Ради счастья. Повесть о Сергее Кирове

Глава тридцать четвертая

Машина с людных улиц свернула на набережную Невы.

— Ты не перепутал, Сидор Михайлович, — спросил Киров шофера. — Мне же на «Красный путиловец».

— Здесь хоть и подальше, Сергей Миронович, а быстрей доедем. Меньше движения.

— Ну, тебе видней... — кивнул Киров и, глянув в окно, вдруг попросил: — Останови, Сидор Михайлович, кажется, лед идет. Я и не заметил, как пролетела зима.

Шофер остановил машину. Оба вышли, и, подойдя к парапету, залюбовались. Быстрая могучая река с глухим шумом и треском несла тяжелые льдины. Они наползали друг yа друга, вставали на дыбы, как белые медведи, ломались, рушились и быстро проплывали мимо.

Дикая игра стихни увлекла Кирова.

— Гляди, Сидор Михайлович, какая силища пропадает! А ведь у нас заводы работают с половинной нагрузкой из-за нехватки электроэнергии.

— Верно, Сергей Миронович. Кабы Неву заставить работать — много бы мы наворочили.

— Может, и заставим. Не все сразу. Вначале надо Волховскую пустить.

— Вроде бы там дела идут?

— Из-за этой оппозиции мне не удавалось съездить... На днях все же надеюсь вырваться.

— Кабы не распутица — мы бы на машине проехали. Мне тоже охота взглянуть.

— Как-нибудь съездим, Михалыч. Однако мы размечтались с тобой, а меня на «Путиловце» ждут. Поехали!..

С завода Киров вернулся в губком. В приемной ждал Комаров, недавно избранный председателем Ленсовета вместо Зиновьева.

— А, ты уже здесь, Николай Павлович! — воскликнул Киров. — Очень рад, здравствуй! Заходи, пожалуйста. — И распахнул перед ним дверь.

Пока Киров раздевался, Комаров, плечистый, приземистый, присел в кожаное кресло у стола, достал блокнот с записями.

Киров прошел за стол, достал папиросы, протянул гостю. Закурили молча.

В окно прорывались слепящие солнечные лучи. Небо дышало весной. Но лицо Комарова казалось озабоченным, хмурым. Киров после поездки на завод тоже как-то устал и приуныл. Говорить не хотелось. Он глубоко затянулся и, выпустив струю дыма, спросил:

— Ну, что в городе, Николай Павлович?

— Хорошего мало, Сергей Миронович. Все биржи труда забиты безработными. На заводах никого не принимают. Знаменитая обувная фабрика «Скороход» на грани закрытия. Нет сырья.

— Плохо и на «Красном путиловце», — вздохнул Киров. — Я только оттуда. Угля осталось на десять— двенадцать дней. Еще полгода — и зиновьевцы поставили бы промышленность Ленинграда перед катастрофой... Здесь укоренялось мнение, что Ленинград — прифронтовой город и в нем нельзя развивать промышленность.

— Вот, вот. Даже вынашивались планы перенесения некоторых предприятий в глубь страны, — поддержал Комаров.

— И это объяснялось только тем, что Ленинград близко к границе?

— Нет, не только. Зиновьевцы доказывали невыгодность расположения Ленинграда, оторванность от баз сырья и топлива. Составлялись подсчеты. У меня имеются эти материалы.

— Ну-ка, ну-ка, показывай, Николай Павлович.

Комаров открыл кожаную папку, достал напечатанный на машинке материал.

— Вот, например, с углем... Ленинградской промышленности в год требуется четыре миллиона тонн угля. А чтобы перевезти его из Донбасса, паровозы пожгут за дорогу пятьсот двадцать восемь тысяч тонн, то есть седьмую часть.

— Неужели? — Киров даже отпрянул.

— А руду, нефть, хлопок приходится везти за две, три, даже четыре тысячи километров...

— Да, аргументы внушительные, — вздохнул Киров и снова закурил, протягивая папиросы Комарову.

— Спасибо! Подожду, — сказал Комаров и стал читать дальше.

— Погоди, погоди, Николай Павлович, — остановил Киров, — а нет там выкладок, во что обойдется демонтаж, перевозка оборудования десятков крупных заводов, скажем, на Урал? Строительство там новых промышленных предприятий и целых городов?

— Этих подсчетов нет.

— Ага! — усмехнулся Киров. — Значит, вопрос решался односторонне. А ты эти сведения потребуй от тех, кто делал расчеты. Заставь это сделать в срочном порядке. И пусть подсчитают время, которое потребуется на перевоз промышленности и на строительство новых заводов и городов. И пускай прикинут, во что это выльется... И еще важно подсчитать, сколько и какой продукции за эти месяцы или годы не додаст ленинградская промышленность народному хозяйству. Да, да! Уж если подсчитывать, так подсчитывать! Эти сведения мне нужны срочно, немедленно. Я поеду с ними в Москву. Мы должны разбить, как разбили оппозицию, эту вредную теорию затухания промышленности Ленинграда.

Киров встал, в раздумье прошелся по кабинету и опять сел к столу.

— Ну-ка, скажи, сколько процентов всей промышленной продукции страны дает Ленинград? Об этом не подумали наши статистики?

— Имеются такие сведения, — Комаров посмотрел в бумаги. — Одну седьмую часть.

— Седьмую часть! Каково?

— А по машиностроению почти четвертую часть — двадцать четыре процента, — пояснил Комаров.

— Вот видишь!

— По электротехнической — половину! — добавил, воодушевляясь, Комаров. — А турбины и тракторы делаем только мы.

— Так как же можно говорить о свертывании или затухании промышленности Ленинграда? Это же бредовые, если не сказать вредительские, идеи... Готовь материалы, Николай Павлович, и я немедленно выезжаю в Москву.

Комаров поднялся.

— Погоди уходить! — остановил Киров. — Еще поговорим. Главный козырь противников промышленного развития Ленинграда в том, что город задыхается без топлива.

— Да, так...

— Мы разобьем эти доводы. Уже близко к завершению строительство Волховской гидроэлектростанции. Мы получим дешевую энергию. Мало будет — построим еще одну гидроэлектростанцию. А торф? Ленинград же стоит на болотах. Торф — вокруг! Только копни! А гдовские сланцы? Ведь еще Ильич в голодное время дал директиву к их эффективной разработке. Мы, наверное, сможем обходиться без донецкого угля и будем завозить лишь кокс. А может быть, и руду найдем где-нибудь в Карелии, под боком у заводов. Мы не дадим превратить Ленинград в мертвый город. Мы сделаем его арсеналом индустриализации, форпостом социализма!..

— Я согласен! Я полностью согласен с вами, Сергей Миронович. Я сердцем болею за Ленинград, но ведь главные-то противники развития Ленинграда сидят в Москве, и с ними не так просто бороться. Они будут бить нас фактами.

— Какими фактами?

— А такими... — Комаров уткнулся в бумаги... — Они нам прямо скажут, что мы разоряем страну. Что мы завозим коксующийся уголь из Англии, из Кардиффа, и платим за него валюту. Да, да, валюту, которой не хватает на покупку машин и станков.

— Это расточительство! Я не знал. Надо срочно с этим покончить.

— А как покончить? Многие шахты Донбасса до сих пор не восстановлены после разрухи.

— Я уже сказал: из Донбасса будем брать лишь кокс. А уголь для топок заменим сланцами и торфом. Надо обстоятельно изучить ресурсы края и подсчитать, что мы можем сделать. Давай соберем ученых, посоветуемся. В Москву надо ехать с конкретными предложениями.

— Хорошо, Сергей Миронович. Я подготовлю расчеты.

— Только не откладывай. На следующей неделе у меня.

Как-то незаметно, между делами, Комаров подготовил для Кирова квартиру, обставил ее и даже послал в Баку энергичного человека, который помог переехать Марии Львовне и ее сестрам.

Из казенной гостиничной обстановки Киров перебрался в уют домашнего крова и сразу взбодрился, повеселел. Все трудности и невзгоды, угнетавшие и пугавшие в одиночестве гостиничного номера, не казались такими страшными дома, в кругу близких, «Очевидно, дома и стены помогают...» — не раз вспоминал Киров народную поговорку.

Сегодня, вернувшись из губкома, когда уже все спали, он поужинал в кухне, зажег в кабинете настольную лампу и, обложившись книгами и альбомами о Ленинграде, Петрограде, Петербурге, стал читать, делать выписки.

Потом открыл альбом с гравюрами, литографиями и залюбовался дворцами, мостами, скульптурами, памятниками...

«Живу в Ленинграде больше полгода — и почти не видел города. Да, да, именно не видел. Лишь однажды во время ледохода постоял у Невы. Некогда сходить ни в театры, ни в музеи, некогда просто пройтись по городу, отдохнуть, полюбоваться его красотой... Ленинград... Петербург...» Киров откинулся на спинку кресла, зажмурился. И сразу вспомнились стихи:

«Да, Ленинград! Революция! Новая эра человечества!.. И кому пришла в голову дикая мысль сделать Ленинград мертвым городом? Глупо... Нет, мы спасем промышленность Ленинграда. Будем ее развивать. И это обеспечит процветание города...

Гидроэлектростанции, торф, сланцы, вот что должно быть в центре внимания! Пока готовятся материалы для Москвы и совещание с учеными, я должен съездить на Волховстрой...»

Киров был всегда последователен и строго выполнял намеченные планы. Через два дня он уже ходил с высоким строгим человеком с небольшими черными усиками — профессором Генрихом Осиповичем Графтио — по заваленной строительным хламом территории Волховской ГЭС.

Плотина в основном была уже возведена. Достраивалось здание станции, монтировалось оборудование.

Стройка производила внушительное впечатление. Осмотрев все участки строительства и бараки, где жили рабочие, Киров вместе с Графтио пришел в его кабинет, стены которого были завешаны проектами и чертежами.

— Удовлетворены ли вы, профессор, ходом работ на строительстве? — спросил Киров, усаживаясь в кресло.

— Не совсем... Оборудование поступает с опозданием и не всегда комплектно. Да и с рабочей силой далеко не благополучно...

— С рабочей силой сумеем помочь. А по поводу оборудования снесемся с Москвой. Может быть, что-то удастся сделать... Когда думаете пустить станцию?

— Если не будет существенных задержек, к концу года пустим!

— Хорошо бы! В Ленинграде простаивают цехи, даже целые заводы.

— Мы очень стараемся, Сергей Миронович... Однако Волховская ГЭС не решит энергетической проблемы Ленинграда. Надо торопиться с ассигнованиями и закладывать Нижнесвирскую гидроэлектростанцию.

— Я буду на днях в Москве, Генрих Осипович. Стану настоятельно требовать... Но ведь и Свирь не обеспечит энергией Ленинград... Как бы вы отнеслись к идее строить электростанции на торфе и сланцах?

— Это, видите ли, не по моей специальности. Тут хорошо бы посоветоваться с Александром Васильевичем Винтером — он строил Шатурскую торфяную электростанцию. В принципе это дело перспективное, однако я считаю, что выгоднее использовать энергию рек.

— Спасибо, Генрих Осипович. Спасибо! Мы в ближайшее время думаем собрать совещание ученых, чтобы поговорить о будущем ленинградской промышленности. Вы не согласитесь принять участие?

— Отчего же? С удовольствием. Только дайте знать заранее.

— Непременно, Генрих Осипович. Большое спасибо вам за показ станции, за беседу.

— Как, вы уже собираетесь уезжать? Нет, нет! Прошу вас отобедать, а за это время я прикажу подготовить заявку на рабочую силу и перечень недополученного оборудования.

— Это важно, Генрих Осипович, — улыбнулся Киров. — Я остаюсь обедать...

Ученые и видные инженеры высказались за развитие промышленности города, за освоение новых видов продукции.

Киров, вооружившись обстоятельными материалами, выехал в Москву, чтобы дать в ВСНХ бой сторонникам «затухания» Ленинграда.

Предвидя, что борьба будет трудной, Киров решил заручиться поддержкой председателя ВСНХ Дзержинского.

Приехав в Москву, он направился прямо к нему.

Дзержинский, выслушав его доводы, сказал с присущей ему прямотой:

— Знаю, Сергей Миронович, что у нас в ВСНХ многие за «затухание» Ленинграда. Будем бороться с такими мнениями. А еще лучше совсем избежать дискуссии. Давайте напишем письмо в ЦК, мотивируя вашими материалами и выкладками. Согласны?

— Еще бы! Спасибо, Феликс Эдмундович! Завтра я приду с проектом письма...

Доводы Кирова и Дзержинского о развитии промышленности Ленинграда, о строительстве гидроэлектрических и торфяных станций горячо поддержали Куйбышев и Сталин.

На пресловутой «теории затухания» Ленинграда был поставлен крест.

Киров вернулся в Ленинград днем и сразу же позвонил Комарову:

— Здорово, Николай Павлович. Спешу обрадовать: противники разбиты. ЦК поддержал наши предложения. В будущем году обещаны ассигнования на строительство Свирской ГЭС.

— Поздравляю, Сергей Миронович! Сегодня отдыхайте, а завтра, если не возражаете, я зайду.

— Заходи обязательно. Надо поговорить.

Киров положил трубку и пошел в ванную. Вдруг снова зазвонил телефон.

— Николай Павлович? Ты чего?

— Извини, Сергей Миронович, мне только что позвонили из губкома. Они не знают, что ты приехал...

— Да, что случилось? Говори прямо.

— Буза на «Красном путиловце». Воспользовавшись твоим отсутствием, там Зиновьев, Евдокимов и Куклин выступают на партийном собрании. Да еще, говорят, привезли спевшихся с ними троцкистов из Москвы. Рабочие требуют тебя.

— Заезжай за мной, поедем вместе. Только поторопись, чтобы не опоздать...

Когда Комаров, запыхавшись от бега по лестнице, открыл дверь, Киров снимал пальто.

— Что, Сергей Миронович? Неужели нездоровится?

— Ехать не надо. Только сейчас звонил Иван Газа. Оппозиционеров разбили и прогнали с завода сами рабочие.

Восемнадцатого декабря 1926 года из Ленинграда на Волховстрой отправился поезд, украшенный флагами и гирляндами хвои. Его провожала многотысячная толпа. Играл военный оркестр.

В поезде ехали посланцы фабрик и заводов Ленинграда, Москвы и других городов, чтобы принять участие в торжественном пуске Волховской гидроэлектростанции.

В полдень на торжественный митинг собрались строители и гости. Над трибуной, обитой кумачом, на высоком древке трепетал красный флаг. Все ждали торжественного момента. И вот по деревянной лесенке на помост поднялись руководители стройки, представители областных организаций. Среди них выделялся своим высоким ростом творец волховского чуда инженер Графтио.

Митинг открыл кто-то из местных руководителей и сразу начал читать приветственные телеграммы. Потом стали выступать гости и строители. Их слушали внимательно и дружно аплодировали, но сотни глаз посматривали на невысокого коренастого человека, что стоял рядом с Графтио. Из уст в уста передавался шепот: «Киров! Киров!» И когда объявили, что слово предоставляется товарищу Кирову, стало тихо, все взгляды сосредоточились на нем.

Киров заговорил громким, всюду слышным, взволнованно-радостным голосом. Заговорил о талантливом проекте инженера Графтио, о трудовом подвиге строителей, воздвигших в тяжелых условиях мощную гидроэлектростанцию, покоривших бурный Волхов.

Словно желая иллюстрировать свою речь, он широким взмахом руки обвел величественную панораму станции и плотины, приглашая всех взглянуть на то, что сделано руками советских людей.

— Волховская гидроэлектростанция еще ярче осветит начатый нами в Октябре великий путь, и пролетариат всего мира сможет увидеть, как строит в рабоче-крестьянской стране Коммунистическая партия по заветам своего основоположника Владимира Ильича Ленина.

Оркестр грянул «Интернационал». В самой станции и на плотине вспыхнули тысячи огней. Показалось, что вздрогнули провода высоковольтных линий — ток с Волховской гидроэлектростанции пошел на промышленные предприятия Ленинграда.