Ради счастья. Повесть о Сергее Кирове

Глава тридцатая

Американские специалисты приехали в начале марта. Их встретили представители «Азнефти», на машинах отвезли в подготовленный заранее дом, а несколько семей разместили в гостинице.

Пока гости осматривали город и промыслы, прибыл целый состав с оборудованием. И как только пришло оборудование, они немедля взялись за дело. На привезенных с собой грузовиках начали перебрасывать на промыслы трубы, длинные желобообразные стальные стояки и перекладины — детали сборных буровых вышек, роторы, насосы, стальные канаты и другое оборудование.

Машины были окрашены в красный цвет, и милиционеры на перекрестках им давали «зеленую улицу», принимая за пожарные.

Еще не успели завезти на отведенные участки половину оборудования и деревянных щитов для сарая и вышки, как туда явились люди в голубых комбинезонах, в синих куртках, в шляпах и высоких ботинках на толстой подошве. Некоторые из них сразу же начали рыть ямы для фундаментов под основания вышки, лебедки, ротора, двигателя, насосов. Другие взялись раскладывать на земле по чертежу детали буровой вышки, плотники принялись за установку щитового домика — конторы.

В конце дня, когда на первую буровую приехал Серебровский вместе с главным представителем фирмы мистером Смитом — высоким человеком в роговых очках, в шляпе и в куртке с обезьяньим воротником шалью, щитовой домик был собран и рабочие уже вели бетонирование «башмаков» под опоры вышки.

Мистер Смит до революции работал несколько лет в России и потому обходился без переводчика.

Он вместе с Серебровским осмотрел все три американских участка, где так же энергично велись подготовительные работы, и достал из кармана коробку с сигарами.

— Прошу вас, мистер Серебровский, — гаванские сигары.

— Благодарю вас, мистер Смит.

Закурили, прикрываясь ладонями от пронизывающего ветра.

— О, в Баку ошень злой норд. Он нам будет немножко мешайт монтировать вышка.

— Может, вам помочь рабочими, мистер Смит?

— О, нет, нет. У нас есть подъемный кран. Мы будем обходить сами. Через пять дней мы будем начинай бурить. И я прошу вас посмотреть.

— Спасибо. Приеду. В вашем распоряжении будет инженер Азизов. Если потребуется помощь, материалы. транспорт — прошу через него. Или звоните прямо мне.

— Ол-райт, мистер Серебровский! Я полагал, что между нами существует полный контакт.

— Да, да, мистер Смит.

— Еще ест один ошень серьезный вопрос. Будет обеспечен наши буровые электричеством, вода и резервуар для нефти?

— Да, безусловно. Энергией вас обеспечим. Водой тоже. Нефть по трубам пойдет в заводские баки.

— О, мы поступал осторожно. Мы не верил в электричество и привозил с собой мощный дизели. О, мы их будем показайт!

— Спасибо, мистер Смит. Для разговора о передаче нам лишнего оборудования мы встречаемся завтра в двенадцать.

— О да, мистер Серебровский. До свидания! О’кэй!..

В назначенный день и час Серебровский заехал за Кировым, и они вместе отправились к американцам.

На промыслах, недалеко от наших обитых тесом буровых, стояли три высоких ажурных вышки.

Подъехав ближе, на мгновение остановились. Теперь было видно, что вышки окрашены в пурпурно-красный цвет. А тесом обшиты лишь полати да низ вышек, где стояли машины.

Ажурные красные вышки на фоне синего неба выглядели красиво.

— Бьют на эффект! — сказал Киров.

— Безусловно! Реклама — двигатель торговли! — согласился Серебровский. — Но тут не только эффект, Сергей Миронович. Стальной каркас вышки окрашен свинцовым суриком, который предохраняет металл от коррозии. Пробурив скважину, они эту вышку разберут и перевезут на другое место. Потом на третье. И так пробурят не один десяток скважин.

— Разумно, — согласился Киров. — Ну, поедемте, посмотрим, что за оборудование у них.

Около буровой представителей "Азнефти" ждал мистер Смит со своими инженерами. Узнав, что Серебровский привез Кирова, Смит заулыбался и повел русских руководителей на буровую.

На буровой было чисто. Рабочие в новых комбинезонах. Ротор, лебедка, щит управления, инструменты для завинчивания труб, квадрат, канат, держащий вертлюг, красные трубы, стоящие в углу вышки, — все было новое, добротное. Все блестело и сверкало.

Прошли в подсобное помещение, где стоял еле пофыркивающий дизель. Около него ходил механик в голубом комбинезоне с масленкой в руках. Осмотрели другой сарай, где находились резервуар с глинистым раствором и два насоса. Там тоже царили чистота и порядок.

— Не буровая, а лаборатория! — воскликнул Серебровский.

— Поглядим, что будет во время работы, — сдержанно отозвался на похвалу Киров.

— Представьте, Сергей Миронович, у них и в работе порядок. Я ведь был в Пенсильвании, насмотрелся.

Они снова пришли в вышку. Стали поодаль.

— Мистер Серебровский? Можно начинайт? — с достоинством спросил Смит.

— Да, да, пожалуйста, мистер Смит.

— О’кэй! — крикнул Смит и поднял руку.

Бурильщик стал к лебедке, взялся за рычаги.

— Алле! — крикнул Смит.

Ротор бешено завертелся, загудел, и квадрат пошел вниз. Вся буровая задрожала.

Постепенно дрожание перешло в легкую вибрацию, но гул и скрежет цепной передачи мешали говорить.

Когда квадратная труба почти полностью ушла в землю, буровой мастер сделал знак бурильщику. Тотчас же один из рабочих бросился по лестнице на полати. Квадрат подняли, нарастили трубой и, привинтив к ней долото, спустили в скважину. Снова началось бурение.

Трубы меняли быстро, уверенно.

— Ловко работают! — сказал Киров Серебровскому.

Смит не расслышал и спросил:

— Что скажет русский начальник о работе американских майстеров?

— Отличная работа! Ол-райт! — улыбнулся Серебровский. — Желаем вам успеха!

— О, это ест карашо! Мы ошень рады! — сказал Смит и пошел проводить гостей до машины...

С промыслов приехали в ЦК. Усадив Серебровского в кресло у письменного стола, Киров подвинул ему пачку папирос.

— Что, Сергей Миронович, удивили американцы?

— Да, работают отменно... Однако я думаю, что и наши могли бы работать не хуже, а может быть, и лучше, если бы их обучить и предоставить в их распоряжение такую буровую. Поражают не сами американцы — хотя и им следует отдать должное — поражает техника! У них все продумано и сделано на совесть. Какая вышка! А! У нас грязь, чернота, ни света, ни удобств. Допотопность, примитив... Мы получили жалкое наследство... Американская буровая действительно напоминает техническую лабораторию, а наша — баню, которую топят по-черному. А каков бурильный станок, дизель, насосы, вся оснастка буровой! Тут невольно позавидуешь!.. Вы установили, что из оборудования они могут нам продать?

— Мы создали комиссию по закупке, но она еще не завершила работы.

— Помните, что говорил Ильич. Нам нужно закупить все, что можно, и попросить еще.

— Так и сделаем, Сергей Миронович.

— А где люди, которых я просил поставить на выучку к американцам?

— Люди отобраны, но американцы просили сегодня их не присылать, чтобы не мешали. Хотели блеснуть... А завтра наши уже будут на буровых.

— Это важно. Надо проследить. Прикрепить переводчиков к нашим рабочим.

— Все сделано. Достигнута полная договоренность.

Киров сел в кресло, положил руки на стол, опять задумался, слегка постучал пальцами по столу, как бы пробуя клавиши рояля.

— Пока мы воевали за Советскую власть, они совершенствовали бурение, совершенствовали технику и обскакали нас, может быть, на десятки лет.

Как будем догонять, Александр Павлович? И догоним ли?

Серебровский хитровато улыбнулся, его черные усики вытянулись в полоску.

— Мы их не только догоним, а и перегоним, Сергей Миронович.

— Нет, я говорю о технике бурения.

— Именно в технике бурения и перегоним. Они сейчас приехали нас учить, а через десяток лет приедут к нам учиться. Будут умолять продать им нашу, советскую технику.

— А ты фантазер, Александр Павлович, — рассмеялся Киров. — И это хорошо! Без фантазии в технике не продвинешься вперед.

— Нет, Сергей Миронович, я не фантазирую, — сдвинул темные брови Серебровский. — Один наш инженер сделал изобретение, которое совершит полный переворот в бурении.

— Как? Какое изобретение? — Киров даже привстал.

— Сейчас как бурят американцы? — придвинулся ближе Серебровский. — Ротор вращает всю колонну труб, если даже она на версту и глубже уходит в землю.

— Да, так.

— Трубы быстро стираются. Особенно на твердых породах. Две-три скважины — и их приходится выбрасывать. На вращение колонны труб затрачивается огромная энергия. Нужны мощные моторы или дизели.

— Разумеется. Что же, ваш инженер предлагает бурить без труб? — с недоверием переспросил Киров.

— Нет, трубы остаются. Но он предлагает вращать не трубы, а одно долото, один бур, который дробит породу.

— Это каким же образом? — заинтересовался Киров.

— Он изобрел подземный двигатель, который назвал турбобуром.

— Турбобуром? — переспросил Киров. — Как же он устроен?

— Весьма оригинально и чрезвычайно просто. В трубе смонтирована водяная турбина, которая приводится в действие глинистым раствором, подающимся в забой по трубам. Обратно глинистый раствор выходит, как и сейчас, в пространство между трубой и породой, укрепляя стенки скважины. Чем больше напор глинистого раствора, нагнетаемого насосами, тем быстрое работает долото. Следовательно, труб хватит на десятки скважин и не надо ни ротора, ни дизеля. Дешево и сердито.

Киров быстро встал, подошел к Серебровскому, обнял его за плечи:

— Кто же изобрел такое чудо?

— Наш инженер, Капелюшников.

— Капелюшников? Не слыхал такой фамилии. А где этот турбобур?

— У него в мастерской.

— Что же ты молчал до сих пор, Александр Павлович. Едем к Капелюшникову. Едем немедленно...

Знакомство с инженером Матвеем Капелюшниковым и осмотр его турбобура так взволновали Кирова, что он не мог уснуть почти всю ночь и утром, чуть свет, позвонил Серебровскому:

— Александр Павлович, это я, Киров. Извини за ранний звонок. Вот что я думаю... Надо по возможности быстрей провести испытание турбобура, но так, чтобы не узнали американцы. Вообще, старайтесь до поры до времени никому не говорить. Очень бы хотелось провести испытание до моего отъезда в Москву. Что, готовите? Хорошо! Желаю успехов...

Через несколько дней на одной из буровых Киров присутствовал на испытаниях турбобура. Были приглашены лишь несколько видных специалистов.

Турбобур спустили в забой вместе с колонной труб. Включили насосы. Никакого грохота, сотрясающего вышку, не было слышно, а квадрат уходил и уходил в скважину.

— Работает? Лихо! Что я говорил, — восторженно воскликнул Серебровский.

— Погоди, Александр Павлович, — цыплят по осени считают, — охладил его Киров.

Прошел час, другой. Несколько раз наращивали колонну труб, а турбобур работал как и прежде.

Киров и все члены комиссии отказались от обеда. Ждали...

Лишь через пять часов работы турбобур извлекли из скважины и разобрали. Лопасти рабочего колеса турбины были сточены, как на наждачном круге.

— Это песок! — заявил Серебровский. — В глинистом растворе много песку. А скорость подачи раствора большая. Он и срезал лопасти...

— Возможно! — согласился Киров. — Я прошу членов комиссии изучить основательно причины сработки лопастей и составить акт о действии турбобура...

Перед самым отъездом Кирова на Двенадцатый съезд партии Серебровский привез ему акт комиссии.

Киров, внимательно прочтя, взглянул на него ободряюще:

— Чувствую, что акт расстроил и тебя, и Капелюшникова. Но напрасно. Турбобур — отличнейшее изобретение, и, я уверен, он будет усовершенствован и заменит роторное бурение. Однако на это потребуется время. Пока я в отъезде, продумай со специалистами, какие заводы в Баку можно переключить на производство нефтяного оборудования. Американцы вряд ли нам окажут большую помощь. Нужно все: и вышки, и двигатели, и роторы, и лебедки — делать самим! Это главная задача ближайших месяцев.

В конце января 1924 года весь трудовой мир потрясла горькая весть о смерти Ленина.

Особой болью она отозвалась в сердце Кирова, знавшего и горячо любившего Ильича.

Он был в то время в Москве: приехал на Второй съезд Советов. Ему довелось вместе с соратниками Ленина сопровождать траурный поезд из Горок в Москву, прощаться с Ильичем во временном Мавзолее...

Все это время Кирова не оставляли думы о Владимире Ильиче, о его доброте и сердечности, о его великом деле. Даже записал свои мысли:

«Он заложил фундамент будущего социалистического строя... И если мы сумеем сохранить в партии душу Ильича, то мы доведем его постройку до конца. Нам все же теперь уже легче. У нас надежный, проверенный партийный компас, и мы дорогу найдем...

Из его наследства мы создадим ленинизм. Только один путь к будущему — изучение ленинизма».

Неузнаваемо преображались промыслы. На смену деревянным буровым строились стальные вышки. Ударное бурение заменялось роторным. Убирались дымные кочегарки, устанавливались электродвигатели. Стала уходить в прошлое самая уважаемая в Баку профессия тартальщика. Желонка отслужила свой век. Нефть выкачивали из скважин станки-качалки.

Баку опять обрел славу нефтяной столицы.

Он преображался, ширился, обзаводился новыми рабочими кварталами с красивыми клубами, театрами, больницами, школами.

Преображались, духовно росли люди. Некогда глухой край становился цветущей республикой. Киров радовался этим успехам.

Жизнь становилась совсем другой. Даже у него больше оставалось свободного времени. И порой он мог съездить на охоту, прочесть хорошую книгу, побывать в театре...

Как-то ранней осенью в ЦК пришел редактор «Бакинского рабочего» Чагин. Киров был один и очень обрадовался.

— Ну, какие новости, Петр Иванович? Журналисты должны идти впереди событий.

— Есть одна новость, Сергей Миронович, да не знаю, как вы к ней отнесетесь...

— Выкладывай, что за новость?

— В Баку приехал известный поэт Сергей Есенин.

— Есенин? Любопытно... Пишут о нем по-разному... Знаю. Но стихи его берут за душу, волнуют... Одним словом, я вашу новость приветствую и готов встретиться с Есениным. Только надо это не официально, а по-домашнему.

— Да, конечно, Сергей Миронович. И Есенин будет очень рад. Скажите, где и когда — я его привезу.

— Хорошо, спасибо. Я подумаю... — сказал Киров.

Встреча состоялась тогда же осенью на даче. Есенин казался усталым и немного стеснялся. Но простота, душевность, обаяние Кирова тронули его. Есенин почувствовал, что он в кругу друзей и истинных ценителей поэзии, воодушевился, много и увлеченно читал, был весел.

Его поместили в Мардакянах, в одной из ханских дач с большим садом, фонтаном, каменным забором.

Прожив в Баку полгода, Есенин написал много стихов. И вот теперь, весной 1925 года, опять они встретились с Кировым в нефтяных Балаханах на торжественной закладке рабочего поселка.

Киров, уже как старого знакомого, пригласил Есенина к себе на дачу. Был приглашен Чагин и еще несколько друзей...

Вечером сидели на открытой веранде. Было тихо и лучезарно. Деревья дремали. Вдалеке было видно море.

Кто-то вспомнил революционные годы и бакинских комиссаров.

Есенин, все время молчавший, вдруг встал, встряхнул густыми светло-русыми волосами и начал читать увлеченно, плавно размахивая правой рукой:

Во время чтения он весь ожил, преобразился, глаза засверкали.

Горячие, искренние аплодисменты еще больше воодушевили Есенина.

— «Персидские мотивы»! — попросил Чагин.

Есенин кивнул и уже в другой тональности, тише и задушевней, стал читать последние стихи. В них сквозила грусть, больно трогающая за сердце:

Киров, страстно любивший поэзию, облокотясь на стол, слушал отрешенно... Когда были прочитаны «Персидские мотивы», он, ласково глядя на поэта, попросил:

— Сергей Александрович, прочтите что-нибудь из сельской лирики. О русской природе.

Эта просьба обрадовала Есенина. Он понял, что здесь его не только любят, но и знают. И стал читать упоенно, весь сливаясь со стихами...

Чай пили уже при звездах. Была южная, черная ночь.

После чая Киров и Мария Львовна вышли проводить гостей.

Киров взял под руку Чагина:

— Есенин — замечательный поэт. Однако он как-то неуравновешен. Не заболел ли? Очень прошу, присмотрите за ним. Берегите этот редкий талант...

В декабре 1925 года Киров уезжал на Четырнадцатый съезд партии. Перед отъездом ему захотелось взглянуть на Баку и как бы со стороны посмотреть на то, что было сделано за пять лет.

Объехав промыслы и город, он отпустил машину и поднялся на большую гору, что высится над Биби-Эйбатской бухтой. Поднялся и замер, очарованный красотой лежащего внизу города, безбрежностью моря и целым лесом нефтяных вышек в засыпанной бухте.

Только отсюда, с высоты горы, можно было окинуть взором огромную бухту, которая стала промыслом.

«Даже не верится, что это сделали мы, — подумал Киров. — Какой титанический труд!..»

И ему вдруг вспомнились стихи, которые читал в «Бакинском рабочем»:

Киров еще раз окинул взором огромный промысел, и сердце забилось от радости. «Вот ярчайший пример нашего движения к социализму. Об этом и расскажу съезду...»