Рихард Феникс. Остров. Книга 2

Глава 64 Новые данные

Огненная паутина следовала за отправленной служанкой. Девушка передала по цепочке приказ. Люди — плотные сгустки, проходящие через паутину Нолана, — двигались плавно и медленно. Поэтому, когда из дальней комнаты кто-то направился быстрой и решительной походкой, Феникс понял, кого вскоре увидит.

Шермида в строгом сером платье с гербом Ярмехеля на груди ворвалась в кабинет. Нолан едва успел предупредить Урмё, чтобы не смотрел на символ Энба-оленей и не говорил при нём «да», как женщина обхватила обоих бывших друзей за шеи, прижала к себе, запустив коготки в шевелюры, касаясь язычком заалевших ушей, зашептала сладко и приторно:

— Мои любимые, вы меня пришли навестить⁈ Я тронута! Я ждала вас. Мы снова вместе так скоро. Как было бы славно и вовсе не расставаться.

— Шермида, задушишь, — фыркнул Урмё, похлопав её по спине.

— Я просто рада вас видеть, — мурлыкнула она, куснув его за ухо. — А ты рад? — Чуть отстранилась, позволяя себя рассмотреть. Старший детектив открыл было рот, чтобы сказать «да», но покосился на напарника и ответил, чуть щурясь:

— Ты бесподобна, Шермида!

— А Нолан? Мой сладкий, что с тобой приключилось? Ты постарел… Но мне нравятся зрелые мужчины. Так солидней, есть в этом особый шарм, который оценят только опытные леди. Ты, я надеюсь, меня тоже рад видеть⁈

— А кто не был бы рад увидеть такую красавицу⁈ — ответил Феникс, сам того не желая.

Женщина одобрительно улыбнулась.

— Чем вы меня ещё порадуете?

— У нас есть доказательства, что ты причастна к нападению на советников и Маджера, — без тени улыбки ответил младший детектив.

Заливистый смех стал ему ответом.

— А с этого места поподробней!

Фыркнув, Шермида села рядом с лежащим хозяином дома, опёршись локтём ему о бедро и, кусая пухлые губы, глядя на бывших друзей. Золочёные рога блестели в свете свечей.

Нолан пересказал фрагменты, виденные в памяти Маджера так, будто тот их поведал. Шермида качнула головой.

— Любовь моя, зачем ты говоришь неправду? Он не мог этого рассказать.

— Почему? — опешил Нолан.

Сомневаться в новой опасной силе было оскорбительно, да ещё проклятое желание обладать Шермидой, бесконтрольное, дикое, жадное, вновь захлёстывало его, сбивало с рабочего настроя. Женщина переглянулась с Маурицио, скользнула ему ладонью меж пол халата, провела по ноге. Томное выражение лица Шермиды, её действия сводили Нолана с ума. Он знал, что это же испытывал и Урмё.

— Потому что Маджер купил у Энба-оленей эликсиры забвения и молчания. И последний выпил при мне. Поэтому, что бы там ни было, он не мог об этом рассказать.

— Но… Шермида, ты отрицаешь только это. Остальное признаёшь? — громко сглотнув, сказал Урмё.

— Как минимум, я не могу сказать, что это ложь.

— Кто давал распоряжения нападений и убийств? — Старший детектив с трудом взял себя в руки.

— Кто бы это мог быть, — Женщина, заигрывая, провела язычком по крупным передним зубам со вставленными в них блестящими камушками. — Я не знаю заказчика. Мне заплатили, хорошо заплатили, надо сказать. Все инструкции были в письменном виде. О, даже не надейтесь их получить, я всё сожгла, как было в них велено. Пытайте меня, допрашивайте меня, но имя заказчика я не скажу — не знаю. Уже не знаю. Ведь и сама приняла те эликсиры.

— Как действует эликсир молчания? Впервые об этом слышу. Маджер же не лишился способности об этом говорить. И когда он его выпил? — допытывался Нолан.

— Если так прикинуть, то выпил за минут десять до того, как в него стреляли. А действует очень просто: произносишь имена и вспоминаешь ситуации, о которых не следует говорить, пьёшь и всё. Любая попытка рассказать о том, что нельзя, вполне может окончиться разрывом сердца.

— И какие же имена он назвал?

— Я услышала только своё и закрыла ушки, ведь остальные меня не касаются. А потом я ушла.

— Подожди! Я спросил у него о твоей роли, он ответил, что ты исполнитель. Значит, не действует эликсир?

— Ты хочешь меня поймать на слове? М-м-м? Не получится. Да и Маджер ведь не назвал имени, к тому же ответил на вопрос так, что не открыл тебе ничего нового. Не так ли, моя пытливая любовь? — Шермида улыбнулась, взглянув на руки Феникса, тот только заметил, что крепко сжимал кулаки, впиваясь ногтями в ладони. Он промолчал, обдумывая услышанное, подбирая вопросы, но эта проклятая соблазнительница…

Она завела руку за спину, не убирая из-под халата Маурицио. Советник протяжно вздохнул, вытянулся на кушетке, запрокинув голову. Нолану захотелось одновременно уйти и остаться, чтобы смотреть. Этот безумный гипноз путал мысли. «А если нас тоже так опоили уже очень давно? — подумал Нолан. Это бы объяснило бесконтрольное вожделение к ней. — Сколько раз мы тогда говорили ей „да“. И герб Ярмехеля, будь он неладен, всегда маячил перед глазами на её вещах».

— Поделитесь же, мои сладкие, как узнали от Маджера то, что он не мог никому рассказать⁈

— Это тайна следствия, — отрезал Урмё, глядя поверх головы собеседницы, — ты должна помнить, что способы добычи информации мы не разглашаем. И, раз уж ты призналась, то тебя будут судить. — Он дрожащими руками извлёк из кармана несколько плотных бумажных квадратиков, выбрал один и протянул женщине, та и бровью не повела. — Это повестка в суд на завтра.

— Мне это не выгодно, поэтому не приму, — Шермида пожала плечами и чувственно облизала пальцы руки, которой касалась Маурицио, тот лукаво скалился, прожигая бумажку взглядом.

Нолана передёрнуло. Нет, дело было даже не в Шермиде. Энба-олени играли против Лагенфорда, против Теней, зачем-то заманивая в это Фениксов. Дело, и без того казавшееся непростым, затягивалось удавкой на шеях детективов. Так чего же они добивались? Может, Энба-олени хотели захватить власть в Лагенфорде, если в Ярмехеле им было слишком тесно. Если так, то дело точно останется нераскрытым с этими играми в покровительство. «Любимая и единственная родина, — вспомнил Нолан слова Маурицио, — интересно, а мэр наш знает об этих кознях? Хотя, если его опоили, то он тоже жертва, кукла в чужих руках. Но зачем?»

Видимо, Урмё тоже об этом размышлял, поэтому, положив повестку на кофейный столик, спросил:

— Мы знаем о трёх приказах, которые ты дала Тавиру Фениксу. Первым был опоить Патерио-Энба. Почему его и как это связано с Филиппой и Чиёном Шау?

— А как вы сами думаете, дорогие? Всё просто: таков приказ. Я не задаю лишних вопросов, когда мне хорошо платят. Филиппа — моего племени. Она тоже выполняла приказы. О связях спросите её.

— Спросим, когда найдём! Но разве Энба-олени не уважают своего вожака? — вскричал Урмё.

— Хи, смешные. Уважение ничего не весит, если на другой чаше весов деньги.

— Маурицио, и вы с этим согласны? — возмутился старший детектив.

— Безусловно! Что есть мы без денег? Лишь прихоть спящих богов, — был насмешливый ответ.

— Но для чего нужно было его опаивать? Его, мэра, да ещё и принца Радонаса?

— Мне этого неведомо. Вторую часть работы заказчик, наверное, поручил другому исполнителю.

Шермида закатила глаза, уголки губ опустились. Флёр соблазнения начал медленно сползать. Казалось, женщина теряла терпение. Но что бы она не чувствовала, пока рассказывала детали, всё было в порядке. Младший детектив хотел спросить, откуда она знает Маджера, но вовремя вспомнил, что те знакомы давно, со студенчества. Сын главы Фениксов был младше Нолана на три года, учился на управление территориями и проживающими на них людьми и часто забегал к старшим товарищам узнать, каким способом лучше решать те или иные конфликты в обществе. Однако его любимый метод — сила и принуждение — не был в числе популярных. Шермида ещё тогда подтрунивала над Маджером, а он огрызался и норовил ударить её, не желая видеть разницы между мужчинами и женщинами. Да, давно это было и недолго…

Феникс спросил:

— И как же работает это опаивание?

— Жертва выпивает настойку из моей крови и получает приказ слушаться того, кто подаст условный знак. И между этими двумя событиями может пройти очень много времени, — скучающим голосом ответила Шермида, царапая ноготками обивку кушетки.

— Почему именно твоей крови?

— Потому что от папеньки-Чародея мне передалась сила наделять жидкости в моём теле особыми свойствами, — женщина прищурилась.

— Как это могло случиться, если у Чародеев их сила передаётся от отца к сыну, от матери к дочери⁈ — Нолан нервничал. Он ненавидел не понимать что-то, особенно, если это касалось Детей богов, и если с Фениксами всё было понятно, то остальные виды упорно хранили свои секреты. — Дар не передаётся от отца к дочери. Я понимаю ещё заклятья, да, они подвластны метисам, ведь ты смогла обездвижить одежду на мне. Значит, твой отец был…

— Ты много думаешь и мало знаешь, любовь моя, — вздохнула Шермида. — Мой отец был истинным Чародеем. А они управляют только жидкостью. Первый ребёнок вне зависимости от пола и смешивания получает дар: их кровь способна на многое, если знать, как с ней обращаться. Существуют специальные учёные, которые… занимаются такими, как я. Заклятьям же Энба-олени могут научится.

— Раньше ты говорила иное!

— Я врала. Ещё вопросы? Про Филиппу я сказала… Ах, да, малыши. Думаю, про вашего мальчика и так всё понятно: лишил жизни нерождённое дитя — попал в услужение. А её пасынок… Хм, это любопытно даже мне. Ведь это было в приказе, а Филиппа не возражала.

— Где нам её найти, ведь она с мужем покинула свой дом в экипаже Триединства Энба, — Урмё лукавил, пытаясь выведать больше подробностей, Шермида, похоже, читала его как открытую книгу.

— Не имею представления, любовь моя. Филиппа мне не доложила. К тому же я и сама принимала эликсир забвения, ведь работа сделана, деньги получены. Что было, то прошло. Остальное — не моя забота. Сейчас ты спросишь, как эликсир действует, да, Нолан? А ты, Урмё, снова начнёшь тыкать в меня этой неприятной повесточкой?

Феникс хотел сказать «да», но предпочёл молча кивнуть. Напарник скрестил руки на груди, прерывисто дыша. Женщина продолжила:

— Когда пьёшь его, надо думать о том, что хочешь забыть и всё. Всё так же, как и с молчанием, только можно не вслух. Главное, не думать о постороннем.

— Как можно развеять их действие? — спросил Урмё.

— Эликсиров? — Шермида постучала себя пальцем по губам, глядя в потолок, — Не знаю, не сталкивалась. Но мне рассказывали, что где-то в мире есть несколько источников забвения. Пока не встретишь то, что забыл, не вспомнишь. Хотя некоторым, как говорят, достаточно и намёка. Не уверена, работает это так же с эликсирами или нет.

«Да уж, — думал Нолан, — а я уже и забыл, что если Шермида и говорит много, и отвечает на вопросы, то это не значит, что в словах её будет вся информация. Тут и на правду рассчитывать особо не приходится… А удобно они подстраховались: сказать — нельзя, вспомнить — невозможно! Хоть пытай… Хм… Но сейчас я не могу её допросить как Райку и Маджера, ведь в этом доме мы на территории Ярмехеля, да и наверняка всего Триединства. Эти хитрецы под таким статусом как за каменной стеной. Что же спросить? Так много вопросов собралось…»

Урмё посмотрел на напарника, хмурясь. Он тоже знал свойство Шермиды ускользать от неудобных вопросов. Маурицио, улыбаясь, смотрел в потолок, накручивая на палец прядь волос. Хозяин дома выглядел расслабленным, но чудилась в этом обманка. Старший детектив вновь взялся за неприятную для Энба-оленей тему:

— «Лик зверя» — ты знаешь, почему Чиён стрелял болтами с этим узором?

Женщина побелела и замотала головой.

— Не говорите таких страшных слов при Энба-оленях, если не хотите нажить себе смертельных врагов! Мне не ведомо, что в голове у того мальчика.

— Но ведь ты возила его в Ярмехель! — выкрикнул Нолан.

— Не помню! Не ори на меня! Вашими стараниями, мои любимые, я попала в тюрьму, выпала из жизни! Вы так хотите меня туда вернуть? Туда, на плавучий остров, где из меня снова начнут выкачивать кровь чтобы делать из неё эликсиры?

Повисло тяжёлое молчание. Благовония пшикнули и погасли. Маурицио притянул к себе Шермиду за плечи, коснулся губами лба. Ядовитая ревность кольнула Нолана. Нет, он не испытывал жалости к этой женщине, сострадания, хотя мог бы. И поэтому всё больше убеждался, что вожделение к ней было искусственным. От этого стало немного легче.

— Значит, после той нашей встречи в забегаловке ты отправилась к Маджеру?

— Да. Но я не помню, как связалась с ним.

— Зачем ты ездила в Ярмехель после освобождения?

— Приветствовать Патерио-Энба. Так принято.

— А Чиён и Тавир на роль пажей — это тоже так принято?

— Не помню, — Шермида протяжно вздохнула.

— Кому достались эликсиры, сделанные в тюрьме?

— Без понятия. Я только там узнала, что так можно. Там был врач, человек по имени Халлагар Абигейль Грайр. Для него все Дети богов подопытные крысы.

— И из кого ещё могут делать эти эликсиры?

— Врач сказал, что из таких же метисов, как и я: от союза истинного Чародея и Энба-оленя.

В этот момент остатки игривости сошли с неё, и Нолан увидел перед собой измученную женщину, которая дрожала от воспоминаний и боялась вернуться в то страшное место, но почему-то сама лезла в петлю. Четыре клейма под её ключицами… Да, если её снова осудят, их будет пять — смертная казнь. Он сказал это вслух. Женщина медленно кивнула, выпуталась из рук Маурицио, села прямо, будто жердь проглотила.

— Я уже говорила, что у меня есть сын и внук в Заккервире. Мой сын рос в одиночестве. Хотя бы деньгами я могу компенсировать своё отсутствие.

— Но почему ты не отдала его на воспитание в Ярмехеле или в Лагенфорде? — тихо спросил Урмё, вероятно, вспомнив о своём погибшем сыне.

— Позвольте мне ответить, — певучим голосом сказал Маурицио, никто и не возражал. — Ярмехель не принимает метисов. Гостить можно, но не жить. Сын Шермиды — Энба-олень лишь на четверть, а это не повод приближаться к Ярмехелю. А Лагенфорд… Вы сами хоть раз заходили в детские приюты здесь? Вы видели, как там относятся к подопечным?

— Не довелось, — пробормотал Урмё.

— А мне довелось! Уж поверьте, господа детективы, это было печально. — Маурицио встал, оправил халат и вновь позвонил в серебряный колокольчик. Явилась служанка. Он приказал: — Зови канареек. — Когда она вышла, произнёс: — Детей, которых я взял на своё попечение из лагенфордских детских домов, зову канарейками, потому что приюты по какой-то нелепой случайности у нас красят в жёлтый.

Около четырёх десятков мужчин и женщин выстроились в светлой зале. Ступая босыми ногами по белому ковру, Маурицио представил каждого, описав в красках, почему выбрал именно его. И причины были самые тяжкие. Закончив, он отпустил слуг.

Аудиенция давно перевалила за час. А детективы, так ничего особо не выяснив, чувствовали себя раздавленными: правда приютов прожигала сердца. Феникс надеялся, что с проектом Ксении, если всё же получится, не будет такого. Урмё что-то спросил, задержав советника в зале, Нолан решил, что это шанс. Он скользнул в кабинет, где осталась Шермида, воззвал к силе внутри себя и сделал то, чего просил избегать напарник.

Прозрачные руки появились из тела Нолана, будто лишь этого и ждали, обхватили голову женщины, и меж ладоней их тут же появилась огненная паутина, свившаяся в толстый жгут. Шермида вздрогнула, оцепенела, взгляд остекленел.

— Покажи мне, кто заказчик, что вы делали в Ярмехеле, письма с приказами, встречи с Филиппой, Чиёном, Тавиром, Маджером⁈ Что это были за списки с именами? Покажи, что ты забыла, о чём не можешь говорить!

…темнота, узкий косой луч света, деревянная стена. К ней гвоздиками прибит лист бумаги с именами. Трое преступников, длинный отчерк, Хайме и Йон-Шу. Резкий свет. Снова лист. Поверх имён прыгающим почерком «Маджер». Снова всё побелело, и темнота, в ней чудилось фырканье лошадей. Тот же почерк, но мелко в уголочке «Нолан. Не усердствовать. Ложь должна быть наказана»…

Искомые лица и флаг Ямехеля вспыхивали в объединённом сознании и будто проваливались в сосущую черноту беспамятства. От неё тошнило. Куда ни ткнись — тьма и ледяной страх. Сложенные письма с сургучом без печати, слов не разобрать — провал. Конверт и мешочек с деньгами из щели между стеной и копной сена — провал. Рука на холке чёрного коня, распашные ворота, небольшой загон, каменная высокая стена сбоку — провал…

Вскрик, удар в плечо. Нолана схватили. Будто издалека послышались женские всхлипы.

— Это вот так всё происходит? — рычал Урмё, тряся напарника за грудки. Голос его звенел, лицо багровело от злости.

— Хватит. Я не мог этого не…

— Он ничего мне не сделал! Мы лишь говорили! — выкрикнула женщина, и Нолан увидел нацеленный ему в лицо кулак Маурицио из-за плеча Урмё. Шермида висела на руке советника, заслоняя бывших друзей.

— Вы превысили свои полномочия! Я буду вынужден рассматривать это как объявление войны Триединству Энба!

— Ты этого не сделаешь! — закричала Шермида, отталкивая его на кушетку.

— Это всё для тебя!

— Нет! Мало нам войн и междоусобиц? Маурицио! Хватит! Прошу тебя!

Советник сидел на кушетке, раздувая ноздри. Слащавое самодовольство на его лице сменилось гневом. Шермида пошатнулась и встала перед ним на колени.

— Прости их. Умоляю… — тихо сказала она.

Урмё отпустил Нолана, потрясённо обернулся. Маурицио прикрыл глаза и процедил:

— Ла-адно. Как пожелаешь. Вы узнали ровно столько, сколько мы могли вам поведать. А теперь, господа детективы, покиньте мой дом!

Урмё сквозь зубы бросил: «Спасибо, что приняли!» — и выволок напарника из кабинета. Вслед доносились рыдания Шермиды, пока хлопок двери их не отрезал. Слуги проводили детективов на улицу, раскланялись и ушли. Мужчины молчали, вдыхая отрезвляющую свежесть весны.

— Ты постарел ещё лет на пять. Чего ради? — прошептал Урмё, когда подали экипаж.

— Они обменивались письмами где-то в конюшне возле стены, городской или чиновничьей. Видел лица, но не более того. Всё стёрто. Список имён всех пострадавших, убитых. И я среди них за какую-то ложь. Эликсиры, будь они неладны, запутывают дело. А бросить его мы не можем.

— М-да, проблемно. Знаешь, я готов тебя убить, чтобы ты себя так больше не мучал, — проворчал напарник.

— Урмё, пока это нужно, я буду…

— Молчи! Соберись и подумай, за какую ложь ты оказался в списке. А сейчас мы заглянем в казначейство, есть у меня одна мысль, и к экспертам, узнаем, что со скелетами и с той землёй из дома Шау. Филиппу стражи потеряли в лесах за северным трактом, Шермида неприкосновенна и виновна. Завтра мы потрясём мэра, чтобы помог, ведь это и в его интересах. А не то так и увязнем, ничего не раскрыв. Очень хочу бросить дело, но не могу. И ты держись! — Урмё хрустнул костяшками пальцев. Нолан грустно улыбнулся, закрыл глаза. Он думал, что скажет Олли, увидев его. Мысли о Шермиде больше не возбуждали, будто чары развеялись. Наконец-то.

Возница, прождавший почти два часа, гнал как сумасшедший, увозя утомлённых детективов от особняка двенадцатого советника. Верёвки судеб в руках кукловода были туго натянуты.