Робеспьер

Выбор своего собственного пути

Аррас, утро четверга 8 ноября 1781 г. Маленькая площадь церкви св. Марии-Мадлины оживляется. Верующие идут молиться. Рабочие суетятся на огромной строительной площадке аббатства Сен-Вааст, каменные стены которого недавно высеченные из песчаника и извести, высятся далеко над горизонтом. Несколько истцов, служителей закона и зевак направляются к входу в совет Артуа, главного судебного учреждения провинции. Несмотря на пройденную дверь с бюстом Людовика XIV, дворец - это только старое неудобное здание, которое члены суда[2] делят с городским судом[3] и выборными[4], двумя другими трибуналами. В большом зале заседаний, оконные проёмы которого открыты в так называемые двор и сад Капеллана[5], молодой человек двадцати трёх лет представлен мэтром Либорелем, одним из наиболее активных адвокатов дворца. Максимилиан де Робеспьер недавно вернулся из Парижа, и его имя известно всем. Он добивается приёма в коллегию адвокатов. Согласно обычаю, он одет в широкую чёрную мантию, застёгнутую спереди и украшенную белыми брыжами. Сразу после проверки его дипломных документов, члены суда допускают его дать клятву уважать законы и обычаи королевства и провинции, защищать только те дела, которые он считает справедливыми, с помощью честных средств, и не требовать ненадлежащих гонораров.

Робеспьер выбрал свой путь, свой собственный путь. Вот он адвокат совета Артуа, каким был и его отец, и его дед по отцовской линии, но, пожалуй, с более разнообразной подготовкой и концепцией профессии.

Право и слова в наследство

Историк знает генеалогию Робеспьеров лучше, чем... Робеспьер не мог её знать. Без дворянского происхождения, без знаменитых предков, что мог он знать об истории своей семьи? Слышал ли он разговоры о том Пьере де Робеспьере, который в XVI веке держал в Лансе постоялый двор с вывеской "Город Брюгге"? Рассказали ли ему о расселении его предков в Арне и Энен-Льетаре (современном Энен-Бомоне)? Знал ли он историю должности государственного обвинителя княжества Эпинуа, которая поступила в собственность его семьи в середине XVII столетия? Знал ли того Робера де Робеспьера, который, например, первым стал сеньориальным судьёй, осуществлявшим функции прокурора? Можно в этом усомниться. Его семейная память отслеживает, скорее всего, лишь несколько поколений, причём, в городе Карвене, где, между Аррасом и Лиллем, Робеспьеры в конце XVII века фигурировали среди сеньориальных или королевских служащих. Они служители закона, маленькие, но уважаемые.

На заре XVIII века должность государственного обвинителя и ещё одна, королевского нотариуса, становятся сердцем семейного наследства. После смерти Мартена де Робеспьера (1664-1720), прадеда члена Конвента, они должны были отойти его старшим детям. У него было четырнадцать детей. Третий из его сыновей, достигнув зрелости, именует себя Максимилианом (1694-1762); поскольку никакой должности не предназначалось для него, он изучает право в университете Дуэ, готовится к клятве адвоката перед советом Артуа (1720) и обосновывается в столице провинции. Если отъезд из Карвена и мог стать трещиной, ничто не позволяет определить его как травму, которая надолго отметила бы членов аррасской ветви, вплоть до самого члена Конвента. В социальном отношении доступ в адвокатуру был поощряем; быть лиценциатом права, быть членом коллегии адвокатов, это обеспечивает почётное положение, даже если удача не всегда вам сопутствует.

Женатый на Мари Маргарите Франсуазе Пуато, дочери трактирщика ("У Золотого ангела"), Максимилиан де Робеспьер (дед) имеет пятерых детей, старший из которых это Максимилиан Бартелеми Франсуа (1732-1777). Авторы его именуют на разные лады: он Бартелеми для одних, Франсуа для других... Последнее имя, которое наиболее часто повторялось с середины XX века, приобрело в итоге силу факта. И всё же, даже если один документ обозначает его как Бартелеми-Франсуа, и другой как Бартелеми (а не Франсуа), его первое имя по обычаю должно быть Максимилиан; так его называет его современник Пруаяр, и это единственное имя, которым помечен акт о погребении. Под этим же именем он упомянут в хронике аббатства Доммартен, в долине Отье (Понтьё). Молодой человек появляется здесь в апреле 1749 г. Со своим аррасским "приятелем" Антуаном Корбю; оба желают начать своё послушничество. Однако, менее чем через два месяца, в то время как его друг продолжает свою подготовку, Робеспьер (отец) покидает монастырь, пояснив аббату: "что у него не было призвания к духовному сословию, что он проявлял к этому желание только, чтобы угодить своим отцу с матерью". Стоит ли этому верить? Не отговорка ли это, чтобы просто вернуть себе свободу?

Как бы то ни было, мы вновь находим его во время выступления с клятвой адвоката в совете Артуа, 30 декабря 1756 г. Ему двадцать четыре года, и прошло семь лет с тех пор, как он отказался от вступления в орден. Что он делал в этот промежуток времени? Многие представляли его прилежным и терпеливым на скамьях коллежа, а потом факультета. В действительности, в его обучении большое место занимала практика. Журнал приёма экзаменов права в университете Дуэ отмечает его как бакалавра 2 июля 1756 г., затем как лиценциата 2 декабря того же года; документ указывает, что он был принят "favore oetatis": из-за "достижения возраста". Он также получил специальный статус, доступный всем студентам, которые начали своё обучение в полные двадцать четыре года; для них приём был разрешён на два триместра, вместо предписанных трёх лет. Студенты высоко это ценили, и, несомненно, многие пользовались этим после ученичества у адвоката или прокурора.

Начиная с первых лет работы, Робеспьер (отец) показывает себя как занятой адвокат, часто присутствующий на слушаниях в разных учреждениях города: совете Артуа, городском суде или суде эшевенов[6], очень могущественном в этом городе, гордом своими муниципальными традициями. Он судится, он пишет; он блистательно овладевает словами и правом. Он также создаёт семью, не без поспешности... 3 января 1758 г., в церкви прихода Сен-Жан-ан-Ронвиль, он сочетается браком с дочерью "торговца пивом": Жаклин Маргаритой Карро. Первый из их пятерых детей рождается едва ли через четыре месяца, 6 мая 1758 г.; ему дают имя Максимилиан Мари Изидор. Без поспешного брака его родителей, заключенного с освобождением от двух оглашений и от "запретного времени"[7], которое следует за рождественскими праздниками, будущий член Конвента был бы рождён "внебрачным ребёнком", или иначе "бастардом", если воспользоваться терминами XVIII столетия. Факт, подчёркнутый множество раз, и многие авторы делали из него ключ для понимания личности. Не получил ли Робеспьер вкус к праву и словам исключительно по наследству? Не сохранил ли он также, как рану или пятно, обстоятельства своего зачатия? Если бы всё объяснялось детством...

Дымка семейного романа

В мире, где жизнь остаётся хрупкой, первые годы четы Робеспьер протекают без особых происшествий. Молодые супруги и их сын Максимилиан поселились на территории прихода Сент-Этьен. В то время как контора отца процветает, семья расширяется. В 1760 г. рождается дочь, существование которой будет тесно связано с существованием её старшего брата; её зовут Шарлотта. У её родителей был момент, когда они боялись за её жизнь; рождённая 5 февраля, она была крещена малым крещением[8] на следующий день, и крещена в церкви только 8-го, несмотря на то, что, согласно обычаю, с её братьями и сестрой это было сделано в день или на следующий день после их рождения. Около двух лет спустя, вторая дочь окрещена Анриеттой (28 декабря 1761 г.). 21 января 1763 г., ровно за тридцать лет до казни Людовика XVI, родился Огюстен, другой будущий член Конвента.

Однако если говорить словами Шарлотты Робеспьер, их детство "было полито слезами"[9]. Летом 1764 г. Робеспьеры поселились в приходе Сент-Обер. Здесь молодая мать даёт жизнь мальчику, слишком слабому, чтобы выжить, (4 июля 1764 г.); в тот же самый трагический день ребёнок, рождённый и окрещённый "мудрой женщиной" малым крещением, умер и был погребён на кладбище Сен-Никез, не получив имени. Роды были трудными; мать от них не оправится и скончается 16 июля.

Более шестидесяти лет спустя, в своих "Воспоминаниях", сестра Робеспьера эмоционально вспоминает этот горестный момент. Это потеря матери, но это также потрясение, которое, уверяет она, спровоцировало отъезд отца после её смерти: "Он был неутешен. Ничто не могло рассеять его печали. Он больше не выступал в суде, не занимался делами, он был весь во власти своего горя. Ему посоветовали отправиться на некоторое время в путешествие, чтобы рассеяться; он последовал этому совету и уехал, но, увы, мы его больше не видели: безжалостная смерть отняла его у нас так же, как она уже похитила нашу мать".[10] Другое свидетельство, опубликованное в 1795 г., в свою очередь утверждает, что отец Робеспьера мог, быть может, ещё жить на Антильских островах! Аббат Пруаяр заявляет: "Имея странный характер или неприятности по службе, после проигранного процесса, он внезапно покидает свою страну [...]". Кому верить?

Более столетия историки пытались разгадать тайну. Вероятно, как об этом свидетельствуют Шарлотта Робеспьер и аррасский адвокат Лангле, после смерти супруги отец вскоре поручил детей близким. В то время как обоих мальчиков, Максимилиана и Огюстена, приняли у себя дед с бабушкой Карро, Шарлотта и Анриетта были размещены у двух сестёр отсутствующего отца, ещё незамужних. Робеспьер (отец) не исчезает, однако, тотчас же; первый раз он покидает город в начале 1765 г., чтобы осуществлять судебные функции великого бальи сеньориального округа графства Уази. Он проживает примерно в двадцати километрах от Арраса, куда возвращается время от времени, чтобы судиться; с лета 1765 г., он, по сути, не занимается своей конторой. Вероятно, когда он возвращается в Аррас, у него остаётся время для деятельности. 9 декабря 1756 г., во время болезни, которая будет стоить жизни дофину, он пытается добиться, чтобы Коллегия адвокатов собралась для демонстрации своей "преданности королевской семье" и публично присоединилась к молитвам за выздоровление принца.

Тем не менее, его деятельность становится нерегулярной. Вскоре он испытывает нужду в деньгах, занимает их у своей сестры Анриетты (март 1766 г.), добивается от матери аванса из наследственного имущества, потом отказывается от своей части наследства. В мае 1770 г., когда его мать умирает, он находится за границей, но его сёстры знают, как с ним связаться, чтобы получить подтверждение отказа; он в Мангейме. Приблизительно в июле следующего года, он вернулся в Аррас, но только на несколько месяцев. Он снова уезжает, и потом возвращается ещё раз на значительную часть 1771 и 1772 гг., когда он ведёт дела в различных аррасских учреждениях. В течение этого последнего года дети окончательно теряют отца из виду. Знали ли они, что он стал учителем языка? Известно ли им было, что он был погребён в Мюнхене 6 ноября 1777 г.? Наверняка, нет.

Дети семьи Робеспьер страдали от этого двойного отсутствия. Стоит ли говорить об этом дальше? Свидетельства Пруаяра и Шарлотты Робеспьер призывают к этому... Но, прежде чем уступить, уточним природу их сочинений, часто анализируемых без оговорок.

Наиболее раннее из них было составлено аббатом Пруаяром, который знал Максимилиана де Робеспьера в коллеже Людовика Великого, где был префектом; он также знал его семью, когда жил в Аррасе. Вынужденный эмигрировать в начале 1790-х гг., он глубоко враждебен к Просвещению и Революции, которые он считает "карой" для "виновной" нации. В "Жизни и преступлениях Робеспьера" (1795), он радуется, что "тиран" был "убит своими", но сожалеет, что его дух и "ненависть к королям" уцелели в "многочисленных последователях". В то время, как он опасается, как бы Революция не распространилась на Европу, он намерен проделать работу историка и моралиста, исследуя портрет "порочного" героя, и не боясь перейти границу. Произведение, всё же, не было проигнорировано, так как оно упоминает эпизоды из жизни Робеспьера, о которых недостает информации.

Согласно Пруаяру, уже в ребёнке и молодом адвокате зарождается "чудовище". Так он посвящает первый из трёх "периодов" в своем сочинении "частной жизни Робеспьера", которую он оценивает как замешанную на самолюбии и лицемерии; он заявляет о "пороках" публичного человека. Именно в конце XVIII столетия "истории частной жизни" формируются как жанр, успех которого укрепится в первой половине следующего века. Они претендуют на объяснение общественной жизни путём описания, часто скандального, жизни личной; иногда, но реже, они, напротив, могут воздать хвалу добродетелям. Цареубийца Дамьен, отравитель Дерю, Мария-Антуанетта и многие революционеры, такие как Бриссо, Шометт или Эбер, получили, таким образом, право на одну или множество историй частной жизни, где факты перемешаны с вымыслом, часто запутанным образом.

В какой-то мере "Воспоминания Шарлотты Робеспьер о её двух братьях" тоже сближаются с этим жанром. Начатые в середине 1820-х гг., они были завершены при содействии молодого республиканца Лапоннере, который подружился с сестрой Неподкупного. Они были опубликованы в 1834 г. Больше, чем собой, Шарлотта интересуется своими братьями: Огюстеном и ещё сильнее старшим братом, Максимилианом, клевета на которого, утверждает она, "исказила его характер". Она разоблачает "гнусные биографии", в которых он развлекается, "отрубая головы птицам, чтобы привыкнуть отрубать их потом у людей"[11]. Нет, негодует она, это неправда! Чтобы восстановить истину, она посвящает две из своих пяти глав детству и адвокатской карьере своего "доброго и несчастного брата". Но даже, если на этот раз произведение имеет характер источника, речь не идёт о том, чтобы следовать ему слово в слово, как многие авторы, всё же, делали.

Разница между свидетельствами Шарлотты Робеспьер и аббата Пруаяра в описании юного Робеспьера, конечно, есть. Пруаяр утверждает, что он "был тиранически жесток со своим братом и сёстрами", но Шарлотта возражает: "Любил он нас очень нежно, и его забота о нас и ласки были буквально безграничны"[12]. "Робеспьер опасался своих одноклассников, и не любил ни одного из них", - утверждает Пруаяр, тогда как Шарлотта сообщает: "Его очень любили и учителя и товарищи [...]; он стал защитником младших против старших, стоял всегда на их стороне, даже дрался, чтобы защитить их, когда его красноречие не увенчивалось успехом"[13]. "Что касается моральных качеств, самого лучшего украшения юности, и единственного драгоценного плода хорошего образования, казалось, это к нему никогда не относилось" (узнаём мы от Пруаяра); Шарлотта, напротив, подчёркивает, что её старший брат "отличался крайне мягким и правдивым характером, за который его все очень любили"...[14] Как только они удаляются от простого напоминания о фактах, оба свидетеля больше не говорят о юном Робеспьере: они описывают образ жизни и характер не обычного мальчика, а, скорее, будущего члена Конвента.

И всё же, начиная с этой неясной материи, начиная с заимствованных свидетельств частной жизни - которые предназначены не для того, чтобы сказать "правду", но чтобы обвинить или защитить - некоторые хотели уложить Робеспьера на кушетку и описать травмы детства, которые сформировали человека. Подобный подход смог дать будоражащие исследования, такие, как связанный с ним "Робеспьер" Макса Галло, большей частью граничащие со смешным. Для начала, имеются авторы, которые описывают характер Робеспьера, согласно их чувству "правдоподобности"; они взвешивают свидетельства одних и других, потом судят в пользу того, что они считают "вероятным". Обычно, если они высоко ценят Робеспьера, они следуют свидетельствам Шарлотты, а, если они его не любят, они находят правильными свидетельства Пруаяра; они выбирают между добродетелью и пороком. Несмотря на свои различия, они едины в том, чтобы свести всё к детству, ограничиваясь моделью без любви матери и без образа отца: в десять лет, а также в двадцать или тридцать, Робеспьер - это "сирота". Как вещи могли бы быть настолько простыми?

Есть также те, кто выдумывают романы. Так всё становится возможным, и очевидные проблемы кладутся в основу подхода, который противопоставляется истории; дисциплина имеет свои законы и свои требования.

Представьте себе! Цитируя Шарлотту Робеспьер, сообщающую, что её брат заботился о птицах в клетке, один автор диагностирует идентификацию ребёнка со страдающими птицами, от которой он якобы получал мазохистское удовольствие. Это будто бы не было "невинным", как описывает его сестра. На самом деле, он мог жить в состоянии "перманентных фантазий", которые якобы объясняют травму, вызванную невозможностью идентификации с отцом, одновременно отсутствующим и ответственным за гибель матери. Чтобы бороться с отчаянием от этого "тупика психологического созревания", ребёнок, будто бы, не откладывая, возвращается к своим фантазиям, и вскоре переходит от пассивного страдания к садистскому действию.

Другое откровение: не в силах победить фантазию о кастрации и фантазию о "родительской сексуальности", которая стоила жизни его матери, юный Робеспьер якобы оказывается неспособным принять различие полов; он будто бы к этому приходит, отрицая свои родственные связи, до такой степени, что придумывает себе "семейный роман", в котором он имел бы чистое происхождение, "словом, божественное".

Никто об этом раньше не подумал!

А эта "элегантная завивка", которую, по словам Пруаяра, выставляет напоказ ученик коллежа? Это заменитель пениса, отсутствующего у матери...

Историк же, к счастью, может опираться на источники.

Столичный опыт

В некоторых пунктах свидетельства Пруаяра, Шарлотты Робеспьер и архивов совпадают: они рисуют мальчика жаждущего уединения, всецело погружённого в свою учёбу, требовательного к себе и другим, гордого, выглядящего высокомерным, и горячо желающего преуспеть. Обученный читать и писать тётками, согласно Пруаяру, он поступает в коллеж своего города, где мы его находим учеником четвёртого класса в 1768-1769 гг.; ему одиннадцать лет. Он начал своё обучение с шестого класса, в 1766 г., или позже? Учитывая состояние наших знаний, это невозможно сказать. Достоверно, что он отнюдь не был учеником ораторианцев, как об этом часто писали; между изгнанием иезуитов, в 1762 г., и заселением отцов Оратории, в 1777 г., аррасский коллеж возглавляли живущие среди мирян священники[15]. Учебное заведение, которое предлагает цикл начального школьного образования, насчитывает не менее четырёхсот учеников (декабрь 1766 г.), происходящих из Артуа, Фландрии и австрийских Нидерландов (современной Бельгии).

Однако с началом набора 1769 г., Максимилиан де Робеспьер покидает Аррас ради коллежа Людовика Великого в Париже. Он одарён, но он провинциал; чтобы интегрироваться в новое учебное заведение, он возвращается на один класс назад и покидает четвёртый ради пятого. В то время коллеж Людовика Великого не может соперничать с коллежем Плесси, ученики которого завоёвывают наибольшее количество наград в общем годовом конкурсе; коллежи Мазарини или д'Аркур также превосходят его в престиже. В течение нескольких лет он, всё же, проявляет себя как один из наиболее активных в столице; ибо, здесь, как и в Аррасе, за несколько лет изгнания иезуитов его облик полностью изменился. Независимый коллеж иезуитов сменило, в 1762-1763 гг., заведение, принадлежащее университету. Искусное и христианское образование предоставлялось здесь нескольким дюжинам пансионеров и двум-четырём сотням стипендиатов из двадцати трёх маленьких коллежей, которые были им объединены. Один из них, так называемый аррасский, набравший в конце 1760-х гг. лишь восемь стипендиатов, четверо из которых на свободном назначении отдела управления коллежа Людовика Великого, и четверо других выбраны аббатством Сен-Вааст среди детей Арраса и его диоцеза. Именно одна из этих последних стипендий обеспечена Максимилиану де Робеспьеру, по рекомендации его аррасских учителей и, вероятно, его тёток. Оценки юного ученика не разочаровывают.

В Париже на покрытие расходов на учёбу и пансион Робеспьера, как и всех стипендиатов аррасского коллежа, предоставлялось до четырёхсот ливров в год до набора 1779 года; позже - до четырёхсот пятидесяти ливров. Заведение оплачивало также его диссертации по философии и степень магистра искусств, которыми заканчивался курс коллежа, а потом его университетские звания. В момент особой необходимости оно предоставляет "экстраординарную помощь", как те шестьдесят ливров, выплаченных в августе 1778 г., чтобы позволить юному ученику "удовлетворить свои нужды". Доходы юного Робеспьера были скромными. Может быть, он, как сообщает Пруаяр, также пользуется поддержкой епископа и каноников Арраса, вероломно называя эту помощь "милостыней".

Под строгим надзором светских священников ученик коллежа изучает грамматику и латинские и греческие тексты до третьего класса, поэзию и риторику на двух следующих ступенях, затем философию и точные науки в течение двух последних лет. Робеспьер приобретает очень солидное классическое образование; если он хорошо знает историю и литературу XVII и XVIII веков, то он, к тому же, страстно увлечён языком, сочинениями и героями греческой и римской Античности. Он также блестяще овладевает искусством риторики, которое положит в основу своих работ в адвокатском деле, а затем и на своём политическом пути. Следуя урокам Аристотеля и Цицерона, преподанным учителями коллежа Людовика Великого, он понял, что сила речей опирается на доказательность и аргументы, вложенные в произведение (logos[16]), на игру с эмоциями аудитории (pathos[17]), а так же и в особенности - для Робеспьера - на характер оратора, на образ, который создаёт он сам (ethos[18]). Мы увидим, каким образом, с начала 1780-х гг., он предстанет в образе и сделает себя узнаваемым в качестве адвоката "несчастных", и насколько это будет способствовать, в некоторых делах, исключительной силе его красноречия.

Все, кто знал Робеспьера во времена обучения в коллеже, сходятся в признании его одарённости и трудолюбия; даже Пруаяр, которому это признание даётся трудно, пишет об этом: "менее двух лет ему удавалось блистать среди остальных". Беффруа де Реньи, известный как драматург и журналист под именем Кузена Жака, со своей стороны, вспоминает о "роли, которую играл в коллеже его любезный товарищ по учёбе", и уточняет, что "такой талант, как у него, не создан для того, чтобы быть забытым" (1786). Подтвердить это могут результаты общего конкурса, на котором каждый год награждали лучших учеников коллежей, подчинённых Парижскому университету. Между 1771 и 1776 гг. имя Робеспьера фигурирует почти ежегодно среди победителей, и часто со множеством наград и поощрений.

Свидетельство Пруаяра добавляет к описанию этого яркого жизненного пути один нюанс, который заслуживает комментария. Следует ли верить аббату, когда он утверждает, что, "имея лишь посредственные успехи в риторике, в университетских сочинениях, он, чтобы отомстить за свою униженную гордыню, не колеблясь, вернулся в этот класс снова"? Утверждение, слишком часто принимаемое за чистую монету. Конечно, Робеспьер прошёл класс риторики дважды, но в объяснении этого "униженной гордыней" можно усомниться. Впрочем, простого обращения к списку награждённых на конкурсе 1775 г. учеников достаточно для опровержения. Никогда Робеспьер не получал столько наград, как в конце первого курса по риторике: второй приз за латинскую поэзию, второй приз за толкование латинского отрывка, пятый похвальный лист за толкование греческого отрывка. Это далеко от посредственных успехов, о которых заявляет Пруаяр... Но тогда, зачем, после столь блестящего завершения курса, поступать в класс риторики заново?

Выбор Робеспьера (так как речь, конечно, идёт о выборе) объясняется привилегированными отношениями с профессором Эриво, о восхищении которого "героями Древнего Рима" и о близости с его учеником Пруаяр сожалел: "Никто из его учителей так не способствовал развитию республиканской заразы, которая уже бродила в его душе". Это объясняется также желанием углубиться в одну из ключевых дисциплин коллежа. Речь не идёт о том, чтобы "остаться на второй год", на языке современных терминов, так как это углубление не обязательно было связано с неудачей. К тому же, общий конкурс в Париже предусматривал специальные награды для "ветеранов" класса риторики. Изучение архивов коллежа Людовика Великого позволяет добавить, что путь ученика включает также дважды пройденный четвёртый класс, каждый раз вознаграждённый на общем конкурсе. В XVIII столетии не существовало определённого возраста для поступления в коллеж или для его окончания, и не было единого пути, обязательного для всех.

Сомнительные встречи

Итак, когда он ещё не блистал на финальном конкурсе риторики, Робеспьер был признан в 1775 г. одним из лучших учеников своего коллежа. Не из-за этого ли звания в течение двух столетий существовало убеждение, что его предназначили для роли, которую юноше будто бы выпало сыграть. Ему семнадцать лет. Правящий с прошлого года Людовик XVI должен быть коронован в Реймсе, и, по его возвращении, Робеспьер якобы видел его, встретил, произнёс приветствие... Сколько раз эта необычайная встреча короля и будущего цареубийцы была воплощена на сцене? До сих пор она - обязательный пассаж каждой биографии, ключевой момент многих литературных (таких как "Робеспьер" Ромена Роллана) или кинематографических произведений ("Годы света" Робера Энрико).

И всё же, её не было на самом деле; она лучше, чем какой-либо другой случай, демонстрирует силу фактов, которые всегда повторяются, но никогда не подвергаются проверке. Вспомним для начала само невероятное событие.

Середина июня 1775 г. Уже коронованный в Реймсе (11 июня), Людовик XVI будто бы возвращается по дороге в Париж, в который он торжественно вступит, сопровождаемый Марией-Антуанеттой. Двигаясь от собора Богоматери к церкви св. Женевьевы, он якобы останавливается на мгновенье на улице Сен-Жак, перед коллежем Людовика Великого. Здесь король принимает оммаж от университета, а также, выслушивает произнесённые учеником Робеспьером несколько латинских строф, в которых даётся высокая оценка добродетелям государей и выражено пожелание счастливого царствования. Один за другим авторы приукрашивали свидетельство Пруаяра, ибо это он, и только он, сообщает нам об этой сцене. Представляли юношу, коленопреклонённого в грязи, под дождём, старающегося продекламировать приветствие, которое его адресаты будто бы слушают вполуха; один автор вполне серьёзно предложил добавить ещё и зонт, защищающий ученика. Также описывали нетерпение короля и королевы, утомлённых к концу официальных церемоний, и обиду юноши, который якобы испытал, публично, высокомерие и безразличие власть имущих...

Поищем недостающие сведения. Вот "Реляция о церемонии коронации". Она отмечает, что король покинул Реймс ради Компьеня 16 июня, и что там к нему присоединилась королева. Но Мария-Антуанетта отбывает в ночь с 18 на 19-е прямо в Версаль; что касается Людовика XVI, то он за ней последует на другой день, сопровождаемый своим братом, Месье, и прибудет в замок 19-го к двадцати часам. Таким образом, король и королева не могли быть вместе в Париже. А, кстати, что же с Парижем? Могло ли детальное повествование о церемонии умолчать о "въезде"? Ищем в другом месте. В своём дневнике герцог де Крой упоминает об отдыхе после церемонии: "Я был очень рад провести один несколько летних дней в Париже, что со мной бывало так редко, и там я всюду сновал и колесил, как приезжий". Он прибыл в город 18 июня; разве мог бы он хранить молчание о проезде короля? А вот книготорговец Арди, неиссякаемо любопытный. В своём дневнике, ценном и точном, он не упоминает ни о каком визите монарха, кроме 19 июня. Десять дней спустя он пишет, рассказывая о приёме парижских властей в Версале, что Людовик XVI, вероятно, отказался совершить свой "въезд" позже, 2 июля. "Тайные воспоминания" подтверждают отсутствие въезда, так же как и журнал совещаний городской управы Парижа. Значит, король не проезжал через Париж? В феврале 1779 г. Герцог де Крой это подтверждает и уточняет, что "со времени его восшествия на престол" Людовик XVI сюда "не приезжал, за исключением одного раза, ради заседания парламента[19], без помпы", в ноябре 1774 г. В действительности, возвращаясь обратно, как и выезжал, монарх обогнул Париж по дороге Сен-Дени. Робеспьер не встречал короля!

Легенда становится загадкой. Что об этом думать? Невозможно вынести решение; однако отметим, что, когда есть возможность проверить факты о детстве Робеспьера, приведённые Пруаяром, обнаруживается, что его неточности, его погрешности и его злонамеренные комментарии часто наложены на правдивую основу. Чтобы дискредитировать, он чаще предпочитает искажать, нежели выдумывать. Таким образом, возможно, что встреча с Людовиком XVI произошла в другой момент. Может, представить её 12 ноября 1774 г., по случаю восстановления парламентом своих прерогатив, за несколько месяцев до коронации, что объяснило бы отчасти путаницу дат? Но в тот день не было торжественного въезда, королева не совершала путешествия, а кортеж не останавливался перед коллежем Людовика Великого. Могла ли эта сцена произойти 8 февраля 1779 г., во время торжественной поездки короля, королевы и королевской семьи в Париж, с целью поблагодарить Бога за рождение их дочери, Мадам Французской[20]? На этот раз событие подозрительно напоминает рассказ Пруаяра: 8 февраля был торжественный въезд в Париж, первый со времени вступления Людовика XVI на престол, была месса в Соборе богоматери, процессия карет, а потом церемония в Сент-Женевьев. Также, в тот день кортеж остановился перед коллежем Людовика Великого, где ректор университета выступил с речью; однако, сделал ли стипендиат, теперь студент права, то же самое?

Ещё одна вещь; 8 февраля, уточняет герцог де Крой, "хотя погода была немного пасмурной, было тихо, спокойно и хорошо".

Другая встреча в жизни Робеспьера, также известная (и сомнительная), также имеющая большое символическое значение, будто бы происходит в конце его ученического пути в коллеже. А именно во время курсов философии, когда он обзаводится "безбожными книгами" и постигает "современных философов", как о них говорит Пруаяр. Предпочитает ли он уже тогда Руссо всем остальным? Текст, который мог быть написан Робеспьером в качестве начала одной книги в 1789 или 1791 г., никогда не написанной или никогда не оконченной, позволяет так думать; её название "Посвящение душам предков Жан-Жака Руссо"[21]. Текст этот известен из одного факсимиле, и его аутентичность никогда серьёзно не обсуждалась; верно, что Шарлотта Робеспьер признала почерк своего брата... При этом документ был опубликован в апокрифических "Мемуарах", подлинность которых он мог в то время удобным образом подтвердить. Более того, если начертание и орфография похожи на характерные для Робеспьера, то сами буквы кажутся выписанными с редкой старательностью, имеют округлую форму и часто отделены одна от другой. В определённой степени, это далеко от быстрого, нервного и угловатого почерка Робеспьера конца 1780-х гг. Значит, это искусная подделка? Автограф? Отсутствие возможности изучить оригинал затрудняет вынесение решения.

Учитывая важность этого текста, мы не должны его отбрасывать сразу. Благодаря ему, и только ему, мы можем догадываться о мимолётной и молчаливой встрече юного Робеспьера и стареющего Руссо: "Я видел тебя в твои последние дни, - читаем мы в посвящении, - и это воспоминание для меня источник гордой радости; я созерцал твои полные достоинства черты, я видел на них след чёрных печалей, на которые тебя обрекла несправедливость людей. С тех пор я постиг все горести честной жизни, которая посвящена служению истине". Перед смертью "Жан-Жака" ученик коллежа совершил поездку в Эрменонвиль в 1778 г.? Или, в предыдущие месяцы, он увидел его на улице или в одном из парижских садов, то ли случайно, то ли ища с ним встречи? Как бы то ни было, открытие им Руссо вскоре дополняется чтением посмертных "Исповеди" и "Прогулок одинокого мечтателя", с помощью которых он смог придать смысл тому, что он сам пережил.

Когда Руссо умирает, в том же году, что и Вольтер, выбор профессии уже сделан молодым Робеспьером; он станет адвокатом. Однако прежде чем начать курсы права, он счёл делом чести окончить коллеж с получением степени магистра искусств, выданной университетом (1778). Для будущего юриста это звание не имело никакой пользы, так как оно открывало путь к карьере преподавателя, или к изучению медицины или теологии; так, в коллеже Людовика Великого только четверо из десяти учеников, изучающих философию, претендуют на него. На самом деле, Робеспьер не был исключением, через несколько лет после него сдаёт экзамен его товарищ Камиль Демулен (1781), как и Огюстен Робеспьер (1784). Не будучи обязательным, диплом был торжественным завершением обучения, а также вносил студента в список соискателей званий, который вёл на высшие факультеты университета.

"Я посвящаю себя адвокатуре"

Летом 1778 г. новому магистру искусств двадцать три года, и он ещё подписывается "Деробеспьер", как некогда его отец. Другие, более юные, уже начали своё обучение в университете; он предпочёл подождать. Его решимость сильна; до нас дошло его письмо юрисконсульту, которого долгое время идентифицировали с президентом Дюпати, знаменитым бордосским магистратом, благосклонно относившемся к смягчению уголовных законов. Юный студент, который говорит об окончании курса философии и посвящении себя адвокатуре, утверждает: "Из всех качеств, необходимых, дабы отличиться в этой профессии, я обладаю лишь пылким рвением и сильнейшим желанием успеха"[22]; потом, отдавая дань уважения своему собеседнику, он просит его посоветовать "план занятий", и выказывает готовность встретиться, если тот пожелает. "Я осмеливаюсь просить вас оказать мне эту важную услугу, ибо я убеждён, что не найду более счастливой возможности иметь наставником на адвокатском поприще человека, который должен служить для меня образцом"[23]. Жерар Вальтер справедливо отмечает, что письмо не могло быть посвящено Дюпати, который тогда проживал в Бордо; можно добавить к этому, что оно непременно адресовано одному из знаменитых адвокатов, таких как Жербье, Эли де Бомон или Тронше, а не парламентскому магистрату.

И всё же, запомним это "сильнейшее желание успеха" и запомним этот выбор адвокатского поприща; не будет ли соблазна добавить - такой же, как у его отца и деда? Тем не менее, многие вещи отличают его от его предшественников. Он обучался в крупном столичном коллеже, блистал на общем конкурсе, он готовится пройти курс обучения вплоть до университета и, в отличие от его отца, не из-за "достижения возраста". Более того, он живёт в течение многих лет в Париже, где правовая жизнь резонирует с жизнью интеллектуальной. На большие гражданские слушания спешат, чтобы послушать выступления Жербье и Тарже на судебных процессах; въезжая в город, европейские принцы не упускают возможности отправиться во Дворец правосудия, как если бы они отправлялись на спектакль. И как мог бы молодой человек не купить одни из юридических записок (factums[24]), которые иногда печатались и продавались, как романы; одни из тех записок, где частная жизнь выставляется напоказ, где перо адвоката старается убедить изложением фактов и средств, но также с помощью иронии, юмора, сантиментов, скандальных сцен? Юный Робеспьер также знал о напряжении, спровоцированном ослаблением парламента канцлером Мопу (1771) и о радости, сопровождавшей восстановление его прав Людовиком XVI (1774). Для Робеспьера и многих молодых людей его поколения Дворец правосудия - это, прежде всего, место справедливости; часть идеализма при выборе профессии не должна быть недооценена. Но это место также политическая сцена, театр, где выставляют себя напоказ мастера слова, арена, где завоёвывается слава.

Стипендиат Робеспьер, прикреплённый к коллежу Людовика Великого, записывается на университетские курсы осенью 1778 г. В течение трёх лет, которые приведут его к диплому, он изучает римское право (Институты, Дигесты, Кодекс[25]) и каноническое право, преподаваемые на латыни. Но даже если тогда и поднимались голоса, подобные Дидро, чтобы осудить архаизм программы, которая игнорировала некоторые полезные материи, такие, как публичное право, права людей, естественное право, большая часть современников считала её важной. К тому же, начиная с конца предыдущего века, обучение заканчивалось курсом "французского права"; преподаваемый на вульгарном языке, он позволял затронуть кутюмы[26] и королевские ордонансы[27], начиная с великих текстов Людовика XIV, которые унифицировали гражданское (1667) и уголовное (1670) судопроизводство.

Когда это обучение вело студента к выходу из мира книг для посещения Дворца-театра, оно было не всем по вкусу... Убеждённый в несерьёзности Робеспьера, Пруаяр утверждает, что он "больше любил развивать адвокатское красноречие, которое вело к славе, чем углубляться в науку, которая возвращает человека к действительно полезным для общества законам. Он читал занимательные записки; он следил за знаменитыми делами, он бегал во дворец послушать, как ведётся защита, и выносил своё суждение о самых знаменитых адвокатах". Молодой человек был вскормлен парижской правовой жизнью - об этом свидетельствует его опыт. Наверняка он посещал трибунал до пожара 1776 г. и, прежде чем пойти посидеть в залы слушаний, бродил по его галереям, где продавались статьи о парфюмерии, ювелирном искусстве, галантерее, а среди них и книги; он также знал о реконструкции здания и о возвращении торговцев и зевак.

Летом 1781 г. Робеспьеру двадцать три года; он не подписывается больше "Деробеспьер", но "де Робеспьер". Многие биографы отрицали эту перемену, известную, действительно, только из свидетельства Пруаяра, который не упускает случая её покритиковать. Открытие множества писем времён обучения в коллеже и студенчества позволили подтвердить этот факт, даже если нужно быть осторожными, чтобы не переоценить его значение. Данный выбор можно понять с точки зрения того, какое написание употреблялось в конце XVIII века, и сделан он не иначе, как по причине большей беглости написания своего родового имени: не происходит ли отделение частицы также и потому, что большинство учителей так пишут его имя? Не потому ли ещё, что раньше так подписывалась его бабушка по отцовской линии? Робеспьер на пороге зрелости[28]. 31 июля 1780 г. он с успехом получил степень бакалавра права. 15 мая 1781 г., чуть позже, занял "первое место на публичном экзамене студентов, изучающих право", которое принесло ему вознаграждение в восемьдесят ливров от его коллежа, он выдержал дипломный экзамен. Его обучение заканчивается в итоге экзаменом по французскому праву.

Один из самых блестящих учеников коллежа Людовика Великого готовится к возвращению в родную провинцию. "Согласно отзыву г. директора о выдающихся талантах сьёра[29] де Робеспьера [sic], [...] о его хорошем поведении в течение двенадцати лет, и о его успехах в занятиях, как при распределении университетских наград, так и на экзаменах по философии и праву", отдел управления коллежа[30] вознаграждает его премией в шестьсот ливров (19 июля). Аббат Сен-Вааста также выказывает удовлетворение по поводу назначения стипендии младшему брату, Огюстену, который, в свою очередь, поступает в коллеж Людовика Великого. От класса риторики и до степени лиценциата права он показывает себя почти столь же блестяще, как и Максимилиан. Покидая Париж в 1787 г., он получает от коллежа награду в триста ливров, "для завершения обучения, в котором он проявлял себя отлично".

Уже ставшему лиценциатом, Максимилиану де Робеспьеру необходимо сделать последний шаг: приготовиться к клятве адвоката. Мы уже видели его в момент совершения этого действия в городе Аррасе, 18 ноября 1781 г.; вот он же, несколькими месяцами ранее, одетый в мантию, в парижском Дворце правосудия, который ему хорошо знаком. Именно здесь, утром 2 августа 1781 г., он впервые произносит эту клятву. Думает ли он начать карьеру в столице? Для этого ему понадобилось бы пройти стажировку сроком четыре года; в течение этого испытательного срока его имя не фигурировало бы в списках Коллегии, он должен был бы посещать слушания, участвовать с целью обучения в различных организованных совещаниях и заниматься некоторыми профессиональными делами, но только некоторыми. Нет, он никогда к этому не стремился. Его парижская клятва объясняется связью, которая соединяла Артуа со столичным парламентом. Совет Артуа являлся суверенным в своих судебных постановлениях, но не в своих гражданских решениях, которые в некоторых случаях подтверждались или оспаривались парламентом. В глазах будущих клиентов знание парижского суда - это гарантия компетентности; более того, эта клятва позволяла при случае подписываться престижным титулом "адвокат парламента".

Робеспьер хочет поселиться именно в Аррасе, где живёт его семья. Здесь он становится частью коллегии, едва насчитывающей более восьмидесяти адвокатов. Здесь не нужно нарабатывать никакого стажа; с момента клятвы он попадает в список и может осуществлять все профессиональные действия без ограничений: вести тяжбы, писать и публиковаться, даже в случае сложных дел. Из-за своего происхождения, он также знает, что лучше всего начинать в городе, где его имя известно. Это обнадёживает клиентов; а также помогает завязать полезные связи с поверенными, обременёнными делами, которые часто имеют первый контакт с участниками судебного разбирательства и могут направить их к адвокату.

Робеспьер возвращается в Аррас. Как здесь всё изменилось за время его отсутствия! В "старом городе" епископ недавно закончил постройку своего дворца. Между крепостью и старинным центром теперь вырастает из земли новый жилой квартал. У адвоката нет средств, чтобы там поселиться, и довольно скоро он арендует жильё поблизости от Дворца правосудия. Здесь сердце его города.