Рихард Феникс. Остров. Книга 2

Глава 42 Вопросы, вопросы

Рихард

— Подожди. Я помогу.

— Сначала руки, — прошептал он, переворачиваясь на живот и подставляя нежданному благодетелю крепко связанные запястья и локти.

— Зачем ты пришёл? — спросила Лукреция, медленно растягивая тугие узлы верёвки.

Этот голос Феникс запомнил хорошо. И даже сейчас, после безумной гонки, поимки и грубого волочения по кишкам коробля, после пережитых азарта и страха узнал Чародейку, у которой следовало забрать свою рекомендацию. Один дурак на суде перепутал, а его, Рихарда, схватили ни за что и теперь везут непонятно куда. Хотя, понятнее некуда — за море.

Прохладные пальцы скользнули через прореху в рукаве по шрамам. В иных обстоятельствах это было бы даже приятно, но не сейчас.

— Эй, ты же тот самый, да?

— Помолчи и дай подумать, — рыкнул Рихард.

Ему всё это не нравилось. Связали, на голову надели мешок, заперли в гадких условиях. Если Чародейка тоже тут, то врядли она почётная гостья. Наверняка ей не хотелось быть здесь, как и ему. Стиснул зубы, упёрся лбом в пол, пока Лукреция растягивала верёвки. Попытался отвлечься, пофантазировать как в детстве, будто он — герой из былин и легенд, спасающий прекрасную деву, но это не помогло. Противники оказались старше, больше, сильнее, грубее. Как и говорил дядя Маджер: решает сила, а не переговоры. И юному Фениксу это казалось глупым. Тогда. Но сейчас он жалел, что не принял огненный дар дяди. Возможно, его сила, бесстрашие и боевой опыт хоть немного, но передались бы племяннику.

Как же Рихарду до смерти надоело быть слабаком! Прошло всего одиннадцать дней с инициации, а уже произошло столько всякой мерзости, что она перечеркнула всю легкомысленную жизнь до этого, всё детство за надёжной спиной отца.

Надо было выбираться с корабля. Забрать проклятую рекомендацию, возможно, девчонку и бежать. Точнее, лететь. Ведь он — Феникс, а не бесполезный мусор. Крылья нужны не для распугивания друзей, а для полёта. Да!

Рихард сосредоточился на своих локтях, прогоняя в них внутренний огонь. Лукреция вскрикнула, а руки вдруг оказались свободны. Мальчик дёрнул тесёмки на шее, сорвал с головы мешок и приказал:

— Вставай! Мы улетаем отсюда.

Напоролся взглядом на белую маску на лице Чародейки. Девушка полулежала у стены крошечной клетки, отгораживаясь выставленными руками. На бледных ладонях играли огненные блики. Рихард представил, как скручивается внутри тугая бобина с пламенным канатом, и блики исчезли вместе со втянувшимися крыльями за спиной. Удивительно, как деревяшки темницы ещё не загорелись.

— Не бойся. Я тебя заберу. Не оставлю здесь. Надеюсь, моя рекомендация у тебя?

Маска качнулась вверх-вниз. Рука скрылась под плащом, извлекла на свет тонкую книжицу. Ребята обменялись рекомендациями. И тут корабль, что и так немилосердно качало, бросило в сторону. Феникс повалился рядом с Чародейкой. Мысли о побеге крошились под гнётом действительности. И Лукреция не упустила возможность задать неприятные вопросы:

— Как мы выберемся отсюда наверх? Ты умеешь летать или только предполагаешь? В какую сторону отправимся? Ты меня удержишь?

М-да, стоило ещё раз всё обдумать. Желательно в тишине и покое, но где их сыскать?

— Как ты вообще здесь оказалась? Почему отправилась именно по западному тракту к порту?

— Не твоё дело, — глухо донеслось из-под маски, и девушка забилась в угол, обхватив колени руками.

Препираться, отвечать на вопросы, на которые не было ответов, Рихард не хотел, он ушёл в себя, выискивая силу для полёта. Очень надеялся, что крылья вернутся и помогут выбрать направление способностей: оборона или нападение — что же из них? «Эх, дядя Маджер, почему я тебя не послушал?»

Чиён

Он не знал, что пахло так остро и обволакивающе одновременно. Но для себя определил запах как варёные в морской воде водоросли и сыр из козьего молока. До боли знакомый запах. Да и само ощущение пространства вокруг было будто из глубин памяти.

Открыл глаза. Сложенные квадратами балки, сужаясь, уходили вверх. Казалось, Чиён лежал в очаге посреди квадратной комнаты, взглядом уносясь к небу через дымоход.

Тело, придавленное толстым шерстяным одеялом, было непослушным, ладони, прижатые к бёдрам, совсем обледенели, пальцы ног поджимались до судорог в икрах. Одеяло не спасало от внутреннего холода, от памяти морской бездны, поглотившей в одночасье хрупкое тело.

— Очнулся, цыплёнок? — прошамкали сбоку. И Чиён вспомнил и голос, и фразу, и дом.

Память, будто кусочки мозаики, вставала по местам. Старые, самые незначительные детали. Но такие драгоценные после стольких дней беспамятства.

Вот ему без четверти два года. Эта же комната. За стеной шторм и встревоженные голоса. Кричит женщина, которую папа велел называть мамой. Кричит другая женщина — чужая. А потом плачет взахлёб.

Скрип и грохот двери. Голоса ещё громче. Отец выбегает из комнаты, опрокидывает кастрюлю с супом. И тот же острый запах теперь заполняет всё. Споры и крики.

Плач. Плач. Плач. Других, самого малыша Чиёна. И море за стеной как-будто бы вторит. И тот же голос сбоку: «Очнулся, цыплёнок?». Чьи-то крепкие объятия, неокрепшие растерянные голоса.

Сухая рука гладит по голове. В доме тихо. Солнечные лучи косым снопом через квадратное отверстие в крыше. И снова голос: «Ты спи. Во сне не так больно близких терять. Авось, наладится всё. Спи, цыплёнок».

Маленький Чиён не понимает, но запоминает. Только чувствует интонации: тревога, печаль, обречённость. Сейчас воспринимает их такими. А в детстве всё одно — грусть.

* * *

Голос не велел спать. Наоборот настойчиво возвращал в реальность вопросами:

— Откуда будешь, маленькая Тень? Ты где живёшь? Кому послать весточку о тебе? Кушать будешь? Где твои родные? Холодно?

Бульон из водорослей согрел нутро, озноб растаял, и Чиён смог говорить, не стуча зубами. Собеседник — старый смотритель пирсов — слушал и кивал, спрашивал, ласково подтыкал одеяло узловатыми пальцами.

— Мне кажется, я тут уже был, — наконец признался Чиён.

— Может быть… Чем море притягивает деток — не пойму. Да только каждые два дня мои внучки вылавливают ребятишек. Может, и ты среди них был когда-то? Тебе ещё свезло, что уцепился штанами за гвоздь опоры. А так бы уволокло тебя течение и поминай как звали. Ты чего это купаться полез во время отлива, да ещё так далече? — Старик говорил тихо, размеренно, качая морщинистой головой и щурясь на огонь в маленьком камине.

— Случайно. Хотел с другом на корабль попасть. Да вот только друг там остался, а меня скинули. Как мне его забрать оттуда? Вы знаете, смотритель?

— Забудь. Даст море — свидетесь. Утро уже, корабль далёконько отошёл, не догнать. Забудь и живи дальше.

Парень нахмурился, отказываясь принимать такой ответ. Быть не может, что уже наступило утро, что он здесь, а Рихард далеко в море. Сел, зажмурился от тошноты и головокружения, еле разлепил веки и огляделся. Заметил рядом с камином свою одежду, развешанную на жердях. Снова вернулся к волнующему осколку памяти.

— Простите, но я действительно был в этом доме раньше…

— Может, был, может, нет. Может, был в точь таком же.

— Нигде не видел домов с таким потолком, сказать по правде.

— Глядел плохо, али не везде тут был. Весь Макавари с этого дома начался. Это же мы — Дракатри юга — привезли сюда такой способ дома строить. Тю⁈ Слово незнакомое? Дракатри… Как это по-вашему? — Старик потёр лоб, опустил ладони между колен, ссутулил плечи и улыбнулся так, как обычно улыбался отец Чиёна, рассказывая о великих и богатых временах дома Шау.

— Да ладно… — попытался отмахнуться парень, но смотритель пирсов прервал:

— Дракатри — это трое людей устроителей. Всегда трое. И у каждого сотня, а то и две душ, тех, кто следуют за головой. Дракатри и их люд переезжали испокон веков с места на место, строили деревни, али малые города, называли туда других людей, оставляли им дома, наделы и ехали дальше. Вот так мы, Дракатри юга: я — Серый Сол, Арчибальд Ястреб и Добромир Лисий Хвост, — пришли на эти земли и отстроили Макавари. Но нет нам замены, да и куда дальше идти? Выше — холодно. Восточней — занято. Дракатри изжили своё. Может, другие ещё и здравствуют, но мы про них не слыхивали.

— Значит, южнее тоже есть дома с такой крышей?

— Наверное, коль не снесли, не переделали. Мы-то добротно строим, чтоб после нас ещё жили в тепле и покое. А уж как мы уйдём — не наша забота.

— И не жалко? — Чиён заметил, как нахмурился старик, будто не понял вопроса, добавил: — Не жалко всё отстраивать и уходить?

— Тю! А чего жалеть? Нам — чистые места, новые места, не изгвазданные. Им — добрый дом. Коли людям есть, где приткнуться и чем заняться, не будут они шастать, да под ногами мешаться. Правильно ведь? — смотритель подмигнул и улыбнулся беззубым ртом.

— Наверное, — Чиён тихо рассмеялся.

Помолчали. Старик хлебал суп из жестяной кружки, Чиён рассеяно грыз жареный сыр, мысли не задерживались в голове, руки дрожали. Всё было будто во сне, в том странном сне, где стоишь на берегу лесного озера, солнечные блики пляшут по поверхности, но дна не видать, нырнёшь — не выплывешь, утянет проклятый омут. Оставалось только не смотреть в глубь, не искать дна, а нырнувши, не цепляться за коряги и камни — тонуть, погибать в одиночку, стать безмолвным напутствием другим, чтобы даже не думали соваться к обманчиво тихой заводи.

Смотритель нарушил тишину, спокойным голосом прогнал липкие видения:

— Сыновья когда мокрые вещи с тебя стягали, сказали, что у тебя на спине знаки Теней. Ты ж, наверное, с города за горами?

— Да, — кивнул Чиён. Он не помнил, но знал это точно.

— Вы, Тени, там, наверное, все друг дружку знаете? — Не дождавшись ответа, старик продолжил: — Город наш достроили совсем недавно, годков тринадцать назад, привечали всяких загорных. Так тут у меня пара Теней жила. Юноша был такой хороший, рыбалку любил. Правда, мы тогда с ним и со стариком Арчибальдом в шторм попали. Еле выбрались. А жинка юноши того туточки, в соседней комнате рожала. Ух, не ждали так рано. Мы вертались, а тут всё уже и кончилось. Интересно, как они там живут в городе своём? Не знаешь?

Чиён покачал головой, поджал колени к груди. От этой истории всё внутри переворачивалось, а аппетит отбило напрочь. Серый Сол досказал:

— Как бишь того юношу из Теней звали?.. Добрый такой. А жинка у него злая была, кричала на всех. То ей не так, это не эдак. Чего взять с беременной-то бабы? А другая, что тут была, померла. Жалко. Вот она была тихая. С пузом, а всё помогать рвалась. То-о-очно, того юношу Хайме звали. Знаешь такого?

Парень опустил в ладони лицо, надавил на глаза, пока не заломило виски. Имя было знакомое. До боли, до ненависти. Как падающее домино обнажало знаки, так открывались кусочки потерянной памяти. Образы, список имён, «Хайме» среди остальный, два жёлтых глаза на чёрном оперенье… А дальше снова провалы. И шрам на груди чесался, хоть ногтями рви.

— Простите, не знаю. — Чиён решил сменить тему, прячась от боли, рвущей нутро: — А этот Арчибальд жив ещё?

— Так ты ж сам мне про него напомнил, — всплеснул руками старик, — когда сказал, где вы с дружками поселились. Он ведь ту ночлежку и держит. Сам ключи выдаёт, сам комнаты убирает. Никому не доверяет. А деток любит. Своих-то нет. Он же вам скидку на комнату сделал. Хе-хе, вам, наверное, после города своего цена показалась большенькой⁈ Дак она меньшенькая, ведь вы — детки. А взрослым лбам Арчибальд цену удваивает. Правильно ведь?

Чиён горько усмехнулся. Дурацкий город. Дурацкий маленький портовый городишко, где все друг друга знают, где всё связано.

— Спасибо вам за всё. Мне пора возвращаться к друзьям. И сыновьям своим, внукам от меня благодарности передайте, пожалуйста.

— Тю-у, побудь ещё чуток. — Старик засуетился, принёс чаю, достал маленькую коробочку с засахаренными фруктами, сухие печенюшки в промасляной бумаге, ласково сказал: — Одёжка твоя ещё сохнет. Побудь, расскажи, что у вас там в городе есть, как люди живут, чего едят, во что одеваются?

— Только недолго. А то спохватятся меня, — ответил Чиён и принялся выдумывать, прощупывая тёмные участки памяти, которые будто по запросу, открывались и выдавали нужные сведения. — В городе за горами очень много фонтанов на площадях. Вокруг них — дома с высокими квадратными башнями. На каждой башне по флагу, а на обычных крышах флюгеры. Широкие улицы и проспекты. А вот садов и парков становится всё меньше…

Бэн

— А где все? — Мару ввалился на рассвете в ночлежку и был тут же сцапан и обнят встревоженным Бэном. — Отпусти, отвали от меня, пирожочек! Просто скажи, где все, и дай поспать, окаянный!

— Да не знаю я! — задыхаясь, всхлипнул толстяк. — Сначала ты ушёл, потом Рихард с Чиёном, после Тавир выскочил, будто раскалённым прутом его подгоняли. Бросили меня-а-а, — заголосил он.

Мару икнул, осоловело глядя на рыдающего спутника.

— Фу, от тебя алкоголем разит! — Бэн отодвинулся, закрыл нос рукавом ночной рубашки. — Где ты вообще был?

— Окошко открой и увидишь! — Мару самодовольно ухмыльнулся и опёрся о косяк.

Бэн бросился к окну, распахнул ставни и огляделся. Улица заполнялась людьми и повозками, терпко пахло рыбой.

— Да вон же, смотри! — Мару подошёл на подгибающихся ногах, поднырнул под руку толстяка и перевесился наружу. Дрожащая после ночи разгула ладонь указала на маленькую крытую повозку с двумя лошадьми. — Глянь, я сделал денег и купил нам эту красоту, чтобы не ногами по дорогам ёрзать, а катить, как приличные люди. Оценил?

— Ого! — Бэн не нашёл других слов, но подумал и добавил, переводя взгляд с повозки на макушку собеседника: — Мы все туда не поместимся. Если Рихард заберёт Лукрецию, нас будет шестеро. А сюда вместятся от силы трое. Да и лошадки больно хилые, не утянут.

— Будь благодарен! — фыркнул Мару и, содрогаясь всем телом, опорожнил желудок прямо на куст под окном. Бэн едва успел сграбастать добрую сотню косичек спутника и держал их как очень странный букет.

Мару сполз на пол и попросил воды. Тихо, давясь словами и закатывая глаза, пробормотал:

— Если у тебя есть деньги, займи, будь другом. Мне никак не поднять на этих лошадках больше трёх галтуров. Мне бы ещё столько же. Займи, а⁈ Не для себя прошу — нам всем пригодится.

Бэн помедлил. Довелось ему как-то свести знакомство с одним заядлым игроком, которого только случайная смерть спасла от окончательного разорения. Парень мысленно прикинул наличность, кивнул. Также зная о слабости игроков к чужим деньгам, Бэн взял свою сумку и вышел из комнаты под неодобрительное цоканье Мару. Они ещё ни на столько друзья, чтобы показывать, где у кого кошели лежат.

— Хэй, юный путешественник! — окликнул хозяин от входа в ночлежку.

Бэн замер, радуясь, что не успел достать монеты. Тощий старик хитро глядел на постояльца сквозь стёкла огромных очков.

— Коль до вечера не съедете, не забудьте заплатить за будущий день.

— Обязательно, — кивнул Бэн и протопал за дверь, ведущую в баню.

Тревога за спутников, утихнувшая с приходом Мару, разыгралась вновь. И где кого искать было не ясно. Оставалось только ждать и верить. Но всё же стоило прогуляться, авось кто и встретится.

Когда парень вернулся в комнату, Мару уже сопел, свернувшись клубком на одной из застеленных кроватей. Бэн со вздохом стащил с пьянчужки сапоги, тот заворчал, не просыпаясь, перевернулся на спину, дрыгая ногами. И юный лекарь замер, заметив на смуглой тонкой шее тёмные борозды, будто от верёвки.

Нолан

— Вот здесь и живёт семейство Шау, — зевая, сказал Урмё, указывая на крепкий, но старый дом, стоящий позади лавок и крошечных мастерских. — Нгуэн, как дела вниз пошли, снёс забор и теперь, как видишь, сдаёт куски земли под всякие торговые дела.

— А кто это? — Нолан, ещё не совсем проснувшийся, указал на высокую даму у дверей дома.

— М-м, скоро узнаем, — Урмё повлёк напарника в зазор между двух лавок в десяти шагах от дома, откуда было всё прекрасно слышно.

Дама стучала в дверь. Нет, не так. Дама долбила в дверь кулаками и ногами. Синее платье в оборках и огромный поросячьего цвета капор выглядели при таком-то поведении как галоша на торте. Сочным грудным голосом дама взывала:

— Господин Нгуэн, леди Филиппа, откройте! Я не уйду, пока не узнаю, где Чиён!

Урмё присвистнул и шепнул:

— Нам страшно повезло, мой драгоценный друг! Сама судьба привела к нам эту юную особу. Ну-ну, не удивляйся так. Перед нами младшая дочь шестого советника Брандта Фарсона — Брунгильда. И, что особенно ценно, невеста нашего подозреваемого. Этот голосок в точности как у её папеньки в лучшие годы.

— Но почему она здесь оказалась? — не сводя взгляда с девушки, спросил Нолан.

— Это не она здесь, а мы. Я услышал от соседей, что кто-то по утрам навещает дом Шау и ведёт себя крайне громко и грубо. Мне стало любопытно. Поэтому мы с тобой здесь в такую рань, даже не съевши первого завтрака.

Брунгильда отошла на два шага от двери, изящным движением приподняла подол, отвела назад ножку в шнурованном сапожке с металлической набойкой, да так и застыла. Дверь резко распахнулась. На пороге появилась женщина с пепельным, изуродованным яростью, лицом.

— Хватит, пожалуйста, делать это! — сквозь зубы громким шёпотом прошипела женщина.

Со стороны было прекрасно видно, что хозяйка дома едва доставала до груди рослой девице. Такая разница могла напугать кого угодно, но, видимо, не леди Филиппу.

— Я прекращу! Честно, прекращу! Только скажите, где он! Куда вы его отправили?

— Вы, милочка, заблуждаетесь! Никуда мы его не отправляли! И я понятия не имею, где этот неблагодарный мальчишка! А теперь прочь из моего дома! Вы хотите, чтобы ваш отец узнал, как вы его позорите?

— Мне плевать на отца! — крикнула Брунгильда и дважды топнула, несчастное крыльцо под каблуком немилосердно кряхтело. — Отдайте мне моего Чиёна!

— Нет его! — гавкнула женщина и захлопнула дверь.

Девушка отшатнулась, всхлипнула и попятилась прочь.

— Леди Брунгильда, — сладким голоском позвал Урмё, не показываясь из укрытия.

Девушка завертела головой, но никого не увидела.

— Кто здесь?

— Идите в булочную «Сдобушка» на углу этой улицы, там и встретимся, — промурлыкал Урмё и потянул напарника дальше по узкому проходу между лавок.

— Думаешь, надо с ней поговорить? — с сомнением спросил Нолан.

— Да, надо. К тому же это она увидела того потерявшего память мальчика на территории тюрьмы и велела стражам осмотреть всё. Так они и нашли вторую жертву.

— Надеюсь, это поможет делу, — кивнул Нолан.