Рихард Феникс. Остров. Книга 2

Глава 48 Призрак Макавари

Бэн обошёл весь город и вернулся к пробуждению Мару. Солнце клонилось к закату, хмурые тучки крались с юга. Но ни Рихарда, ни Чиёна, ни Тавира отыскать не удалось. Едва переступил порог комнаты гудящими ногами, увидел, что горец, ещё лёжа на кровати, тянулся к брошенной Фениксом сумке.

— Нельзя!

— Да чего ты такой вредный, пирожочек? — отфыркнулся Мару, но руку убрал.

— Я дам тебе денег, только не трожь вещи остальных.

— А где все?

Горец сел в разворошенном гнезде одеял, под пристальным взглядом Бэна обмотал шею пёстрым шарфом, скрывая следы верёвки. Толстяк пробрался к окну, распахнул ставни, впустив свежий воздух, грустно признался:

— Нет никого. Надеюсь, вернутся.

— Ну ладно. Пока они гуляют я поменяю свою добычу на лучшую. Давай денег, ты обещал!

— Может, ты не пойдёшь никуда? Кажется, это опасное занятие — добывать повозку с лошадьми.

— Видел? — прошипел горец, прижимая шарф подбородком. Золотые глаза недобро сверкнули из-под нахмуренных бровей.

— Это опасный путь. А если тебя задушат насмерть? Ты об этом подумал?

— Ну и ну, как можно волноваться за того, кого знаешь всего три дня?

— Ты… — Бэн не договорил, ведь и в самом деле не его эта вина, что спутник творит всё, что вздумается, рискует почём зря.

Мару зажмурился и с улыбкой протянул ладонь, толстяк со вздохом вложил в неё монеты, которые тут же скрылись в глубине многослойной измятой одежды. Повисшее молчание нарушали лишь шум улицы, сопение Бэна, да скрип сапог, которые натягивал горец. Он встал, отряхнулся, направился к двери, остановился и негромко, но твёрдо пообещал:

— Я вернусь. Мне нельзя вас покидать. — В полумраке хитро блеснули золотые глаза.

— Тупица! — Бэн швырнул подушку в закрывшуюся дверь и бессильно повалился на кровать. — Этот придурок старше нас, а ведёт себя хуже самого мелкого, Рихарда! Да чем он только думает?

Толстяк громко и протяжно вздохнул, сцепив руки за головой. Нос резанул запах пота, с губ слетело крепкое словцо. Устал, набегался, а тут ещё и этот! Бэн слишком часто бывал на окраинах Лагенфорда, чтобы не спрашивать, откуда и при каких обстоятельствах могли у кого-то появиться следы удушья. И, похоже, Мару не слишком пёкся о своей репутации. «Какие же проблемы это за собой повлечёт? Надо рассказать Рихарду. Вот только… Где тебя носит, предводитель?»

Помывшись в холодной воде, Бэн оделся в чистое и с удивлением затянул ремень поуже, чем прежде. Тщательно затворил окна, закрыл комнату на ключ, подёргал дверь и вышел к хозяину ночлежки. Тот сидел за стойкой и, почти прижимаясь стёклами очков к газете, увлечённо читал и даже не расслышал, как его позвал постоялец. Только на третий раз недовольно встряхнул смятую бумагу и выпучился на гостя.

— Чего орём?

— Хозяин, где у вас тут поесть можно недорого?

— Недорого — это сколько? — прищурился старик.

Бэн мысленно прикинул. Свои кошели он взял с собой, спрятал под одежду. Надежды, что Мару вернёт деньги или заплатил за комнату, не было, поэтому стоило рассчитывать только на себя.

— Совсем недорого, даже дёшево.

— Может ещё и вкусно? — усмехнулся хозяин, переворачивая газетный лист. Бэн кивнул. — Тогда, как выйдешь, налево до красного дома, потом направо до статуи волчицы и там площадь будет. Ищи вывеску «Лисий Хвост». Там тебя накормят. Вкусно не обещаю, но сытно и дёшево.

— О, благодарю!

Бэн почти ушёл, но его остановил каркающий голос хозяина:

— Ты за этим своим другом косматым следи. Время сейчас дурное: люди пропадают и не возвращаются.

— Куда пропадают? — сдавленно спросил Бэн. Внутри зашевелилось мерзкое предчувствие.

— Да я почём знаю⁈ — И газета разделила хозяина и гостя, красноречиво завершив разговор.

Место, где ещё недавно стояла повозка, отмечали конские яблоки, да сдвинутые к дому козлы, на деревянных подпорках которых покоилось корыто воды с привязанными над ним пучками неровно щипанного сена. Не по-весеннему душный вечерний зной разогнал по домам недавние толпы, тем самым помогая гостю города скорее достичь своей цели.

«Что мне делать, если никто не вернётся? — думал Бэн, пробираясь между распряжённых телег и тюков с коврами. — Я не хочу возвращаться домой. Матушка меня, конечно, отпустила на пару лет погулять, мир посмотреть… Если сейчас приду, скажет, что я даже на это не способен. Нет-нет… Даже это не могу… Ничего не могу… А я ведь чуть не убил того паренька просто от незнания… Как его там? Алек? Интересно, он присоединится к нам? — грыз себя толстяк, уворачиваясь от бревна, что нёс на плече здоровяк, — И зачем только пошёл с нами, если сразу выбыл? Ага, а я ему в этом помог! Вот, дурак! Безмозглый, криворукий идиот! Знаю три лечебных ягоды, с десяток снадобий, а уже возомнил себя невесть кем… Может, поучиться у кого этому делу? Всяко пригодится в жизни. Да и матушке больше не придётся овцам лекарей звать, если что серьёзное… Ах, ну да, матушка ведь и сама справляется… А ведь однажды её не станет. А мне, как преемнику, придётся всё делать самому… Надо искать учителя!»

С этим решением сын пастушки вышел на округлую площадь. Подковой изогнувшиеся к морю, стояли дома, соединённые между собой террасами на первых этажах и балконами на вторых. Через несколько арок виднелись лазурные бескрайние воды, исчёрканные солнечными бликами. Магазины, забегаловки, лавки башмачника и скобянщика, цирюльня, бордель, лекарский ларь, пивной закуток пестрели вывесками над дверями, по левую руку, за статуей волка, высилась голубятня. Хотя, — Бэн вгляделся между деревянными рейками, — серокрылые чайки дремали в большей, огороженной части огромной клетки. Молодой смотритель, развалившись на карнизе чаячьей почты, читал нараспев известную балладу «Моей Иллоне», обращаясь к двум белым голубкам, сидящим у него на коленях.

Парень уже пробегал утром через эту площадь, но только сейчас обратил внимание на обстановку. Вот и выдалась возможность рассмотреть статую поближе. После знакомства с Сагайрадом, обернувшимся из человека в волка, и Ирнис, его племянницей, Бэну стали симпатичны эти звери — сильные и умные, хитрые и преданные, действующие сообща, но всё равно остающиеся одинокими.

Солнце очерчивало крыши домов, пробивалось сквозь восточные арки, вытягивая чернильные тени. Статуя оказалась в золотистом луче, и парень приблизился по освещённой стороне. Тёмно-зелёная до черноты фигура сидящей волчицы была обращена грустной мордой на старый маяк. Нос и уши блестели закатным солнцем, отполированные множеством прикосновений. Забор до пояса, окружавший бронзового зверя за три метра, не давал подойти ближе, и Бэн двинулся вдоль него, чтобы прочесть надпись, выбитую на плите между передних лап. Кто-то схватил за рукав. Толстяк обернулся. Мелкий мальчишка в двурогом колпаке с бубенцами показал коробку, висящую на шее, в которой блестело несколько монет, кивнул на статую и нагло пропищал:

— Дядь, дай монету, потри нос призрака и загадай желание!

— Почему призрака? — полюбопытствовал Бэн, вспоминая, в каком из кошелей мелкие монеты.

Мальчишка сморщил нос в презрительной гримаске, тряхнул бубенцами, выпалил:

— Так знамо почему! Ну дай монетку!

Несколько человек, стоящие у пивного закутка, повернулись на тонкий голосок. Бородач в лисьей шапке с двумя, спадающими на грудь, пушистыми хвостами махнул Бэну и пробасил:

— Ты, парень, его не слушай. К призраку можно и за так подойти.

— Что, ребёнку монетку пожалел? — подначил другой. — Сам вон какой кабанчик отожратый, авось, водятся денежки. — И недобро ухмыльнулся, поворачиваясь боком с двумя короткими мечами на перевязи.

«Да ладно, этого ещё не хватало для полного счастья», — вздохнул про себя Бэн. Сколько он встречал таких разбойников там, в Лагенфорде? Ещё и пострашнее этих были! Вот только победы в стычке с казалось бы неуклюжим, неповоротливым толстяком не видел ещё никто. Ну, сказать по правде, никто, кроме его матушки — пастушки Элеоноры Верандийской. Ей-то позволительно было охаживать в назидание своего отпрыска тем, что под руку подворачивалось. А если ещё правдивее, то только после суровых уроков деда по кулачному бою. Бескомпромиссный старик сумел поставить внучку удар до того, как уйти на покой.

Мальчишка-попрошайка будто почуял, как подобрался и напружинился толстяк, шмыгнул в сторону, но замер любопытным сусликом неподалёку. Бородач в лисьей шапке захохотал, ткнул под рёбра мужика с мечами, тот закивал, кривя губы в ухмылке и показал Бэну большой палец. «Глупость какая», — подумал парень и отвернулся, чтобы не видели, как щёки залил предательский румянец удовольствия.

Калитка с вертушкой обнаружилась на той стороне статуи. Две женщины в платьях с накрахмаленными воротничками вошли первыми. Сняв перчатки с холёных рук, погладили морду бронзового зверя, хихикая и о чём-то шепчась, почти касаясь губами ушей друг дружки. Бэн решил не мешать, подождать, пока красивые леди выйдут, и обратился к попрошайке, который снова болтался рядом:

— Расскажи, почему «призрак», тогда дам монету.

Глазюки мальчишки жадно блеснули, но мордашка тут же скуксилась. Видать, не знал он этой истории. Бэн с сожалением полез за пазуху, не вынимая кошеля, растянул тесёмки и достал монету, чтобы назойливый ребёнок отстал. Дамы тем временем покинули статую и удалились. Толстяк вошёл, крутанул вертушку. Монетка ударилась о дно коробки. И, казалось, это был последний звук в целом мире, который услышал Бэн, стоя напротив волчицы. Ни гомона птичника, ни голосов прохожих, ни понуканья возниц, ни рокота моря, ни даже звона колокольчиков на шляпе мальчишки, который приставал уже к другому человеку, приплясывая и тряся головой, слышно не было. Всё пропало. Исчезло, будто осталось за толстой стеной, а не хлипким деревянным забором.

Бэн откашлялся, с облегчением услышал собственный голос. Обойдя волчицу по кругу, рассмотрел и детально исполненную шерсть, и когти на лапах, и бусины сосков в ореолах меха, казавшегося на ощупь настоящим, мягким и пушистым. «Изумительная работа», — с восторгом думал парень, проводя рукой по холодному металлу. Отошёл и улыбнулся. Да, ему не показалось, статуя действительно была больше настоящего волка. А вот с Энба вполне могла бы потягаться размером.

— Той, кто пела в ночи, благословляя рассвет Макавари, — прочитал Бэн выбитую на плите надпись, поглаживая острые края букв.

Он почесал статую за ухом, как всегда ласкал Сагайрада, заглянул в искрящиеся серой слюдой глаза и покинул тихое место, как само собой разумеющееся приняв вернувшиеся звуки.

Даже там, в тишине зачарованного места, Бэн не смог произнести вслух своё желание, оно едва оформилось в голове, но с каждой минутой становилось всё сильнее. Парень пылко, сбиваясь и начиная вновь, мысленно твердил: «Я хочу познать все премудрости лекарского дела. Я хочу быть тем, кто спасёт всех нуждающихся от хворей! Я хочу встретить Рихарда вновь!». Он повторял и чувствовал благословляющий взгляд волчицы в спину, и знал: всё правильно, всё идёт своим чередом.

За день до изменившего привычный уклад жизни представления Ирнис затащила его, боящегося высоты Бэна, на самый верх крепостной стены, обнимающей Лагенфорд. И там, в духоте звёздной ночи, рассказала историю своей семьи. Поэтому, покинув статую, толстяк почти не сомневался, кому она была посвящена — матери Ирнис, строптивой княгине Энба-волков Иринайе.

Она, беременная, сбежала от побоев мужа, яростного князя Азару, шла на юг, пока не добралась до этих краёв. Недолго пробыла в старом маяке за скалой и направилась к Лагенфорду, потому что почти пришло время рожать. Княгиня с великим трудом перебралась через горы и там её, обессиленную, измождённую дорогой, истощённую плодом и недоеданием, нашёл старый Феникс, дед Рихарда, и помог. Вот так в Красных горах появилась на свет маленькая дерзкая волчица, княжна Ирнис. С детства она неоднократно пыталась убить своего отца, разрушить поселение Энба-волков и сбежать, но все попытки были безуспешны. В конце концов князь Азару договорился с дочерью, что отправит её в Лагенфорд на учёбу с полным пансионом. На том и сошлись. Но Ирнис и этим не осталась довольна. Она хотела скорее вырасти и править своим малым княжеством, помогать соплеменникам, охранять родовые земли.

Бэну сложно было понять такие желания. Хоть он и слышал с детства, что сам, когда вырастет, станет главой гильдии пастухов заместо своей матери, в это не верил, да и особого желания не испытывал. Всё больше ему нравились знакомства с разными людьми да лекарское дело — какие уж тут овечки с непрерывной заботой о них.

А сейчас князь Энба-волков похаживал к пастушке овец с весьма недвусмысленными пожеланиями. Бэн не волновался за мать: у той была очень тяжёлая рука. Элеонора ни одному мужику не давала спуску. И все её любовники, кто себе позволили хоть малую грубость, жестоко за то поплатились. Ухо одного до сих пор лежало между ветвей дуба за сараем, если птицы, конечно, не утащили. Да и Ирнис было сподручнее присматривать за отцом в предместьях Лагенфорда. Она знала о похождениях князя, но использовала это себе во благо, вытрясая за молчание деньги и всякие подарки. А новая княгиня, заменившая Ирнис мать, безропотно ждала супруга на севере и даже ни разу не попрекала князя за разгульные похождения.

Бэн не понимал, зачем Ирнис рассказала всё это, но был счастлив и благодарен за оказанное доверие. И девушка всего за несколько дней стала как родная сестра, к мнению которой он прислушивался. Потому сейчас, разглядев статую волчицы, парень не нуждался больше в истории призрака, ведь знал её, и наверняка лучше, чем все в этом городе.

Он посмотрел через арку на море, казалось, что если Рихард не нашёлся в Макавари, то должен быть где-то, возможно в этих бескрайних водах. Нужно было искать лучше или ждать, когда юный смешливый Феникс вернётся. Ждать Бэн умел. А ещё — верить в лучшее.

Парень раньше всегда бежал знакомиться первым, надеялся обрести друзей, поддержку, людей, с которыми пойдёт рядом по жизни, но чаще всего над ним насмехались, отталкивали, пытались получить выгоду. «Фу, толстяк! — говорили они — Фу, овечий приглядыш! Фу, безотцовщина!», — и ещё много всякого слышал в свой адрес Бэн. Больно. От этих слов становилось так больно, как не было даже тогда, когда нырял за осколками вазы на дно глубокого озера. Когда лёгкие горели от нехватки воздуха, и конечности отнимались, когда еле всплыл и даже не понял, какой сейчас день и час. Когда его, едва пришедшего в себя, мать не пустила на порог, пока не достанет всех осколков из толщи ила. Вот тогда было больно, а всё остальное по сути своей ерунда. И потому слишком пухлый, в отличии от сверстников, сын пастушки не смог поверить сразу, когда подошли к нему, а не он к кому-то, когда с ним захотели познакомиться, когда ему предложили стать друзьями. Он не поверил. Он был оглушён счастьем. Они оказались первыми, кто захотели признать его, Ирнис и Рихард. И потому Бэн решил стать им верным другом, на которого можно положиться, который не подведёт.

Оттого сейчас он был растерян и винил себя, что потерял друга. Но в то же время и злился, что сделать ничего толком не мог. Оставалось только продолжить поиски и ждать. Искать, ждать и верить. Искать, ждать, верить и учиться лекарскому делу, ведь это не будет лишним. Наверняка не будет лишим, когда Рихард вернётся! Если вернётся… Парень потряс головой, прогоняя коварное «если», обогнул ограждение и решительно направился к арке, выходящей на море. Справа от неё находился вход в забегаловку «Лисий хвост», куда и рекомендовал заглянуть хозяин ночлежки. Стоило дёрнуть дверь, как сзади раздался оклик бородача в шапке:

— Погодь, парень! Ты чего это, ко мне навострился?

Толстяк вынырнул из своих мыслей и кивнул. Бородач, закинув лисьи хвосты за спину, широким шагом устремился в своё заведение. Вслед ему неслись недовольные возгласы и пожелания срубить с «кабанчика» побольше деньжат.

За массивной дверью под стать хозяину, оказался небольшой зал без окон: три крошечных столика, шесть низких стульев и один высокий, очаг и рабочий стол за щербатой барной стойкой, две пивных бочки на ней, картина у входа с танцующими голыми девами, потолок, сужающийся вверх, два светлячковых фонаря в разных углах — не густо, но очень уютно и просто. Бэну такое было по нраву.

Хозяин не стал слушать пожелания парня в еде, не подал меню, а сразу принялся за готовку. Заплескалась вода, застучал нож, зашкворчало масло, запахло рубленной зеленью. Бэн перегнулся через стойку, наблюдая. Крупные руки мужчины ловко орудовали кухонными принадлежностями. Плюхнулись в масло ломтики картофеля, жменька капусты, кругляшки моркови, посыпался перец. Хозяин обернулся, вгляделся в лицо гостя, спросил:

— Мясо ты не ешь, так ведь⁈

— Да. А откуда…

— А яйца, сыр?

— Ем.

Три яйца истекли в миску, скрутились тугой пеной вокруг двузубой вилки, приняли соль и зелень. Взбив до густоты сметаны, мужчина выложил всё в сковороду к овощам, присыпал сыром, накрыл крышкой и обтёр руки полотенцем.

— Так. — Зелёные глаза лукаво глянули на гостя. Черты лица, смутно знакомые, расплылись в улыбке. Мужчина был гораздо старше, чем казалось Бэну, но теперь выглядел почти мальчишкой. — Рассказывай, кто тебя ко мне направил⁈

И Бэн рассказал. Да и утаивать смысла не было. Гость и хозяин представились друг другу: Эстебан и Добромир Лисий Хвост. Мужчина стянул с головы шапку, цепко глядя в лицо паренька, уплетающего ароматный, действительно вкусный ужин. А может, он был вкусным оттого, что стал первой едой за целый суматошный день.

— Ваши волосы… — так и замер, на донёсся ложку до рта, Бэн.

— Видел такие?

— Да. У моего знакомого…

— Так почему-то и думал.

Связанные в высокий хвост, с белыми седыми прядями от висков и лба, красные волосы перевесились на грудь Добромира.

— Где он, этот твой знакомый?

— Остался… В другом месте. У него нога повреждена.

— Очень жаль. А я так надеялся его увидеть. Его ведь Алеком зовут?

Пути судьбы неисповедимы, но всё-таки предначертаны. Встретить деда своего знакомого в таком месте подобно чуду. Но неприятному, ведь они, расставшись давно, и не планировали увидеться вновь. Бэн вспомнил, что и Рихард ничего не говорил об Алеке, как покинули Скрытую деревню на вершине горы. И это было странно, ведь казалось, ребят связывало нечто большее, чем дурацкая стычка в подворотне.

— Ты хотел узнать про призрака? Или уже нет? — наливая себе пива, спросил мужчина.

— Да, можно, — пожал плечами Бэн, закидывая в рот последние кусочки.

Но Добромир не рассказал ему ничего нового, а Бэн не спешил заполнять пробелы истории. Да, во время строительства Макавари жила около десяти дней в старом маяке беременная женщина, которая не замечала ничего и никого вокруг. Она выходила по ночам, ела что попало, игнорируя расставленные корзины с едой, и выла. Или пела. Или плакала. Но так, что это было похоже на волчий вой, скорбный, затяжной, душераздирающий вой. А потом эта женщина пропала, ушла в туман, и больше её никто не видел, а по ночам ещё долго слышали песнь волчицы со стороны старого маяка. И работа в городе начала спориться: поступили из Лагенфорда средства на новый маяк и дорогу, сын Добромира, Доживан, спроектировал пирсы с учётом течений, отстроили дома из крепкого камня, который привезли с юга, и ему не страшны были местные кульбиты погоды. Жители Макавари сочли волчицу добрым вестником, хранителем города и воздвигли ей памятник.

Бэн слушал молча, попивая разбавленный морс, и только в конце спросил про отсутствие звуков у статуи. Добромир пошкрёб бороду, нахмурился, ответил:

— Никому не говори об этом. У нас… У меня есть знакомая, она вырастила меня… И моих двух друзей… Вот она, Соломея, и велела обнести статую забором. Мол, бывает, что звуки вокруг призрака пропадают, но это буквально у одного на тысячу людей. Тц, даже не знаю, парень, повезло тебе или нет. Но ты, на всякий случай, молчок.

— А что означает такой феномен?

— Кабы знать, никто ж не признаётся.

Оставалось только кивнуть. У Бэна к этому Лисьему Хвосту появилась спокойная симпатия, она наложилась на воспоминания о родном любимом дедушке, сплелась и подталкивала не уходить просто так. Оттого парень решился и рассказал о походе через горы, о разделении, умолчал лишь о Скрытой деревне. Добромир слушал внимательно, кивал. И потом предложил:

— Знаешь, один из моих друзей — смотритель пирсов. Если твои спутники сели на корабль, то мой друг видел их, либо он сам, либо его дети и внуки. Пойдём и спросим!

— Да не надо никуда ходить! — раздался от дверей старческий голос, и под светильником появились двое.

— Чиён⁈ — не веря своим глазам, воскликнул Бэн.

— Прости, я так оплошал, — смущённо пробормотал тот, когда толстяк его крепко обнял.

— Арчи сказал, что послал сюда мальчика, вот мы и пришли, — прохрипел старик, пришедший с Чиёном. И уже Добромиру сказал: — Есть новости от Соломеи. И они мне не нравятся.

— Что-то грядёт, Сол, — пробасил бородач, натягивая шапку.

— Пока ещё нет. Но годков через четыре-пять как пить дать, — поддакнул старик.