ. Она должна была работать на синявинском торфе. Массивное здание станции уже достраивалось.

Поговорив со строителями и осмотрев станцию, он вернулся в Ленинград ночью.

Утром, только приехал в Смольный, зазвонил телефон. В трубке гудел взволнованный голос директора Металлического завода Пенкина:

— Сергей Миронович, спешу обрадовать. Сегодня на рассвете, на два месяца раньше срока, мы закончили сборку первой пятидесятитысячной турбины для Невской Дубровки.

— Герои! Поздравляю!.. А я только из Дубровки. Они готовы к монтажу. Вы успели как раз вовремя... Всех, кто работал на сборке, отправляйте спать. А днем, часа в два, — митинг! Я приеду. Организуйте как следует.

— Ясно, Сергей Миронович! — прозвучало в трубке.

Радостная весть тут же облетела все комнаты Смольного. Были посланы «молнии» в Москву...

Киров приехал на завод заблаговременно, осмотрел турбину, пожал руки инженерам и мастерам, поздравил с победой. Увидев стоявшего в сторонке профессора, подошел к нему, поздоровался.

— Ну, что вы скажете теперь, профессор? Рады?

— Да, конечно, рад, Сергей Миронович. Очень рад! Но в народе говорят: цыплят по осени считают... Дело новое, трудное... Я отказался выступать на митинге. Вот пустим турбину в Дубровке — тогда можно и речь...

Предостережение старого профессора заставило на мгновение задуматься. Однако митинг уже был объявлен, получены поздравления из Москвы, и он, махнув рукой, пошел на заводскую площадь...

Турбину разобрали и по частям перевезли в Невскую Дубровку. Туда выехала большая группа инженеров, мастеров, монтажников вместе с главным инженером Ицхакеном. Сборку и монтаж вели под его личным наблюдением.

Киров с волнением ждал пуска первой отечественной большой турбины. Приезжая в Смольный, первым делом справлялся: нет ли вестей из Дубровки. А вестей все не было и не было. Шел уже третий месяц, как начали сборку. Из Москвы звонили, запрашивали телеграфно... «Что-то там неблагополучно», — подумал Киров и решил немедля ехать в Дубровку. Собравшись, зашел к Чудову, чтобы сказать об этом.

— Что, в Дубровку? — переспросил Чудов, как бы что-то обдумывая. И тут же сказал: — Не ездите, Сергей Миронович, мне только что звонили оттуда...

— Что случилось? — побледнел Киров.

— Турбина не работает... не смогли запустить. Какой-то просчет в конструкции.

Киров тяжело опустился в кресло.

— Да... Теперь будет стыдно показаться в Москве.

— Но ведь это же, Сергей Миронович, как говорят, первый блин...

— Считаешь, что он должен быть комом? Но ведь ижорцы же отлично сделали первый блюминг! Электросиловцы изготовили превосходно первый электропривод! Путиловцы в прошлом году выполнили свои обязательства и дали стране двенадцать тысяч тракторов! Почему же здесь прорыв?

— Я не оправдываю их, Сергей Миронович...

— Ладно. Где Ицхакен? — прервал Киров.

— Он вернулся в Ленинград и сейчас, очевидно, у себя.

Киров снял телефонную трубку, набрал номер, который хорошо помнил:

— Товарищ Ицхакен! Здравствуйте! Говорит Киров.

— Здравствуйте, Сергей Миронович, — послышался приглушенный голос.

— Что в Дубровке? Правда ли, что турбина отказала?

— Да, Сергей Миронович,— со вздохом ответил Ицхакен. — К нашему стыду и огорчению, турбину не удалось пустить. Дефекта обнаружить тоже не удалось...

Зажав трубку рукой, Киров глубоко вздохнул.

«Ну, сейчас всыплет ему Мироныч, — подумал Чудов, — и поделом! Защищать не буду...» Но Киров продолжал спрашивать, не повышая голоса:

— Что собираетесь делать?

— Думаем демонтировать турбину и снова везти на завод. Только в заводских условиях возможно обнаружить и устранить дефект.

— Считаете, что турбину удастся исправить?

Ицхакен понял, что только утвердительный ответ может его спасти, и сказал твердо:

— Уверен, Сергей Миронович.

— Сколько времени это займет?

— Месяца четыре, — глухо сказал Ицхакен, все еще ожидая, что Киров ему предложит сдать дела.

— Много. Очень много... Однако начинайте демонтаж. Надо беречь каждую минуту...

Киров положил трубку и стал ходить по кабинету. Но не в силах успокоиться, взял папироску и стал курить большими затяжками.

— Наболтали, нашумели — и в кусты! А как я погляжу в глаза Куйбышеву? Что скажу Постышеву? Сталину? Ведь рапортовали о досрочном выполнении плана... Скверно... Однако и турбиностроителей понять надо. Ведь сделали первую турбину. Сами, своими руками сделали, не имея никакого опыта... На ошибках тоже можно и нужно учиться. Вторую сделают лучше. Как думаешь, Чудов?

— Конечно, Сергей Миронович.

— Ладно. Ругать не буду. Пусть сами поймут и переживут неудачу.

Расширение и реконструкция большинства крупных предприятий Ленинграда и пуск новых заводов и фабрик в 1932 году вызвали перебои с электроэнергией. Топливный голод совпал с острым недостатком сырья: цветного и черного металлов. А тут еще по инициативе Кирова начали строительство через Неву Володарского моста. Что было делать?

— Киров, посоветовавшись с секретарем губкома, решил поднять вопрос о режиме экономии топлива, о резком увеличении добычи торфа и сланцев. Пришлось снова побывать на Синявинских торфоразработках и в Гдове. Удалось через Москву добиться лучшего снабжения для торфяников и шахтеров. Это сразу сказалось на росте добычи.

Однако с сырьем по-прежнему было плохо.

Разработка железорудных месторождений в области все еще затягивалась из-за спора между геологами. ВСНХ, несмотря на неоднократные телеграммы Кирова с просьбой увеличить поставку металла, не отвечал.

Киров решил позвонить по телефону. Межлаук, выслушав его внимательно, сказал:

— С металлом везде трудно. Выискивайте на месте, как это делают в Москве.

Киров немедленно послал в Москву двоих работников Ленсовнархоза. Те вернулись через несколько дней и вместе с Чудовым пришли к Кирову. Вид у посланцев был усталый и смущенный.

— Ну, что, товарищи, увидели в Москве? Где они берут металл? — спросил Киров.

— Переплавляют церковные колокола, снимают старые памятники, чугунные ограды. В Кузьминках, в бывшем имении князя Голицына, разобрали массивные чугунные ворота, сняли цепи и выкопали чугунные тумбы, которые тянулись в четыре ряда от ворот до дворца вдоль липовой аллеи.

— Куда же это пошло?

— Говорят, на паровозы... Там же, в Кузьминках, пустили на переплав памятники...

— Кто это разрешил?

— Не знаем... Очевидно, те же, по чьему распоряжению сломали храм Христа-Спасителя.

— У нас тоже начали перенимать опыт москвичей, — не без иронии сказал Чудов. — Я сегодня получил телефонограмму из одного района: пишут, что, горя желанием помочь стране металлом, сняли церковную ограду, чугунные ворота и кованые створы какого-то храма.

— Что?! — вскочил Киров, и лицо его побледнело. — Черт знает, что за варварство! А может быть, этот храм — творение лучших русских зодчих? Надо остановить произвол и примерно наказать виновных. Слышишь, Чудов? Проверь!

— Есть! Займусь, Сергей Миронович.

— А вы, товарищи, идите и организуйте сбор лома по всему городу, — повернулся он к коммунхозовцам. — Поднимайте затонувшие пароходы. Ищите металл на свалках... Запомните сами и скажите другим: пока я в Ленинграде, ни решетки Летнего сада, ни решетки на набережных, ни украшения мостов, ни один памятник ни в городе, ни в окрестностях разрушены не будут!..

Как-то накануне уборки Киров чуть свет приехал в Колпинский совхоз, где еще два года назад были построены хорошие животноводческие фермы и вместительные силосные башни.

В этом году Ленинградская область обеспечила себя собственным хлебом, и Киров сосредоточивал внимание на крупных совхозах, чтобы снабдить Ленинград мясом, молоком, овощами.

В Колпинском совхозе дела шли успешно — техника была уже готова, и Киров, не задерживаясь там, выехал в другие хозяйства области...

Перед вечером, когда пробирались к Московскому шоссе, машина завязла в колдобинах на разбитой проселочной дороге. Попытка вытащить ее своими силами успеха не имела. Киров послал шофера в ближайшую МТС просить помощи...

Начало смеркаться, когда подошел гусеничный трактор. Тракторист спрыгнул на землю и, улыбаясь, подошел к Кирову.

— Здравствуйте, товарищ Киров! Не узнаете меня?.. Как-то вы охотились в наших местах, а мы с отцом подошли. Еще чаевничали с вами...

— Андрей с торфоразработок Синявинских?

— Я самый! Теперь дома живу. Выучился на тракториста. Видел вас в Синявине, на болоте. Там и узнал, кто вы такой.

Киров пожал ему руку.

— Значит, в колхоз перебрался?

— Да. Это сподручнее. МТС — рядом. Ну и заработки подходящие.

— А отец и семья в колхозе?

— А куда им деваться? В колхозе живут. Теперь исправней зажили. МТС помогает.

Шофер зацепил машину тросом, крикнул: «Готово!» Андрей сел за рычаги и мигом вытащил машину из колдобины.

Прощаясь, Киров спросил:

— А как соседи живут, Андрей?

— Теперь много лучше. Дела поправляются повсеместно...

— Ну, передай привет колхозникам, Андрей, пожелай успехов!

— Спасибо! Передам!