Рихард Феникс. Остров. Книга 2

Глава 66 В обратный путь, в Макавари

Рассвет плавно перетекал в день. Неизменный рыбный бульон разлили по мискам. Рихард всё ещё гонял в голове недавний разговор, Лукреция что-то шила и никому не показывала, что именно.

Она рассказала, что Чародеи не едят мяса, но у её бродячего театра иногда случались тёмные времена, когда приходилось через силу вливать в себя такие же бульоны, как и здесь. От них ненадолго становилось плохо, но с каждым разом чуточку терпимее. Однако девушка всё равно в ужасе отшатывалась, стоило предложить ей хоть махонький мясной ломтик. Оставалась только смириться с такой особенностью и не вспоминать, как в родной деревне всех, кто слишком привередничал в пище, звали «зажорами». Нет так нет — что уж тут поделать. «Зато мне больше достанется», — веселился Рихард, вылавливая белые разваренные кусочки. То ли от близости моря, то ли от необычного путешествия у него появился небывалый аппетит, которому бы точно порадовался отец. И при первой возможности мальчик решил сообщить ему это.

Бульон был горячим, насыщенным, приятно согревал изнутри. Огонь горел ровно, а весь дым устремлялся в окно у входа, не оседая в комнате. Скоро, уже совсем скоро это чудное место останется позади, последние часы на острове-форте утекали сквозь пальцы.

Рихард улыбался своим мыслям, прикрыв глаза, слушал шелест волн за толстыми стенами, мечтал. Охор заговорил, чем вернул мальчика в реальность, девушка подняла голову, рассеяно глянула через плечо на хозяина острова. Видимо, не сразу поняла его слова и попросила повторить. На лице, до этого отстранённом, вдруг возникла гамма эмоций: растерянность, недоверие, обида, — будто великан с самым серьёзным тоном пытался её обдурить.

— Я не понимаю! — Лукреция ойкнула, на миг сунула в рот палец, бросила шитьё под кусок парусины, вскочила и топнула ножкой. — Какая чушь! Где это видано⁈

— О чём ты? — взволнованно спросил Рихард, отставляя миску.

Великан, открыв рот, смотрел на них, обиженный недоверием гостьи.

— Он сказал, что первоФеникс и первоБоа часто встречались, хоть и не были вместе. Они, говорит, придумали какой-то ритуал, когда один зовёт, а другой появляется мгновенно, где бы до этого ни был. Да если бы такая удобная штука существовала на самом деле, это могло бы так всем жизнь облегчить, что не надо было бы трястись днями и ночами верхом и в тележках. Все бы так и порхали по одному слову! Вот это я понимаю: настоящее волшебство из сказок! О таком только мечтать! — Девушка гневно посмотрела на мальчика и проворчала: — Одной этой неправдой он перечеркнул всё доверие к себе, согласись⁈

Рихард улыбнулся и тоже поднялся. Пальцы пробежались по вырезанным на руке перьям. Вот лёгкое насмешливое покалывание — перо призыва Ирнис. Вот летний зной, шелест луговых трав, согретое солнцем дерево — перо Бэна. Вот на безымянном пальце — безымянное. Как мальчик не бился, не смог вспомнить имени, — оно ощущалось кровью и сталью. Он подошёл к девушке, взял её ладони в свои, сплёл пальцы и, глядя в глаза, произнёс:

— Он не врёт. Ты хочешь в этом убедиться?

Она облизала губы и кивнула. Он взглядом указал на ритуальный узор.

— Выбери перо, какое нравится.

— Вот это. — Она, не размыкая рук, очертила шрам на костяшке указательного пальца, недоверчиво глядя в глаза.

— Теперь — жертва: твоя кровь или слюна.

— Ой, — покраснела девушка и дотянулась указательным пальцем другой руки до пера, капля крови появилась на коже между резных контуров и тут же пропала. Чародейка неловко сказала: — Иголкой укололась… Так кстати.

Рихард одобрительно улыбнулся и произнёс:

— Это место на моём теле я завещаю Лукреции. И каждый раз, как я её позову, она должна будет явиться.

Костяшку обожгло льдом, образ северного сияния, что играло здесь каждую ночь, по словам Охора, возник перед глазами. Девушка тихонько ахнула. Она хотела отнять руки, уже разжала пальцы, но вдруг стиснула сильнее, спросила испуганно, чуть с придыханием:

— Я видела цветные огни. Что это?

— Это призыв. Попробуем? — Рихард был спокоен, уверенный, что всё получится.

Она нехотя опустила. Мальчик отошёл на двадцать шагов, повернулся спиной и произнёс:

— Лукреция, ты мне нужна. — И едва успел её подхватить: девушка, вскрикнув, выпала из ниоткуда напротив него.

— Так не бывает! — пискнула она, обхватив его за шею.

Рихард хотел ответить, но за спиной ликовал и оглушительно хлопал в ладоши Охор. Лукреция ахнула, перевела взгляд с него на Феникса и прошептала:

— Он сказал, что именно это видел у первобогов!

Великан пророкотал что-то ещё, тыча пальцем в сторону Рихарда, девушка изумлённо добавила:

— Он просит, чтобы ты и его… как это правильно…

— Привязал к себе, — подсказал Феникс и приблизился к хозяину форта, а тот уже занёс над своей ладонью кинжал, обычный человеческий кинжал, который в огромной лапище казался кукольным.

Большое перо на плече впитало холодный камень и солёные брызги. Охор не пожелал проверять, лишь благодушно кивнул. Теперь их стало пятеро, из которых одного Рихард не помнил. И снова сон о чёрной сотне всплыл в памяти, но такой далёкий, совсем не страшный, будто чужой. В нём было что-то важное… Кто-то… Образы расплывались от шёпота волн, наползали на явь, которая тоже пестрела провалами… Мальчик потряс головой. А был ли он, тот сон, который выглядел как пророчество или знамение — юный Феникс и знать не желал и искренне верил, что такое кровопролитное будущее точно не сбудется.

Лукреция прошлась до спрятанного шитья и обратно, к месту, где её выбросил призыв, оценила расстояние и внезапно стала очень тихой, задумчивой, лишь на губах теплилась лёгкая улыбка. Когда Рихард принёс вторую порцию бульона без единого ломтика мяса, девушка торопливо выпила и вернулась к рукоделию.

Охор, глядя в огонь, заговорил. В тоне его Рихард уловил просящие ноты, глянул в лицо великана. Тот повёл плечами и улыбнулся, Лукреция, обернувшись, перевела:

— Он хочет, чтобы ты перенёс его к себе туда, где много песка и другое племя Фениксов. В пустыню, получается. А потом на остров, если вдруг там окажешься. Помнишь, он говорил про свой сон, где мать-земля рассказала про способ умереть? Ну, надо снова съесть плод с того дерева на острове Ангуис? Клин клином, получается.

— Сделаю это, если там окажусь. Думаешь, он хочет умереть?

Лукреция тихо ответила:

— Может быть. Бессмертие — не самое приятное занятие, наверное. Особенно для последнего из своего рода, который так неисчислимо долго живёт один.

— Наверное, будь он ростом с человека и в каком-нибудь городе, ему было бы повеселей, — подумав, ответил мальчик. — Тогда передай, что я его призову, когда буду там.

Лукреция перевела согласие Охору, тот радостно загудел, и она попросила не отвлекать. Через час, когда с шитьём было покончено, девушка встала и с наслаждением потянулась. Так и не показав своё творение, окинула взглядом гигантскую комнату с вечным огнём в центре и распорядилась:

— Грузите вещи на лодку, аккуратно там всё расставляйте, крепите. Как сделаете, сразу отплываем.

Она приблизилась к огню и, прикрыв глаза, протянула руки, словно озябла.

— А ты разве его не боишься? — с прищуром спросил Рихард, вспомнив разговор на корабле.

— Этот другой. — Девушка покачала головой. — Смотри, он будто находится внутри прозрачной колонны, не выступает за неё, даже искры не разлетаются, как от костра. Мне теперь нравится огонь. Только такой. И мне рядом с ним хорошо. Будто вернулась в то место, куда давно хотела попасть. — Она безмятежно улыбнулась. — Домой.

Блики пламени сглаживали все оттенки, перекрашивали светлую Лукрецию в оранжево-алый, очень живой и тёплый цвет. Даже большой шрам на лице стал менее заметным, не желая портить такую красоту. Рихард невольно залюбовался, подошёл ближе. Внезапный вопрос ужалил сердце, и мальчик без раздумий его задал:

— Хочешь остаться тут?

— Нет. Я быстро здесь заскучаю. Дом для того и нужен, чтобы вспоминать о нём, стремиться к нему и бывать в нём ровно столько, сколько нужно, чтобы не пресытиться. А ты скучаешь по дому?

— Не знаю, — пожал плечами Рихард. Он уже думал об этом, корил себя за равнодушие, взывал к совести, но тщетно. — Я — тут. И мне — хорошо. Когда мы шли в Макавари, тоже было хорошо.

— Наверное, ты этого ещё не понимаешь. — Лукреция погладила его по голове. — Знаешь, говорят, что дом — это люди. Не место вовсе, а те, кто действительно важен. Может быть, твои спутники и есть твоя семья по духу, которая не даёт скучать по кровной родне?

— Хочешь сказать, что и ты, и Охор моя семья по духу? — Мальчик задумался, но эти мысли казались сейчас бесполезными.

— Возможно… Иди уже, собирай вещи, а то мы так никогда отсюда не выберемся.

— Между прочим, — Рихард припомнил мост над кипящим озером, — я могу призвать тебя, если доберусь до Макавари сам… — и подумал, что точно не сможет и потеряется по пути.

Лукреция, будто проникнув в его мысли, помотала головой:

— Не стоит геройствовать. Даже если призыв действует на столь больших расстояниях, я отправлюсь с тобой. Решено! Потеряемся, так вместе! Тебе от меня теперь так просто не избавиться.

— Почему? — брякнул Рихард и покраснел.

Лукреция фыркнула, взяла его за плечи, развернула лицом от себя и, шлёпнув пониже спины, отправила собирать вещи. На пороге он оглянулся на девушку в мягком сиянии пламени и подумал: «Какой „только такой“ тебе сейчас нравится огонь? Неужели фениксов? Если так, то я рад. Очень. Почему? А почему бы и нет», — и заторопился на улицу остужать горящие щёки.

Мальчик и великан быстро управились. Охор приспособил к кольцу на носу лодки длинный канат, показал несколько узлов и как набрасывать петлю, чтобы поймать рыбу-«лошадь». Рихард крепил ящики к маленьким крюкам в полу и на стенах палубной надстройки. Последними проверили щиты. Великан аккуратно, двумя пальцами, потянул рычаги, Феникс одновременно сделал то же самое, и щиты легко поднялись, образовав крышу над палубой. Солнечные лучи упирались в прозрачный купол, преломлялись, брызгали синими и лиловыми пучками света, будто большими иголками голубой сосны. Охор заглянул под него и радостно выдохнул: «О-о-ох!» — и засунул внутрь руку ловя сияющие брызги.

Всё было проверено и уложено, удивительные щиты опущены на треть в воду. Время отплытия пришло.

Лукреция, пряча что-то объёмное за спиной, вышла из форта. Плащ цвета моря реял на ветру за плечами. Тонкая фигура, облачённая в белое с чёрными деталями, казалась крошечной на фоне тёмно-серых валунов стен. Охор в несколько шагов достиг девушки, поднял и перенёс её в лодку.

Молчаливое прощание, невесомые прикосновения — и вот лодка уже заскользила по волнам в сторону корабельного кладбища. Охор поднял руку и опустил. Он стоял, одинокий и брошенный, на холодных камнях, рядом со своим домом-фортом, внутри которого горел вечный огонь. Бессмертный. Последний великан на земле.

Рихард с болью в горле сглотнул, потёр глаза, взглянул на прекрасное синее небо. Морской бриз холодил кожу, выдувал лишние мысли. Следовало настроиться на обратную дорогу, но от чувства расставания щемило сердце.

— Если бы ты не пошёл за мной, твою куртку бы не порвали.

Услышал он позади голос Лукреции, обернулся.

— И что с того? Я просто хотел забрать рекомендацию. — Передёрнул плечами. Узкий ремешок кожаной сумки, которую нашёл в кладовке великана, передвинулся к шее. — Ну порвалась и порвалась — зачем теперь думать об этом? В Макавари у меня много вещей.

А сам подумал: «Если доберёмся». Охор говорил, что нужно держать курс на солнце, но мальчик даже не представлял, как это. Только привыкнул к острову, а тут снова в путь. Да, желанный, но неизведанный толком.

Лукреция замерла у выхода палубной надстройки, кусая губы, держа руки за спиной. Рихард не торопил, лишь поглядывал вперёд. Узкая полоса прибрежного течения несла лодку к остовам древних кораблей.

— Я сделала это для тебя. В благодарность за помощь. Конечно, я об этой помощи не просила, но… Так правильно. Так даже лучше, что я не осталась с Августом на его корабле. Мне делать там совершенно нечего. А здесь… Здесь с тобой быть правильно…

Она не решалась взглянуть ему в лицо, отводила глаза, краснела, слова прерывались частым дыханием. Рихард забеспокоился, не заболела ли девушка вновь, спросил, но та лишь упрямо мотнула головой и показала то, что прятала за спиной.

— Примерь.

Он вспомнил, как Лукреция снимала с него мерки, чтобы сшить куртку, но не ожидал, что получится так. Будто две куртки одна поверх другой. Нижняя, с синим подкладом, из очень мягкой чёрной кожи была чуть ниже бёдер, высокий воротник щекотал кончик носа, длинные рукава плотно облегали ладонь, закрывая пальцы снаружи. Пришлось ещё повозиться, чтобы попасть большими пальцами в специальные отверстия. По краям змеилась серебряная вышивка. Верхняя же часть из грубой кожи была короткой: и рукава выше локтей, и низ с ремнями и массивными пряжками до пояса. Лишь капюшон, большой и низкий, с бархатной окантовкой, будто старался восполнить куцость куртки. На плечах нашиты по пять шипов, и ещё по десять, но мельче, на рукавах. Рихард потрогал — мягкие, из ткани, — интересно, зачем они? Вместительные карманы, крепкие пуговицы, обшитые петли. Сумка, так и болтающаяся через голову, пришлась как раз под туго затянутые ремни, совершенно не мешая.

— Ты это шила всю ночь?

— Да. Как тебе? Не нравится?

— Не знаю, непривычно.

Рихард вытянул руку, почувствовал, что ткань чуть провисла, уже успел себя обругать, что порвал обновку, как Лукреция его успокоила:

— Это на вырост. Как до меня дорастёшь, так можно её уже куда-нибудь деть. А дорастёшь, думаю, очень скоро. Ты… Так взросло выглядишь, когда серьёзный.

— Спасибо, — смущённо проговорил Рихард, закатывая рукава.

Он понемногу привыкал к одеянию, ощупывал, то снимая, то надевая капюшон, который тяжёлым покрывалом ложился на плечи. Мальчик закружился, заглядывая себе за спину, поднял голову, встретился взглядом с Лукрецией, и она тут же отвела глаза. Феникс не выдержал, резко приблизился.

— Что-то случилось?

— Всё хорошо. Немного отойди. Хочу посмотреть, как она на тебе сидит.

Но стоило ему вновь вернуться на нос, как девушка внезапно опустилась на левое колено. На правом лежала рука с чародейской маской. Неожиданно певуче и торжественно, Лукреция заговорила:

— Добрый мой друг, позвольте отныне вас звать повелителем!

Тысячи тысяч шагов мы пройдём,

Будем мы вместе и ночью, и днём,

Свет солнца, луны станут нам путеводными нитями.

Клянусь я на вашей быть стороне!

Я стану поддержкой вам и опорой,

От вас, о, великий, я не отвернусь!

Судьба забалует, истреплет — и пусть,

Ведь будем идти одной мы дорогою,

Я — ваша голубка. И вы — мой герой.

Когда последние слова унёс ветер, Лукреция протянула к Рихарду левую руку. «Помочь подняться?» — мельком подумал он, подходя. Но, нет. Едва ладони соединились, мягкие губы коснулись тыльной стороны.

— Что это, как это, зачем? — опешил Рихард.

— Такая же курта была у короля в спектакля «Иллона — белая голубка короля Эхварда». Видел его? — уже обычным, без драматизма, голосом увильнула от ответа Лукреция и поднялась. Она смотрела в пол, рука её в руке Рихарда дрожала.

— Нет. А что в нём?

Будто решившись, девушка резко выдохнула, отстранилась и надела маску. «Будто спряталась», — с досадой подумал Феникс. Чародейка рассказала:

— Это очень старый спектакль. Его написали на той стороне реки Разлучинки. Он стал очень известным, и каждая, уважающая себя труппа хотя бы раз его показывала. А сюжет там такой: жил-был король, которого звали Кровавый Эхвард-Завоеватель, потому что подчинил он себе множество земель и людей. Когда наскучило ему воевать, он затосковал и принялся давать балы, разъезжать по своим территориям, охотиться. И вот однажды на охоте король Эхвард отбил из когтей коршуна белую голубку. Сжалился над ней, отвёз в свой замок посреди поля алых цветов, выходил, выкормил, залечил её раны. Как только голубка смогла летать, обернулась она прекрасной девой и в знак благодарности принесла королю клятву верности. Тот стих — её клятва. Я всегда мечтала сыграть Иллону, так звали деву-голубку. Но дядюшка поставил этот спектакль лишь единожды, когда я была маленькой. Представь, я играла там пажа короля. Ну не унизительно ли?

— Может, однажды ещё получится сыграть главную роль? — пряча глаза, спросил Рихард.

От выходки девушки его щёки всё ещё пылали, а сердце стучало так быстро, что шумело в ушах.

— Может быть. — Лукреция передёрнула плечами. — Хотя я бы, наверное, переписала финал. Тот мне не нравится вовсе.

— Почему?

— В конце Иллона погибает за своего короля. До этого охотники принесли того коршуна, и он оказался заколдованным женихом Иллоны и бывшим хозяином замка посреди поля алых цветов, который захватил Эхвард. Именно жених — король Мархой — заколдовал свою невесту, чтобы она убила Эхварда. Но Мархой был так ревнив, что и сам обратился птицею, дабы уследить за невестой. Но, став птицей, растерял всё человеческое и забыл, кто он есть. Когда лекари Эхварда вылечили коршуна, Мархой стал человеком, то вспомнил, что желал отомстить противнику. И тогда он забрал лук у пажа Эхварда и выстрелил, но Иллона закрыла короля собой и погибла, чтобы не нарушать клятву. А жених с горя исполнил самую красивую в спектакле арию «Моей Иллоне» и выбросился из окна. Под окном не было алых цветов, но как только кровь окропила землю, цветы сразу появились. Вот такой печальный финал. Пока у меня есть несколько вариантов, как его изменить, но я не могу выбрать.

Рихард прокашлялся и произнёс:

— А мне кажется, что такой финал самый правильный.

— Думаешь? — Ему показалось, что Лукреция пристально посмотрела на него через узкие прорези маски. Помолчав, девушка добавила: — Да, ты прав. Это хороший конец.

Разговор заполнялся двусмысленностью, которую Феникс чувствовал, но не понимал, поэтому спросил:

— Но почему ты сейчас это сказала и… сделала?

— Я так хочу! Хочу быть на твоей стороне, помогать по мере своих сил. Ты против?

— Вовсе не против. Просто я тебя не понимаю. Ведь я не сделал ничего такого…

— Ты пока ещё слишком мал для понимания этого. Я не хочу тебя торопить. Вырастешь — поймёшь. А пока просто уважай желания своих союзников. И, кстати, нам точно надо врезаться в эту рухлядь?

Рихард обернулся и вовремя. Остов галеона был так близко, а течение несло на него так неумолимо, что шансов развернуть лодку почти не было.

Ребята схватились за вёсла. Развернули их лопастями назад и, выставив концы с крючьями, отталкиваясь от скелетов кораблей, правили своё судёнышко по узкому проходу.

— Когда ты хочешь использовать свисток? — тяжело дыша, спросила Лукреция.

— Вот выберемся отсюда… — отдуваясь, ответил Рихард и повернулся лицом к ветру, бьющему в спину. Тяжёлую куртку и сумку он снял и теперь с наслаждением ощущал на разгорячённой коже солёные ледяные брызги и ветер, забирающийся под жилетку.

Исполинский ковчег остался позади. Галеонная фигура чернела на фоне синего неба. Женщина с отбитыми руками и в звёздной короне больше не выглядела олицетворением самой смерти. Рихард кивнул ей как старой знакомой, залез на палубную надстройку и отвернулся, вновь взялся за весло, правил оттуда, смотря теперь только вперёд. Коридор меж скелетами кораблей в этот раз показался короче.

Конец второй книги. Продолжение в третьей книге «Рихард Феникс. Том 1. Книга 3. Море»