Рихард Феникс. Остров. Книга 2

Глава 63 Двенадцатый советник

Урмё встретил Нолана молча, оглядел, будто глазам своим не веря, пропустил в дом и тяжело опустился на табурет у заваленного бумагами стола.

— Ты в порядке? — с беспокойством спросил Феникс.

— Да… а ты? — не сводя напряжённого взгляда с вошедшего, ответил хозяин дома.

— Да, конечно, да! Вот только голова пухнет от того, что удалось узнать вчера. А сегодня ещё и леди Ксения почтила деревню Фениксов своим присутствием.

— Она прям леди-ураган.

— В точку! Урмё, я не успел ничего записать, посему выслушай меня внимательно и…

— Говори прямо, друг мой Нолан: «Внемли моим мыслям, пиши мои речи!» — как было в «Иллоне». Я готов! — Старший детектив хлопнул себя по коленям, криво улыбнувшись, занёс карандаш над раскрытой тетрадью.

Младший детектив заходил по комнате, заложив руки за спину, рассказал быстро и подробно обо всём, что случилось с ним в деревне Фениксов, не умолчал и о новой силе, и об ударе Маджера. Тот остался лишь на словах, на лице же Нолана не было и следа.

Звякнул за открытыми окнами заказной экипаж. Урмё перевёл дух, пролистал треть исписанной наспех тетради, спросил:

— А тебе самому хоть нормально от силушки этой, свежеоткрывшейся?

— Да в порядке всё! — Нолан отмахнулся.

— Вот, что я тебе скажу, мой драгоценный, единственный, верный друг: ты больше не будешь пользоваться этой своей силой принудительного допроса.

— С чего бы?

Нолан выпятил грудь колесом, когда Урмё резко встал и надвинулся. Грохнулась опрокинутая табуретка, на сквозняке пролисталась тетрадь, протарахтел по столу карандаш, упал, подскочил и сломался.

— Я запрещаю! — мрачно ответил Урмё. Он дёрнул дверь в гардеробную. — Просто войди и взгляни на себя в зеркало! — почти прокричал он сквозь стиснутые зубы.

И Феникс, повинуясь мольбе в глазах друга, вошёл.

Из зеркала на него смотрел старик.

Нолан всегда выглядел лет на десять младше, но вдруг за ночь догнал внешне свой возраст и даже чуть перегнал. И значило это лишь одно: живущий внутри него первоФеникс даровал силу в обмен на жизнь. Попытки дозваться его — безуспешны. Хитрый бог будто не замечал.

Младший детектив пригладил волосы, поседевшие ещё больше за ночь, выдохнул, внезапно ощутив тяжесть прожитых лет:

— Урмё, нам нужна эта сила. Ты не в праве мне запретить.

Он смотрел через зеркало на стоящего за спиной напарника. Тот не выдержал, отвёл взгляд. Колокольчики экипажа вновь зазвенели, торопя заказчика. Урмё растерял гневный напор, заговорил быстро, моляще:

— Мы справимся! И без неё всё было отлично! Тысячи таких же детективов, как мы, успешны и без подобных сил: правосудие торжествует, виновники наказаны. А ты подставляешь себя под удар!

— Я не изменю решения! Если иначе будет нельзя, я ею воспользуюсь!

Урмё вскрикнул отчаянно, жалко, по-птичьи, сдёрнул с крючка парадный мундир, бросил и пнул его, выскочил вон, стукнул дверью. Нолан представил, каково сейчас другу, но то ли не мог, то ли не хотел его ободрить и утешить. Он сам понимал, что напрасно артачится, но ведь правда же на его стороне… Или нет⁈ Без этой силы они бы так и топтались на месте, ну почему же напарник не хочет это понять?

Поднял, отряхнул ни в чём не повинный мундир, улыбнулся скупо и горько: дома висел точно такой же, но пыльный и новый, а этот весь был потёртый. Будто опыт за долгие годы отпечатался в каждой царапине на пуговицах, на тёмном от пота воротничке, на заглаженных до блеска манжетах и лацканах, в вылезших нитках на рукавах. С жалостью подцепил пальцем оборванную петельку, накинул мундир на зеркало, собрал в позабытую напарником сумку тетрадь и новый карандаш из полусотни одинаковых, хранящихся, как и прежде, в нижнем ящике кухонного стола, а сломанный выкинул. Глотнул остывшего кофе из чашки друга, позакрывал окна и вышел, заперев дом своим ключом. Урмё ждал в запряжённом быстроногими конями Теней экипаже, на пару с первоФениксом игнорируя Нолана.

За шторками шумел Лагенфорд, празднуя первый день последнего месяца весны, а внутри экипажа висела тишина. Редко-редко Урмё, будто молча продолжая спор, топал каблуком и хрустел костяшками пальцев. За долгую дорогу напарники не обменялись ни словом, ни взглядом. Им было, о чём поразмыслить.

Дом двенадцатого советника Маурицио Маушкина находился у северного тракта, справа над ним величественно возвышались Красные горы, позади остался звонкоголосый университетский городок, а слева за высокой стеной раскинулись поместья Теней и почтенных вельмож.

Ворота в ажурной ограде открыли почти незаметные стражи, и экипаж проследовал дальше. Чередовались ряды лип и дубов, узкие клумбы пестрели первоцветами, крошечные белые беседки, будто сплетённые из перьев, венчали лучи дорожек и тропинок, где-то едва слышно журчала река. Земли вокруг особняка было столько, что там бы с лихвой поместилась деревня Фениксов со всеми виноградниками и пристройками, да ещё бы осталось.

Дом, выкрашенный удивительной, отражающей свет краской, внезапно выступил перед гостями, и две дюжины слуг оказались рядом. Большая часть их проводила приезжих в прохладное нутро особняка, остальные занялись экипажем.

Мраморные полы и ковры под ногами, колонны и стены, лепнина на потолке, гобелены и шторы, картины, тумбы и вазы, одежда и лица прислуги — всё было светлым. Серо-охристое, голубовато-зелёное, белое. И даже шаги, приглушённые мягким ворсом, чудились до прозрачности светлыми. Широкая зала, зеркальные двери, и за ними — неожиданно тёмный, небольшой кабинет с изящной мебелью.

Хозяин дома, полулежа на кушетке, пил из маленькой чашечки ароматный кофе, играя пальцами босых ног с подолом своего мехового халата. Завитки чёрных влажных волос лежали на плечах советника, липли к донельзя довольному лицу. Маурицио Маушкин не потрудился встать, лишь кивнул на кресла напротив.

— Кофе господам и воды, — лениво распорядился он, когда гости уселись, прислуга покинула кабинет, плотно закрыв дверь.

Нолан понял, почему на совете не признал в этом мужчине Энба-оленя. Его рога были спилены, лишь круги почти незаметных шрамов на высоких залысинах выдавали божественное происхождение. Досада с горьким привкусом зависти кольнула Феникса: Маурицио был старше его на девять лет, но выглядел непростительно молодо. Над ало-оранжевыми хрусталиками люстры мерно горели свечи, в их мягком жарком полумраке советник казался и вовсе юношей.

— Благодарим за выделенное время, — сухо сказал Урмё и поморщился: на круглом столике у окна растекались приторно-сладким дымом благовония.

Советник махнул рукой, будто в поклоне, и с улыбкой произнёс:

— Неужели слово свидетеля так мало значит, что вы добрались ко мне лишь спустя восемь дней? Ах, вы разбиваете моё трепетное сердце!

— Простите, что так задержались.

Нолан хмыкнул: неужели все Энба-олени столь жеманны? Двенадцатый советник окинул оценивающим взглядом гостей.

— Ну право слово, приберегите свои извинения для более значимых случаев. Я ведь понимаю, что моё присутствие там было незначительным: лишь наблюдатель, заставший сослуживцев поверженными. Да и не такая уж я и важная фигура, судя по всему: кого может заинтересовать советник по культуре и искусству? — Говоря это, он выписывал в воздухе длинными пальцами округлые формы, будто дирижировал небольшим оркестром. — При таких предпочтениях злоумышленника я даже чувствую себя несколько уязвлённым, обделённым вниманием. Куда уж мне до наших прекрасных Теней⁈ Ах, а я ведь ничего не смог для них сделать! Мне было от этого так грустно, что даже вкус любимых напитков казался в тот день несвежим.

— Знаете ли вы, почему на Хайме и Йон-Шу Теней напали? — терпеливо выслушав пылкий монолог, спросил Урмё.

Маурицио прижал ладонь к груди, картинно закатил глаза и ответил:

— Я скорблю вместе с вами о недальновидности напавшего и о его нежелании посвятить меня в свои планы, ознакомить с причинами, следствиями этого возмутительного поступка. Оттого с чистой совестью смею уверить вас, господа детективы, что нет, я не знаю, почему напали на Хайме и Йон-Шу Теней.

Нолан прищурился: да этот щёголь издевался же над ними! Хоть голос и звучал с состраданием, но каждое последующее слово, нанизанное на ниточку предыдущего, будто смеялось за советника над детективами. И сколько это будет продолжаться? Вообще получится ли продуктивный диалог? Удастся ли узнать хоть что-то по делу или придётся применить средство, которое запретил Урмё? Старший детектив не упустил возможности вставить фразу:

— Возможно, вы не знаете, но напали также и на Маджера Феникса.

— Ах, какая жалость! Непростительно! Советники и их отпрыски должны быть неприкосновенны! Ведь если на них могут покуситься так запросто, то что и говорить про обычных людей. Город встревожен, город боится. Спасите нас, господа детективы, протяните нам руку помощи, закованную в латную рукавицу закона! — Двенадцатый советник подмигнул, допил кофе и опустил пустую чашку на пол.

— Мы тут, собственно, для этого. Посему должен предупредить, что при отказе сотрудничать со следствием, мы будем вынуждены вызвать свидетелей и подозреваемых через суд.

— Какой очаровательный подход к расследованию! Вы будто бы намекаете, что я в чём-то повинен, но не имеете убедительных доводов, — осклабился Маурицио.

— Вы у нас свидетель — мы не можем подозревать того, на кого нет даже косвенных улик. — Урмё покачал головой, развёл руками, упёршись локтями в колени.

Нолан молчал и наблюдал за говорившими.

В дверь постучали дважды. Блёклая служанка, но такая светлая в этой тёмной комнате, внесла поднос с напитками, расставила их, подала хозяину высокий бокал воды, поклонилась и вышла. Крошечный столик между креслами гостей теперь полнился чашками и стаканами, изящной сахарницей и молочником. Нолан обратил внимание на длинные кручёные палочки, которые пахли приятно и лежали на блюдцах рядом с кофе.

— Это корица, — заметив его интерес, произнёс Маурицио. — Удивительная пряность юга. Есть легенда, что добывают её из отвердевших лучей солнца. Но, право слово, это не так. Деревья, что даруют нам столь изысканную пряность, растут только в очень тёплых местах. Прошу вас, опустите корицу в кофе, и тогда запах её раскроется сильнее, и вкус станет бесподобным.

Урмё даже не притронулся, продолжая исподлобья глядеть на хозяина дома; Нолан обмакнул в кофе тонкую твёрдую палочку, поднёс чашку к губам, но не попробовал, лишь сделал вид. Маурицио с любопытством взглянул на него, на кисть левой руки — Феникс забыл надеть подаренную перчатку. И, когда Нолан опустил чашку на блюдце, спросил:

— Ну как вам? Ощутили трепетный вкус юга, манящий аромат свободы и бесконечного лета?

— Недурно, — кивнул Феникс.

Он не знал, как пахнет южное лето, но различал несколько видов кофе, которые постоянно привозили из Цветочной Столицы. Аромат корицы тоже легко вычленялся из общего букета, но было что-то ещё. В голове звякнул тревожный колокольчик, да и кружево слов хозяина дома не выглядело надёжным. Тот обратился к Урмё:

— И вы, пожалуйста, уважьте меня. Я приму в качестве извинения лишь то, что вы выпьете кофе с корицей.

Старший детектив покачал головой, стянул кепку, сложил её в сумку, прихваченную напарником из дома

— Вы довольно настойчивы в своём желании угостить нас обычным кофе, — заметил Нолан.

— Кофе, может, и самый обычный! — Маурицио поднял брови, переполненный верой в свои слова, отбросил на подушки за головой влажные пряди. — Но корица — это совсем другое! Здесь, в отданном на растерзание всем холодным ветрам стылом севере, встретить её почти невозможно. Лишь на столах в домах, подобных моему, обретается эта изысканная пряность. Но и нам, владельцам этих домов, приходится приложить множество усилий, чтобы заполучить такую редкость. Думаю, о цене этой роскошной специи и говорить не стоит. Поэтому мне было бы приятно, если бы такие важные гости оценили мои труды и щедрость.

— Знаете, мы здесь по делу, а не для оценки новинок и редкостей. И аудиенция ваша, если правильно помню, длится лишь час, — хмуро ответил старший детектив.

— Какая жалость: вы правы. Моё время так ограничено, дни буквально расписаны по секундам, что нет времени на отдых, — вздыхал советник через слово и зевал через два. — И, хоть давешний нападавший не счёл меня достойным его стрелы…

— Болта. Стреляли из арбалета. Вот этим, — перебил Урмё и показал обломок с чёрно-жёлтым опереньем.

Маурицио вжался в спинку кушетки, переменился в лице: всю приторность и насмешку как ветром сдуло, черты заострились, брезгливое выражение исказило его, глаза вспыхнули злобой.

— Уберите, прошу, эту мерзость! — приказал он звенящим голосом.

И вновь благодушие сошло на хозяина дома, как только обломок скрылся в кармане Урмё.

— Что вы об этом знаете? — спросил Нолан.

Ему вспомнилась реакция Филиппы. Та тоже была в ярости, увидев оперенье. Энба-олени, которых безжалостно расстреливали наёмники Радонаса четырнадцать лет назад, — память об этом была ещё свежа. И Маурицио почти повторил слова Филиппы, ничего нового не добавив.

Нолан, слушая его, выпустил незримую огненную паутину. Большой дом полнился людьми. На перекрёстках коридоров, в концах больших зал, на лестницах, в комнатах и даже на крыше было множество людей. Есть ли среди них Шермида — неясно. Движение сбоку вывело Феникса из полутранса: Урмё потянулся за стаканом воды, случайно попал мизинцем в чашку с кофе и, говоря Маурицио о важности полных свидетельских показаний, слизал тёмную каплю. Тревожный колокольчик в голове Феникса звякнул громче.

— Безусловно! — воскликнул советник, — Я буду содействовать вам всеми силами. И в знак моей честности клянусь на гербе Ярмехеля — моей любимой, единственной родины! — Он широким жестом указал на нишу в стене, где висел вышитый герб с золотистыми оленьими рогами на голубом фоне. Урмё глянул туда и долго не мог отвести взгляд. Маурицио вкрадчиво добавил: — Но и вы помогите мне, если на то будет причина. Не в силах моих просить у вас клятвы, но маленького обещания будет достаточно прямо перед этим гербом.

— Обещаю! — повысив голос, сказал Нолан, и Урмё, не успевший ответить, вздрогнул, повернулся к напарнику. Старший детектив выглядел будто пьяным, с туманной поволокой в глазах.

— Ох, как это лестно — заручиться поддержкой Феникса! — с придыханьем пропел Маурицио и вновь обратился к Урмё: — И ваше обещание? Взаимность на взаимность по заветам нашего дорогого Лагенфорда.

Старший детектив кивнул, потряс головой, будто пытался сбросить наваждение.

— И он вам поможет, если окажетесь в трудной ситуации, даже не сомневайтесь. Мы выполним наш долг, если ваши проблемы будут в нашей компетенции, — сухо сказал Нолан и, дотянувшись, сжал плечо друга.

— Приятно слышать, — с недоверием откликнулся советник и покосился на чашечку с торчащей из неё коричной палочкой.

Звон в голове Феникса превратился в набат: в кофе явно было что-то подмешано. И оно как-то связано с гербом Ярмехеля. Но как? И Урмё попался. Нельзя допустить, чтобы он смотрел на герб и обещал, даже просто с чем-либо соглашался.

— Двенадцатый советник, мы здесь для того, чтобы поговорить не только с вами, но и с Шермидой Лэнга-Лэнга. Мы знаем, что она в вашем доме. Пригласите её! — потребовал Нолан.

Маурицио слегка скривился, ответил с насмешкой:

— Разговор, несомненно, очень важен. Особенно для тех, кто ранее считался друзьями. Но я должен вас предупредить, что Шермида находится под моим покровительством на территории моего особняка, поэтому я останусь и буду иметь слово в предстоящей беседе. И ещё, господин проницательный детектив, поскольку я представляю Ярмехель, весь мой дом живёт по его законам и подчиняются его девизу: «Выгода превыше всего!» Посему, если моей протеже будет невыгодно отвечать на какой-либо из ваших вопросов, она откажется от этого и будет в своём праве.

— У вас очень хитрый девиз, — оценил Нолан.

— Благодарю! Иначе в нашем мире не выжить. Всё по заветам нашего Патерио-Энба Жигъе Фаррю.

— А он, что, уже умер? — спросил Урмё и стряхнул с плеча руку друга.

— Как вы могли такое предположить⁈ Ах! Он жив! Он в самом расцвете сил! Но именно он, Жигъе Фаррю, создал ещё в молодости наш прекрасный свод законов.

Нолан припомнил слова Симона: первым, кого нужно было опоить Тавиру, прикинувшись пажом, был главный Энба-олень Ярмехеля, или, как они его называли, Патерио-Энба. Да, Феникс слышал об этом легендарном дельце, но думал, что тот давно почил. Сейчас ему должно быть где-то под сто двадцать лет — невероятный возраст для представителя его племени.

— Рад слышать, что он здравствует, — кивнул Урмё. — И всё же пригласите Шермиду. Ей не избежать этого разговора.

Маурицио пошарил под собой, достал серебряный колокольчик и позвонил. Вошла служанка.

— Позови леди, — велел советник.

— Как прикажете леди одеться? — бесцветным голосом уточнила служанка.

— В платье цвета февральского дождя.

Дверь закрылась. Маурицио лёг на спину, потянулся, выпростав за головой из широких меховых рукавов бледные тонкие руки, сказал, будто ни к кому не обращаясь:

— Мой дом — мой форт. Иметь в союзниках форт — сладкая, почти недостижимая мечта любого здравомыслящего правителя. И для этого союза вовсе не нужно покупать себе место.

— Что вы имеете ввиду? — Нолан нахмурился, чуя двойное дно.

— Не более того, что сказал, — усмехнулся советник.