Ради счастья. Повесть о Сергее Кирове

Глава тридцать седьмая

Киров часто бывал в Москве, и не раз Куйбышев, Орджоникидзе и Сталин говорили с ним о блюминге. Американская фирма «Места» взялась изготовить блюминг для Советской России за один год, но заломила за него семнадцать миллионов долларов.

— Мы решили построить свой, советский блюминг, — сказал Сталин. — Надо подобрать завод с опытными кадрами и подходящим оборудованием. Поезжай в Ленинград, товарищ Киров, подыщи такой завод.

Киров вместе со специалистами осмотрел несколько заводов. Остановились на Ижорском. Это был старый металлургический завод, когда-то делавший миноносцы. Там работали отличные мастера.

Киров часто бывал на заводе, присматривался к руководителям, к рабочим, торопил с реконструкцией, которую начали еще в позапрошлом году, говорил, что скоро завод получит важный правительственный заказ, но всех карт не раскрывал.

И вот летом 1930 года, когда реконструкция уже в основном была закончена, Киров приехал на завод с целой делегацией и попросил собрать рабочих на краткий митинг.

Рабочие, мастера, инженеры, служащие из заводоуправления и цехов заполнили просторный двор, где была дощатая трибуна. Киров, как всегда, в рубашке полувоенного покроя, сняв фуражку, приблизился к краю трибуны, заговорил просто, но горячо:

— Товарищи ижорцы! Я привез вам радостную весть. Знаю, что славный коллектив вашего старинного завода истосковался по большому делу. И вот партия и правительство поручают вам одно из самых ответственных заданий нашего героического времени. Вам, товарищи ижорцы, поручается создать первый советский блюминг!

— Ур-ра! — прокатилось громовым раскатом.

— Ура! Ура! Ура! — эхом откликнулись корпуса большого завода.

На трибуну выходили старые мастера, инженеры, рабочие, бригадиры молодежных бригад — клялись работать самоотверженно...

На другой день все газеты сообщили, что ижорцам поручено строить первый советский блюминг.

На заводе царило оживление. Начала выходить многотиражка под названием «Блюминг». В Колпино на Ижорский завод приехал гостящий в Ленинграде Владимир Маяковский. Он осмотрел завод и выступил перед рабочими со стихами, призывая их к трудовому подвигу...

Как только были получены и в цехах рабочие чертежи, о блюминге заговорил, заспорил весь завод. Оказалось, что нужно соорудить стальную махину, простирающуюся в длину на семьдесят четыре метра. Блюминг должен был обжимать и прокатывать массивные многотонные стальные болванки.

Особенные споры вызывали двухсоттонные станины блюминга. Для отливки из стали таких станин не было ни оборудования, ни условий. Отливку станин хотя и на реконструированном, но не приспособленном для изготовления блюмингов заводе даже опытные инженеры считали делом невозможным.

Главный конструктор Баранов ждал, что скажет главный инженер, а тот отмалчивался, выжидая, что скажут мастера. И те колебались — такие махины отливать никогда не доводилось. Литейщики тоже побаивались. Из-за малой мощности печей надо было заливать сталь в опоки в два-три приема, а это не даст монолита. В отливке неизбежны каверны, даже трещины...

Киров торопил с решением сложного вопроса. Сам приезжал на производственные совещания. Слушал мнения металлургов.

Огромные габариты станины требовали высокого, прочного каркаса, который можно было засыпать формовочной землей. Но высота кранов с ковшами не позволила бы произвести заливку. Нужно было копать котлованы в земле, чтобы там производить формовку. Но и это сделать было нельзя: мешали близкие грунтовые воды. К тому же подвозка стали из мартеновского в литейный могла снизить температуру стали и вызвать брак.

Обсуждения и споры иной раз затягивались до полуночи, а договориться до чего-то определенного не могли. Киров уезжал расстроенный, с тяжелой думой. «Неужели и блюминги, как и гидротурбины, придется заказывать за границей?..»

Как-то в конце дня Киров приехал на Ижорский, пришел в партком. Секретарь парткома Павлов, молодой курносый человек с большими задорными глазами, что-то писал.

— Здорово, Павлов! Что пишешь?

— Сергей Миронович! Здравствуйте! — вскочил Павлов. — Да вот к докладу готовлюсь...

— А что со станинами? Нашли мастера, который бы взялся за отливку?

— Нет, Сергей Миронович. Кто же возьмется с таким оборудованием... Инженеры прикидывают... Хотят что-то сделать...

— А ты своих мастеров хорошо знаешь?

— Как же не знать? У нас все мастера фасонного литья наперечет...

— Кто самый лучший?

— Лучшим был, пожалуй, Румянцев, да он ушел на пенсию...

— А живет здесь?

— А как же? Тут в Колпине и живет.

— И знаешь где?

— Знаю.

— Идем к нему. Сейчас же. Поднимайся.

— Может, кого из мастеров прихватим?

— Не надо... Сбегай за чертежом в литейку и догоняй — буду ждать у проходной...

Иван Арсеньевич Румянцев, крепкий старик с суровым взглядом из-под бровей и густыми поседевшими усами, сидел за журналом «Прожектор».

Узнав, что Павлов привел к нему Кирова, не удивился, а, лишь крикнув на кухню жене: «Хозяйка, поставь самоварчик, к нам гости», провел обоих в комнату, усадил к столу.

— Спасибо, что вспомнили о старике. А уж я сам было собирался наведаться.

— Знаете о предстоящих делах, Иван Арсеньевич? — спросил Киров просто, по-свойски, словно давно знал Румянцева.

— Наслышан малость... И в газете читал.

— Вот пришли посоветоваться с вами, Иван Арсеньевич, как с лучшим из мастеров.

— Ну, какой я лучший! — сердито возразил Румянцев. — Кабы лучший был — с завода бы не отпустили. Я ведь еще не совсем сдал.

— Ошибку допустили наши товарищи, — ухватился Киров за обмолвку Румянцева, — если б я был директором, ни за что бы не отпустил.

— Уж будто бы?.. — с недоверием спросил Румянцев.

— Нет, не отпустил бы, — настаивал Киров. — Вот вы, Иван Арсеньевич, вроде бы и не у дел, а мы именно к вам за советом пришли. Хотим снова вас на завод звать.

— Вона как! Что же молодые-то мастера?

— У них знания, теория, а опыта — кот наплакал.

— Во-во! Шумят, а не знают, с какого конца к опоке подойти. А я уж устарел. Куда мне...

— Есть такая пословица, Иван Арсеньевич, — улыбнулся Киров, протягивая коробку с папиросами. — «Старый конь борозды не испортит...» Закуривайте.

— Спасибо... А вот насчет коня — верно! Только есть про него и другая поговорка: «Укатали сивку крутые горки».

— Да ведь вам не воз везти, Иван Арсеньевич, — вмешался до сих пор молчавший Павлов. — Мы хотели вас пригласить, как консультанта. Чтобы вы указывали, где, что, как...

— Нет, для этого инженеров зовите! Уж ежели я возьмусь, меня в коренники! Иначе и говорить нс буду, — нахмурился Румянцев. — Прямо выкладывайте, с чем пришли. Наверное, ломаете голову над станиной?

— Угадал, Иван Арсеньевич, — незаметно переходя на «ты», придвинулся к нему Киров. — Старый мастер нюхом чует, где у нас беда.

— Ладно обхаживать-то меня, чай, не девка, — сердито нахмурился Румянцев. — Чертеж принесли, что ли?

— Принесли! — забеспокоился Павлов и развернул на столе чертеж. — Блюминг собираемся строить.

— Знаю, не рассказывай. Получше тебя знаю! — прикрикнул Румянцев, рассматривая чертеж. — Двести тонн, говорите, потянет станина?

— Двести! — со вздохом подтвердил Киров.

— Так... — задумчиво произнес Румянцев, рассматривая чертеж и топорща усы. — Замысловато... В четырех мартенах придется варить сталь. Мудрено...

— А ты слыхал, Арсеньевич, про Андрея Чохова? — хитровато прищурясь, спросил Киров.

— Это который царь-пушку отливал?

— Про него!.. Он ведь тоже, наверное, не из одного ковша лил?

— Там медь! Там совсем другое дело...

— Но ведь триста лет назад. Каково?

— Конечно, геройство! Что толковать.

— А говорят, в земле отливали?

— Знамо, в земле. И нам не на небо лезть, — опять нахмурился старик, стал сердито теребить усы.

Гости молчали, выжидая, что он скажет. И Румянцев молчал, морщил лоб.

Вошла хозяйка с подносом, поклонилась, сказала:

— Здравствуйте, — и стала молча накрывать на стол. Она была седая, но еще крепкая, подвижная.

Хозяйка расставила стаканы с блюдцами, сахар, масло, принесла и поставила на стол глубокую кастрюлю, накрытую полотенцем.

— Уж извините, дорогие гости, что пироги подаю в кастрюле. Подогрела их и боюсь, как бы не остыли.

— Не беспокойтесь, пожалуйста, — сказал Киров, — мы и холодные съедим за милую душу.

Румянцев вдруг встрепенулся, вскочил, бросил полотенце на стол и вытряхнул на него пироги.

— Вот! Вот что нам нужно в первую голову! — почти закричал он. — Вот такую же кастрюлю нам надо сделать из бетона и поместить ее в яму, которую выкопать не в литейном, а прямо в мартеновском цехе. Поняли?

— Это чтобы закрыть доступ грунтовым водам? — спросил Павлов.

— Угадал! Формовку будем делать в этой бетонной кастрюле. И заливку производить тут же, в мартеновском, чтобы не остыла сталь. Там же два мощных крана и ковши по сто тонн.

— Лихо! — воскликнул Павлов. — Вы как думаете, Сергей Миронович?

— Я говорил, что старый конь борозды не испортит. А сейчас скажу, что Иван Арсеньевич нам первую борозду прокладывает. Да еще как! Будто по нитке! Ай да Арсеньич!

— Ну, ну, хватит, гости дорогие, — как ножом обрезал Румянцев. — Вон уж старуха самовар несет, давайте пить чай...

На завод старый мастер пришел хозяином, стал распоряжаться, покрикивать. Все вокруг него оживало. Киров, посматривая со стороны, как он заставил молодежь убирать мусор, чистить цех, как отбирал людей для формовочных работ, залюбовался, тронул Павлова за рукав:

— А ведь старик-то орел! Как взялся!

— Сердит он, правда, но дело знает. На него можно положиться.

Слух, что Румянцев взялся отлить гигантские станины для блюминга, сразу приободрил ижорцев. «Раз взялся дед, дело пойдет», — говорили в цехах.

Вместе с рытьем котлована в литейном начали гнуть арматуру, устанавливать бетономешалки, насосы, готовить щиты для опалубки огромного бетонного ящика — опоки.

В модельной мастерской, чего никогда не бывало, готовили громадные, словно бы бутафорские, детали станины, которые можно было легко разобрать при формовке.

Киров, воочию увидев, что дело пошло, стал реже бывать на Ижорском, зачастил на «Красный путиловец», где достраивались новые корпуса и расширялось производство. На Металлический тоже ездил, в

Гдов на сланцевые рудники и на Синявинские торфяные болота. Везде надо было успеть, всюду доглядеть, ободрить людей, вовремя оказать помощь...

На Ижорском больше двух месяцев заняли подготовительные работы и формовка. Наконец все было готово к отливке мощной станины блюминга. Этого момента весь коллектив завода ждал и с радостью, и с тревогой. Хорошо, если удача! А вдруг — сорвется?..

Еще накануне ночью, когда в цехе было поменьше рабочих, устроили «генеральную репетицию». По условным взмахам руки Румянцева краны подъехали к мартенам. Могучие ковши как бы наполнились жидкой сталью из мартенов, подвезли ее к месту заливки и медленно «вылили» сталь в форму.

Эту операцию повторили несколько раз. Смуглый крепыш в комбинезоне — инженер Межевой, технический руководитель строительства блюминга, следил за операциями с секундомером в руке. Операцию отработали, отрепетировали секунда в секунду и только после этого разошлись по домам, чтобы завтра со свежими силами выполнить заливку без ошибок...

И наступил решающий час.

В мартеновском собралось много рабочих из других цехов. Киров привез с собой целую делегацию работников губкома и Ленсовета, директоров и главных инженеров крупных предприятий.

Гости разместились в стороне, на специально построенном помосте. Среди них заметно выделялся плотный широкоплечий человек в шляпе, в широком пальто. Он стоял слегка расставив ноги и, опираясь па палку, сосредоточенно наблюдал за приготовлениями к заливке, за мастером с седыми усами, в брезентовой куртке, в очках, который стоял вблизи форм на невысоком помосте.

Вот раздался звонок.

Мастер поднял руки, и тяжелые мостовые краны над головами наблюдающих пронесли массивные черные ковши, остановились у дышащих жаром мартеновских печей, расположенных как бы на втором этаже. Мастер снова поднял руки и взмахнул ладонями вниз. Тотчас взметнулись огненные снопы искр, и в ковш потекла, излучая жар и огнеметный смерч, расплавленная белая сталь.

Когда огненный каскад потух, на стеклянных фонарях крыши запрыгали, заметались голубовато-розовые блики. Ковши подошли к другим печам. Снова взметнулись вулканы искр, и опять полилась сталь.

Мастер, как дирижер невиданного слаженного оркестра, издававшего шипящие, гудящие и громыхающие звуки, напружинился, вытянул руки вперед и вдруг резким взмахом притянул их к груди. Краны с ковшами, сыпля искрами, тотчас двинулись к месту предстоящей заливки, где с длинными стальными крючьями стояли люди в брезентовых костюмах и темных очках.

Краны повисли над формами и по сигналу мастера опустились к горловинам форм. Все замерли. Защелкали фотоаппараты корреспондентов. Только человек в шляпе так же стоял, опершись на палку, да мастер, следя за ковшами, замер с поднятой рукой.

Когда ковши были точно подведены к горловинам форм, мастер взмахнул рукой. Опять взметнулись искры до самого потолка, и сталь потекла в форму...

Прошло несколько минут, и все было кончено. Огненный фейерверк потух, гости оживленно заговорили, обсуждая только что увиденное небывалое зрелище. А человек в шляпе, распахнув пальто и опираясь на палку, быстро направился к выходу. Ему было жарко, и он был переполнен впечатлениями, которые боялся растерять в разговорах с корреспондентами. Он вышел с территории завода, сел в машину и сделал знак шоферу:

— Подождите ехать, я должен кое-что записать.

Достал блокнот, ручку с золотым пером и написал следующее:

«Это было зрелище почти фантастическое. Напряженность и дружность работы, рев мартеновских печей, сигнальные звонки, тревога ожидания, проносящиеся под крышей мостовые краны, потоки ослепительной стали, буран искр, рабочие, бросающиеся в самую, казалось, кипящую сталь... Это было овладение стихией, торжество человечества...»

Он сунул ручку в карман, спрятал блокнот и сказал шоферу:

— Поехали!..

Скоро из проходной вышел Киров, окруженный радостными, возбужденными людьми. Он осмотрелся и спросил:

— А где же писатель? Где Алексей Толстой?

— Он уехал, — сказал Павлов. — Я видел, как он выходил из цеха.

— Жалко. Надо бы с ним поговорить, — сказал Киров. — Ну да он, наверное, напишет. Это зрелище никого не оставит равнодушным...

Отливка станины удалась на славу. Киров приехал посмотреть — остался доволен. Крепко пожал руку Ивану Арсеньевичу Румянцеву, поздравил с первой победой руководителей и тут же спросил:

— А как обрабатывать будете?

Его провели в станочный цех, где стояли токарные, фрезерные, сверлильные станки, познакомили с пожилым мастером Кирилловым.

— Это наша надежда! — сказал директор. — Он не подведет.

Киров приветливо взглянул на простоватое, иссеченное морщинами лицо, взял мастера под руку, и они пошли по цеху.

— Вы давно на заводе, Василий Яковлевич?

— С девяносто седьмого года.

— Ого! Четвертый десяток. Ну и как раньше работалось?

— По пять лет делали миноносец... Теперь, действительно, дела!

— А сможете обработать станину?

— Трудненько... Видите, какие станки. Надо на станине дыры просверлить, а у нас не станки, а коловороты. Вон взгляните.

— Да, рухлядь. Я сам когда-то на таком учился. А знаете что? На «Русском дизеле» есть два новых отличных станка. Возьмите у них — я договорюсь...

Пошли дальше и остановились у огромной кованой шестерни.

— А эту глыбу как думаете обрабатывать?

Мастер почесал затылок.

— Грубую обработку сделаем на нашем «старике», а вот доводить не на чем...

— Вы слышали о «Вальдрихе»? Это новый мощный станок. Купили на валюту.

— Нет, я и не слыхал про такой...

— Будет он у вас. Вот на нем и обточите.

Киров сделал пометку в блокноте, пожелал мастеру успехов и ушел в другой конец цеха, где его ждали руководители завода...

Недели через две он снова появился на Ижорском. Станины были уже просверлены. Новый «Вальдрих» работал. На нем сам Кириллов обтачивал большую шестерню.

Киров, любуясь, постоял в сторонке, посмотрел издалека и уехал, уверенный, что с блюмингом дело налажено...

Вскоре после того как ижорцы взялись за изготовление первого блюминга, в Ленинград опять приехал председатель ВСНХ Куйбышев.

«Однокашники» по Томской тюрьме Киров и Куйбышев после памятной встречи в Астрахани в тяжелые дни 1919 года встречались часто, и дружба между ними крепла с каждой встречей. Оба уважали и любили друг друга и жили одними интересами.

Куйбышев, обрадованный, что ижорцы взялись за изготовление блюминга, сидя у Кирова в кабинете, озабоченно спросил его:

— А кому же мы можем поручить и доверить изготовление электропривода к блюмингу? Это система весьма сложных электротехнических машин и приспособлений.

— Есть у нас, Валериан Владимирович, один завод, который еще в двадцать третьем году соревновался со знаменитой шведской фирмой «АСЕА» по изготовлению гидрогенераторов для Волховстроя. И не посрамил себя.

— Знаю, Сергей Миронович. Это «Электросила».

— Да, «Электросила»! — подтвердил Киров.

— Признаюсь, мы тоже рассчитывали на «Электросилу». Коллектив там хороший. Оборудование тоже. Есть опытные инженеры... Как у них со строительством генераторного цеха?

— Хорошо! Уже возводят стены.

— Может быть, съездим, Сергей Миронович? Посмотрим... Поговорим со специалистами. У меня с собой проект электропривода.

— Поедем, Валериан Владимирович, у тебя ведь там много знакомых.

— Как же, как же! Отлично помню, — сказал Куйбышев и встал первым...

Вместе с директором Шибакиным осмотрев завод, Киров и Куйбышев вернулись в его кабинет, где уже собрались лучшие специалисты завода.

Куйбышев кратко ознакомил с проектом. Электропривод для блюминга состоял из целого комплекса сложных машин. Необходимо было изготовить главный прокатный двигатель — машину по габаритам больше, чем самый мощный паровоз. В комплект входили два мощных генератора, асинхронный двигатель и еще более десяти других электромашин и аппаратов. Главное, все это требовалось изготовить за три-четыре месяца.

Проект обсуждали спокойно, по-деловому. Электросиловцы к тому времени уже накопили большой опыт в создании сложных электротехнических машин. Изготовили десятки мощных генераторов. Многие специалисты завода почти год обучались сложному искусству в Америке. Их трудно было чем-нибудь удивить.

Однако, когда Куйбышев ознакомил с проектом, поднялся инженер Лютер и, поблескивая очками, заговорил:

— Я, собственно, не высказываю никаких возражений или сомнений. Я только хотел бы кое-что уточнить.

— Пожалуйста! — кивнул директор.

— Я боюсь, что ослышался, и прошу разъяснить. Верно ли, что высота якоря главного двигателя — пять метров?

— Да, пять метров! — подтвердил Куйбышев.

— Однако... — почесал за ухом Лютер. — И еще один вопрос: каков его вес?

— Сто семьдесят тонн, — пояснил Куйбышев.

— Понятно... Больше вопросов не имею.

Лютер сел, и Куйбышеву показалось, что он испугался.

Но тут попросил слово инженер Ефремов и стал говорить о том, как, по его мнению, лучше разместить по цехам заказы на отдельные машины, как лучше организовать работу.

Другие инженеры тоже оживились, стали вносить поправки и коррективы в предложение Ефремова; говорили воодушевленно и благодарили Куйбышева за то, что «Электросиле» доверили столь важный и срочный заказ.

Киров и Куйбышев, слушая выступления специалистов, одобрительно улыбались. Они были уверены, что срочное задание правительства будет выполнено...

Листок бумаги с перечнем главных проблем неизменно лежал на столе под стеклом. На нем время от времени появлялись разного рода пометки, понятные лишь ему одному. Вот и сегодня, вернувшись с Ижорского в губком, он достал листок и против слова «блюминг» нарисовал красный кружок. Это означало, что «дело пошло».

Рассматривая перечень главнейших дел, Киров остановил взгляд на вставке в середине столбца: «Сельское хозяйство», сделанной крупными буквами и подчеркнутой красным карандашом.

«За последнее время я с головой ушел в промышленные дела и стал мало уделять внимания деревне. Пожалуй, завтра надо съездить в ближние совхозы и кое-куда в районы».

Он позвонил заведующему сельхозотделом, спросил, какие новости.

— С хлебом пока отстаем, Сергей Миронович.

— Завтра с утра поедем в районы. Ровно в семь я заеду за вами...

Повесив трубку, прошелся по кабинету. «Хорошо бы кого-нибудь из ученых прихватить...» На улице темнело. Зажег свет, снова сел к столу. Вспомнилось, как в прошлом году пришлось выступать с приветственной речью на Всесоюзном съезде по генетике, селекции и семеноводству. Встал перед глазами ученый-агроном Николай Иванович Вавилов, который был душой съезда. «Умница этот Вавилов. Умница и энтузиаст науки. Если б не он, мы бы, наверное, еще не взялись за Хибины. Он настаивал, требовал, убеждал. Говорил, что без удобрений мы загубим сельское хозяйство. Надо бы с ним повидаться, поговорить».

Киров взглянул на часы. «Поздновато. Наверное, уехал. А все же позвоню...»

Вызвал нужный номер.

— Николай Иванович? Здравствуйте! Вас беспокоит Киров. Как поживаете?.. Хорошо? Очень рад... А что вы сейчас делаете? Собираетесь домой? А не заехали бы ко мне на минутку? Нет, ничего срочного. Просто хотелось повидаться. С радостью, говорите? Спасибо! Я буду ждать...

Вавилов вошел мягкой походкой, улыбаясь в усы своей доброй, располагающей улыбкой. Большой лоб с залысинами и серые внимательные глаза говорили, что это славный и умный человек.

Поздоровались. Он непринужденно уселся в кресло у стола.

— Чувствую, Сергей Миронович, собираетесь ехать в деревню.

— Угадали, Николай Иванович. Собираюсь. Хотелось знать, что у вас нового в Институте растениеводства? Какие проблемы решаете?

— Нас по-прежнему больше всего занимает проблема распространения северной пшеницы.

— Так, так, рассказывайте.

— Наверное, придется опять обращаться к вам за помощью. Ведь она дает невиданные урожаи — по двести пудов с десятины! И по вкусовым качествам лучше южной. А распространение ее идет туго.

— Не верят колхозники?

— Понять не могу, в чем загвоздка...

— А освоение новых земель тоже туго идет?

— Похвалиться нельзя... без освоения новых земель и пшеницу распространять трудно. А ведь и то и другое — главнейшие задачи сегодня.

— А апатиты? — с улыбкой спросил Киров.

— Это тоже главнейшая задача, Сергей Миронович. Без удобрений не соберем урожая.

— Вот видите, — улыбнулся Киров, — что ни возьми — все главное! А коллективизация, как по-вашему, какое дело?

— Тут уж я не знаю, Сергей Миронович... Тут вам виднее.

— Вот, не знаете! А я знаю. И уверяю вас, что это тоже важнейшее дело. А тракторы? — хитровато улыбнулся Киров. — Скажите, могут колхозы обойтись без тракторов?

— Нет, без тракторов невозможно...

— Ага! Значит, еще есть одно важнейшее дело... А вы не спрашивали колхозников, что самым главным сейчас считают они?

— Нет, давно не был в деревне.

— Нет у вас желания поехать? А? Вместе бы поговорили с колхозниками.

— Это весьма и весьма необходимо. Я был бы рад, особенно если с вами.

— Вы когда встаете, Николай Иванович?

— В семь всегда на ногах.

— Отлично. Если не возражаете, завтра в семь двадцать я за вами заеду.

Вавилов поднялся:

— Не только не возражаю, а весьма, весьма вас благодарю...

Когда Вавилов ушел, Киров взглянул на «памятку» и, вспомнив про тракторы, позвонил Чудову:

— Ты еще не уехал, Михаил Семенович? Тогда зайди, есть срочное дело.

Чудов, войдя, поздоровался.

— Что на «Путиловце»? Ты был сегодня?

— Да, был. Перемен не видно, Сергей Миронович. Стараются, а толку мало...

— Я давно присматриваюсь... надо коренным образом перестраивать работу, а Грачеву это не по плечу. Нет ни знаний, ни умения... Я завтра еду в районы, а ты готовь материалы по заводу. Поставим отчет на бюро. Грачева освободим.

— Он ведь выдвиженец из рабочих... ездил учиться в Америку.

— Знаю. Но он же срывает программу: обманывает партию и государство. Сколько раз предупреждали его?

— Может, смягчить формулировку в решении, Сергеи Миронович? Скажем, «в связи с переходом на другую работу»...

— Нет! Никакой дипломатии. Никаких поблажек! В решении должна быть написана правда: снять с работы за срыв обязательств. Пусть будет неповадно другим.

— Ясно. А кого будем рекомендовать директором?

— Мы же советовались с тобой. Отса — строителя Волховстроя. Пригласи его, поговори о важности дела. Обещание дать стране в этом году двенадцать тысяч тракторов должно быть выполнено!