Рихард Феникс. Остров. Книга 2

Глава 51 Алеку лучше

Интерлюдия

Латная перчатка коснулась круглой каменной плиты. Из середины её торчал металлический штырь. На нём висел ещё один круг, только меньшего размера. И он изменил положение. Теперь знаки, что ещё лет двадцать назад были сбоку, смотрели вниз. Ещё немного, и выбитые изображения соединятся.

— Скоро, совсем скоро. Года через четыре, нет, пять. И всё закончится. Осталось потерпеть ещё немного.

Дыра на месте сердца вновь дала о себе знать совсем недавно. И он устремился в сожжённый очищающим огнём город Виллему. Предчувствие не обмануло. Нужно только подождать. Помочь или не мешать — вот в чём вопрос. Соломея подскажет. Она не ошибается.

Всё возможно, пока где-то там, за широкой рекой, за далёкими землями, в водах озера-моря, в тайном гроте, под охраной единственного верного друга Блайджи всё ещё билось пылкое сердце Джарима Шрельского, ныне знакомого многим под именем Смердящий Рыцарь.

Алек

— Проснулся, малышок? — Морщинистая рука легла на лоб, ласково убирая алые пряди.

— Почти. Вы уже пришли? — Алек открыл один глаз и улыбнулся старейшине Скрытой деревни в Фениксовых горах.

— А кто сказал тебе, что я уходила? — Старушка расплылась в беззубой улыбке, отхлебнула ароматного чаю из высокого стакана. — Ты решил, остаёшься с нами или уходишь?

— Меня заберут, — пробормотал Алек, стараясь не заснуть обратно, перевернулся на бок, подложив ладони под щёку.

— Ишь, хитренький какой, — усмехнулась старушка. Говорили тихо, чтобы не разбудить Гарга, лежащего в этой же комнате за ширмой. — Как же тебя заберут отсюда? Просыпайся, засоня.

Добрые руки, пахнущие луговыми травами, вытянули прядь гладких тяжёлых алых волос и принялись заплетать косичку. Алек зажмурился от удовольствия, замурлыкал. Отец с детства сбривал с сына всё подчистую и велел никогда не снимать с головы капюшон или шарф. «Никто не должен увидеть, узнать! Ты понял⁈» — в диком угаре рычал отец. Алек не понимал, но делал как велено, так избегая сильных побоев. Он ненавидел, когда кто-то касался его волос, но вот со старейшиной было иначе. Ей он доверился сразу. «Будь, что будет», — решил он на днях и снял перед ней шарф, позволил вымыть свои длинные волосы, а потом расчесать, вплести в них цветы и нити с крошечными хрусталиками. Отчего-то на сердце становилось от этого так спокойно, как не было ещё никогда в жизни.

Почти не открывая глаз, Алек рассказал старушке о призыве и об обещании Рихарда забрать его через семь дней. Время бежало быстро. С того памятного разговора уже прошло четыре дня, значит, осталось три. Скоро, совсем скоро.

За четыре дня здесь, в Скрытой деревне, Алек уже привык к высокогорному давлению, будто научился дышать по-новому. И нога, к счастью, уже перестала болеть. А то после падения в странную, пахнущую горько-солёным маслом жижу на дне пещерной пропасти, нога раздулась и посинела, вокруг кровеносных сосудов появились чёрные нарывы. Один их вид пугал парня до дрожи, но, благо, не местных лекарей. Боль, расходящаяся от голени вспышками, к концу поездки на тележке уже отдавалась в спине и к моменту подъёма в скрытую деревню добралась до горла. Гортензия, сестра бывшего проводника Гарга, сказала, что если бы боль дошла до головного мозга, то лекарство стало бы бесполезным — проще добить, чтобы не мучался. Но они успели. И к прощанию с Рихардом и остальными боль схлынула, забрав с собой нарывы. Вчера Алек ходил, уже не держась за стены, а по вечерам и утрам его навещала старейшина, нашёптывала лекарские наговоры, будила и говорила с ним добро-добро, будто он ей родной. Удивительно, как быстро мальчик восстановился, хотя ему на это давали целых десять дней. Чудеса да и только — решил он, а старейшина ласково улыбалась и гладила его по волосам.

Алек приподнялся на локтях, закончив рассказ про призыв, старушка лёгким движением распустила тонкую косичку, велела повернуться спиной и запрокинуть голову. Тёплые маленькие руки выбрали пряди у лба и над ушами, сплели в тугой колосок, добавили с макушки. Алек зажмурился, почти мурлыча, подтянул к груди уже здоровую ногу, ощупал. Пальцы хорошо слушались. Щёлканья в косточках, донимавшие последние два года после перелома, тоже чудесным образом прошли. Даже кожа на пятке оказалась гладкой, а не стоптанной на сторону в колючую мозоль от постоянной носки неудобных сапог. И с другой ногой случилось так же. Столько чудес для него одного, что дух перехватывало, аж не верилось, но всё же — вот оно, вот его место покоя, где можно быть живым, не бояться и… Доверять.

Доверять — страшное слово для Алека, но он знал столько людей, видел, как их доверие поворачивалось к ним лицом. Было и обратное, но память об этом выветривалась, оставалась лишь грусть. Мальчик искал, кому сам сможет довериться. Он оставался в Лагенфорде, потому что верил, что в таком огромном городе обязательно отыщется хотя бы один, кто примет его. Не прогадал. Хотя, по-хорошему, следовало уносить ноги. Казнь висела так близко — один неверный шаг и топор палача просвистел бы последнюю уличную песнь для малолетнего воришки.

Спасён? Да — ликовал Алек внутри себя, но хмурился, отказываясь верить, чтобы не спугнуть удачу. И вот так, отмучившись, дождавшись единственного, кто стал его светом, мальчик нашёл иной путь и наконец-то поверил, что одним городом его жизнь не кончится. Да и клейма под ключицами напоминали о той жизни, которую больше нельзя вести, нельзя давать себе ни единого шанса вернуться на тропу позора и мрака. Теперь всё изменится — верил Алек изо всех своих сил.

Он счастливо улыбнулся и открыл глаза. Белёные стены и потолок комнаты дышали покоем. Ненавязчивый узор из зелёных листьев параллельно полу отвлекал взгляд и отчего-то внушал надежду. Тонкое одеяло на плечах уже остыло ото сна, когда длинную, до пояса, косу перевязали лентой. Старушка поднялась, держа чай, поцеловала в макушку, погладила по волосам, сказала:

— Там тебя Соржент и Пильчак просили позвать.

— А зачем? — Он удивился, вспомнив рыжебородых близнецов, старших сыновей Гортензии.

— Говорят, обучить тебя чему-то хотят. — Она помолчала, не убирая ладони, не давая повернуться к себе, добавила: — Коли заберут тебя через три дня, приходи ко мне послезавтра вечером. Я тебе расскажу одну тайну. И кое о чём попрошу. Если не против.

— Вы — попросить? О чём угодно! — воскликнул Алек, повернулся и крепко обнял старейшину, та прижала его к себе, убаюкивая, и вскоре ушла.

Мальчик встал, оделся в чистое, что ещё накануне принесла Гортензия, такое добротное и удобное, что тело буквально пело от восторга. Сапоги тоже выдали новые, высокие, совсем не сбитые. «Много денег стоят, наверное», — прикинул Алек, с благодарностью затягивая длинные шнурки под коленями. Затем повязал свой серый, тонкий, но плотный шарф на голову, концы обернул вокруг косы. Готов, можно выходить. Хотя…

Он вернулся к кровати, отогнул угол соломенного матраса, заглянул в лежащий под ним мешочек. Его драгоценности были здесь: игральный кубик, доставшийся от отца, бритвы-ножницы — от матери, монета в один палыш, «ведьмин камень», который, как оказалось, спасал не от всех болезней, тряпица с табаком, что делал голос более взрослым, да старая потрёпанная рекомендация, вшитая до лечения в подклад прошлой куртки.

Мальчик подбросил на ладони кубик, выпал огонь. Теперь всегда выпадал огонь — то ли символизируя Феникса, то ли, как уже давно решил Алек, большую удачу. И в последние дни эти два значения так крепко переплелись в нём, что стали неразрывны. Его свет, его доверие. Алек поглубже затолкал мешочек под матрас и дал себе зарок выкинуть табак при первой удобной возможности. За дни в заточении у Фениксов, за переход внутри гор, за время болезни голос изменился, стал чуть грубее и твёрже, взрослее, не таким детским, как был до сих пор. И это радовало. Эта взрослость была желанна. Мальчик и так выглядел старше своих лет, а теперь и вовсе входил в полную силу. Это ли не долгожданная настоящая жизнь⁈

А ещё за время пребывания в Скрытой деревне он так привык к Гортензии и старейшине, что почти перестал остерегаться женщин, однако заслышав в коридоре голос Лейлы, застыл, борясь с желанием забиться под кровать. Уж слишком рыжая лисица неровно к нему дышала, ещё болели места укусов и темнели синяки на шее, но Гарг, как и обещал, отгонял племянницу от мальчика. Девушка прошла, так и не заглянув в комнату. Алек выждал, когда в конце коридора хлопнула дверь, выскользнул наружу и через несколько уверенных шагов, будто и не было никакой болезни, оказался на улице.

Слева раскинула крылья высокая статуя Феникса. У её подножия бил источник, ровно гудя о выложенную камнем чашу. Алек нагнулся умыться, прополоскать рот и испить воды, как его окликнули:

— Хэй, не смей! — крикнул один из рыжебородых, подходя с другой стороны статуи. Алек узнал в нём Соржента по длинному багровому шраму через глаз.

— Почему же?

— Это источник забвения. О чём думаешь в момент пития, то и забудешь. А вот что вспомнишь, не факт, — ответил за брата Пильчак, таща за спиной мешок с торчащими оттуда палками.

— Верно говорит! — поддакнул Соржент.

— Ты если свои утренние процедуры делать надумал, так обойди, с другой стороны воды возьми. Ай, да не кривись ты так! Там нормальная вода. С разных мест идут ключи, а с одного почти выходят, — нетерпеливо пояснил Пильчак.

Соржент стащил мешок со спины брата, развернул и принялся доставать содержимое. По каменным плитам звякал металл, стукалось дерево. Гулкие голоса близнецов становились то громче, то тише. Алек фыркал, умываясь в безопасном источнике, напился воды, промокнул лицо и руки краями шарфа и глянул в сторону мужчин. Разложив, будто заезжие торговцы на ярмарке, на холщевине разновеликие мечи, братья довольно лыбились, одинаковыми жестами подкручивая усы и бороды. Мальчик прошёлся туда-сюда, разглядывая клинки: длинные и короткие, деревянные и стальные, простые и резные, с гравировкой и рельефами, прямые и искривлённые — какие только захочешь. Близнецы наблюдали молча. Алек не спрашивал ни о чём. Вчера утром они ввалились в палату и застали его, крутящим свои бритвы-ножницы. «Ишь, что умеет», — хмыкнул один. «Ишь, мужик растёт. Годно, годно», — поддакнул другой. Они что-то тихо обсудили с Гаргом и удалились, не сказав Алеку больше ни слова. А сейчас вот вывалили перед ним целую кучу оружия.

— А зачем? — всё же не удержался мальчик.

— Знамо дело… — Соржент поднял палец к небу.

— Будем делать из тебя мужика! Чтоб не баловался со своим пыриком, а освоил нормальный меч, — закончил Пильчак.

— Но мне это не надо… Вроде… — Алек потёр лоб.

Мечников в Лагенфорде он встречал много. Большая часть из них была либо из высоких сословий, либо их оруженосцы, либо старшие курсанты из Теней. И мальчик даже не допускал мысли, что однажды постигнет искусство фехтования или станет обладателем клинка. В прошлой жизни, в бытность вором-одиночкой, мечтать о таком было недопустимой роскошью.

— Тю-ю, — протянул Соржент и пихнул брата в бок локтем.

— Ты в мир большой рано или поздно сойдёшь…

— Через три дня, — вставил Алек.

— Ёш ты ж ёш!

— Во-от! Тем более! Через три дня сойдёшь в мир. А там знаешь сколько опасностей? Это тебе не Лагенфорд с его стражами глупыми, хоть и неусыпными! Это места всякие дикие, это дороги, это деревеньки на отшибе. Это разбойничьи шайки да всякий склочный народ!

— Тьма опасностей! — хмуро закивал Соржент.

— Вот-вот! А мы тебя тут выхаживали, крыс пещерных ловили, давили их на снадобье не для того, чтобы ты, едва вышел, тут же с жизнью расстался. А чтобы хоть какому ремеслу был обучен, дело по силе себе нашёл! Мужик в наше время себя защитить должен. Себя, жинку свою, мать свою, сестёр, детей, коли уродятся. Всех, кто дорог. Да и продаться всегда можно мечником али охранником в караван. Купцы богатые, платят щедро. За дневной переход галтур срубить можно. Это, считай, за десять дней целый мерр! Где ж ты ещё таких деньжишь заработаешь честно в наше-то время?

Алек сглотнул. Последний раз галтур, целый, а не россыпью мелких монет, он держал в руках, когда срезал кошель с пояса у нерасторопного горожанина. М-да… Тогда и поймали его, и клеймо самое первое под ключицей поставили. Оно ещё тогда толком не зажило, как вкатили второе — погорел на ювелирной лавке. Ничего не вынес ценного, но шуму поднял будь здоров.

— Давай уже выбирай!

— Как?

Пильчак поднялся, подошёл вплотную, положил на макушку Алеку ладонь, большой палец выставил, и тот уткнулся мужчине под ус.

— Ты ж растёшь ещё, да? Авось, перегонишь меня. Сейчас ты росточком под метр и семь десятых. Мож, чуть повыше. Руки покажи.

Алек выставил ладони, растопырив пальцы. Соржент, сидящий у оружия, захохотал. Пильчак, наоборот, нахмурился, обхватил предплечье, плечо мальчика, хмыкнул.

— Вот с виду ты сильный, а ручки тонкие, слабенькие, как у девоньки. И как тебя ещё градом не побило и ветром не унесло — не пойму. Ну-кась, полёг вот этот!

Пильчак взял из рук брата простой симметричный меч с шишкой на конце рукояти, подал Алеку, придержав за лезвие. Мальчик неловко ухватился, сжал пальцы на холодной потёртой кожаной оплётке. Рыжебородый выпустил лезвие, и Алек согнулся: меч внезапно оказался очень тяжёлым. Кончик лязгнул о камни, с трудом удалось его оторвать.

— Взмахни, — велел Пильчак.

Мальчик попытался взяться за рукоять второй рукой, но места не хватило. А поднять и уж тем более махнуть — сил. Да и плечи свело такой сильной судорогой, что побелевшие пальцы едва не разжимались.

— Тяжко, — после второй неудачной попытки признался он, — может, что полегче?

— Полегче только пипирка твоя, — брякнул Соржент, пока брат, сложив руки на груди, исподлобья смотрел на Алека.

— Зад не отклячивай, спину прямо держи! Не так! Не на часах же стоишь! Прямо и вперёд нагнись. Не сутулься! Плечи разверни. Да не так же! Соржент, стукни его!

— А если помрёт? — ухмыльнулся второй мужчина и тут же оказался на ногах.

— Не надо меня стукать! — запыхавшись ответил Алек, кое-как приняв ту позу, что вызвала у Пильчака одобрительный кивок.

— Как корова на болоте, — хмыкнул Соржент.

— Скорее, как коза, — поправил Пильчак. — Помнишь, Серушка три года назад на кочке раскорячилась? И на кой ляд в болото полезла, а, вроде, умная животина была⁈

— Ещё б не помнить, я ж с ней был. — Соржент скривился, показав за усами крупные белые зубы, и выразительно потёр шрам через глаз.

— А этот возьми. Как тебе?

Близнец поддел носком сапога следующий меч, подкинул, пальцы сомкнулись на рукояти, как там и были. Первый же отобрал, ловко крутанул им в воздухе и положил на холщевину. У второго рукоять оказалась больше, её венчала голова хищной птицы, смотрящая в сторону, лезвие длиннее и поуже предыдущего. Алек примерился. Да, обе ладони легли вровень — удобно, да и по весу лёгенький.

— Не пойдёт! — тут же выдрал из пальцев клинок Пильчак, взял третий.

— Почему не пойдёт? Он удобней и легче! — возмутился Алек.

— В том-то и дело! — Соржент отгрёб часть мечей в сторону, добавил к ним уже забракованные.

— Да, верно брат говорит. — Пильчак взвесил третий в руке, крутанулся, со свистом разрубил воздух, замер, чуть присев, держа меч, как топор. — Это, может, сейчас у тебя силёнок после болезни маловато, но третьего дня ты точно окрепнешь. И тогда тот, что полегче, будет тебе лишь мешать. Ну, знаешь, как неверное представление о твоей силе⁈ Мол, мог бы и больше, да есть уже меньше — и так сойдёт.

Алек отвёл глаза, не понимая речей рыжебородого. Что он имел ввиду? Разве лёгкий меч — плохо? Чем он хуже тяжёлого? Наоборот, одни плюсы! Разве нет⁈

Третий весил средне между теми двумя. Короткая рукоять в виде лошади, изгибаясь, обхватывала ладонь. Обух круглился наружу, лезвие сужалось у гарды, а затем раздавалось эдаким «животиком» за серединой. Острый, тонкий конец напоминал ухо бойцового пса. Жёлоб — дол, как сказал Соржент, — заходил за середину самого широкого места клинка.

— Как-то он по-дурацки выглядит, — с неприязнью в голосе заметил Алек.

— Это ты по-дурацки выглядишь: в свои-то лета такой хилый и дохлый, — беззлобно огрызнулся Пильчак. — Ноги чуть согни. На ширину плеч. Нет, шире, ещё. Носками не загребай, чай не девица в первую брачную ночь. Одну ногу вперёд, нагнись. Вот, запомнил! А ты не такой безнадёжный, как кажешься. Свободную руку в сторону. Не маши. А то отрубишь и нечем будет ножны держать. Как зачем? Ножны — это твой щит. Если научишься драться, используя их…

— Брат, не совсем щит, — широко зевнув, перебил Соржент.

— Верно! — Пильчак обернулся, подхватил первый попавшийся меч, встал напротив Алека. — Про ножны я тебе потом объясню. Давай на деле поглядим.

Алек отшатнулся от наставленного на него острия, запнулся, чуть не упал, но вовремя упёрся мечом в землю.

— Соржент, стукни его! — гаркнул Пильчак.

Мальчик не успел выровнять стойку, уклониться, как оказавшийся рядом мужчина отвесил затрещину.

— Да за что? — потирая голову, насупился Алек.

— Меч тебе не клюка, не трость и не посох, чтобы так на него опираться. Встань как положено! Тяжёлый?

— Даже не знаю…

Алек повторил стойку Пильчака. От затрещины разозлился, и это прибавило сил. Ноги напружинились. Поднял меч перед собой. Тяжёлый. Замах. Повело назад, затем вперёд, вслед за руками. Нога запнулась об ногу. «Устоять!» Шаг чуть в сторону, твёрдый упор.

— Корпус вперёд, плечи не опускать!

Мышцы в ногах звенели от пяток и вверх, отдавались пульсацией под ягодицами, бёдра горели. Замах. «Устоять!»

— Резче!

И вниз. Замах. И вниз. «Как хорошо… Как же хорошо быть живым!» — промелькнуло в голове Алека.

Звякнула сталь. Ещё и ещё. До мучительной неги в руках, до азарта в глазах. Удар…

— Положи! — скомандовал Пильчак.

— Почему? — возмутился мальчик: только тело начало запоминать, как правильно стоять, держать меч и двигаться, а уже надо прекращать — несправедливо!

— За мной! Десять кругов вокруг деревни бегом! Там камнями дорожка выложена. Затем придёшь сюда на разминку, раз с мечом определились. У тебя тело зажато. Плечи скукоженные. Дыхание дёрганное. Коленки трясутся. Для начала надо это исправить. Сделать тебе такую привычку — тело тренировать. А то смотреть противно. Тьфу!

— Тренироваться? Разминку? С мечом?

— И с ним тоже, — встрял Соржент, запихивая оружия в мешок.

— После бега — разминка. Потом — тренировка с мечом. Потом завтрак. Потом снова сюда, продолжим.

У Алека кругом пошла голова. Внезапно он понял, как голоден. Но близнецы, похоже, спуска ему не дадут.

— Бе-егом! — крикнул Пильчак и, разрубая воздух перед собой ладонями, понёсся по дорожке, вымощенной красными камнями.

Алек передал свой меч Сорженту и устремился следом, совсем забыв про то, что несколько дней назад даже мысли о ходьбе причиняли боль. Теперь тело казалось лёгким. А голод подстёгивал завершить всё побыстрее и набить живот.

Деревня просыпалась. Из домов выходили люди. Стайка детишек, увидев рыжебородого, с радостным визгом бросилась следом. Они пристроились за Алеком, догнать не могли, но ходу не сбавляли. «Прям пример для подражания, — думал мальчик, старательно держа темп и поглядывая под ноги. — Как было бы здорово задержаться тут чуть подольше. Авось, овладею мечом и стану сильнее».

Спина Пильчака впереди, блики от зубьев скал на дорожке, пронзительно свежий воздух, синее, не замаранное дымом мануфактур, небо, крики птиц, смех ничего не боящихся детей — и Алек почти забыл, кем был раньше, будто стал другим человеком.