Российские Колумбы

ИССЕЛЕЙ

Мы уже заканчивали геодезические работы в Тофаларии, расположенной в Восточных Саянах. Шли тайгой к горной реке, которую предстояло изучить, нанести на карту и дать ей название. Наш каюр Саганов из Верхних Гутар оказался отличным проводником. Он знал тайгу, как свои пять пальцев, не раз спасал нас от голода, предостерегал от опрометчивых поступков. Саганов с одним ножом вступал в поединок с медведем (тофалары не признают тех охотников, которые убивают медведя из ружья).

Черные, с монгольским прищуром глаза каюра всегда светились радостью. Его взгляд точно придавал нам сил в этом трудном походе. Но однажды наш каюр загрустил. Я несколько раз пытался завести с ним разговор, но тщетно. На мои вопросы он отвечал коротко. Как-то каюр вдруг стал нас уговаривать разбить лагерь для ночлега, хотя до реки осталось идти каких-то час-два. Мы не стали противиться, — видимо, у старика были для этого свои причины.

К вечеру тофалар неожиданно исчез, прихватив свой рюкзак с продуктами. Мы стали гадать, куда он мог уйти. Если домой, то почему? Неужели заболел? Вечерние поиски оказались безуспешными. Рано утром мы их возобновили. Уже потеряв надежду, вдруг я заметил огромный лабаз у скалы. Он держался на пяти деревьях на высоте трех метров от земли. Лабаз очень старый, но прекрасно сохранившийся. Таких я еще не встречал. Чувствовалось, что строили его очень тщательно.

На лабазе я увидел нашего каюра. Он сидел с поникшей головой. Перед ним лежал скелет человека, вокруг которого были разложены продукты. На мое присутствие старик не обратил никакого внимания. С его склонившегося лица капали крупные слезы, а когда я попробовал заговорить, только отмахнулся. От реки тянуло прохладой. Стелился туман. С исчезновением утренних звезд появился в лагере старик. Мы продолжили путь.

Уже потеряв надежду, вдруг я заметил огромный лабаз у скалы

Не скоро каюр открыл нам свой секрет. Его сын Исселей среди тофаларов слыл самым сильным и храбрым. Как-то работал он в экспедиции, которая задержалась до поздней осени на том самом месте у речки, где сооружен сейчас лабаз. Продуктов оставалось мало, люди истощали. Несмотря на то, что выпал снег, приходилось продолжать работы. И тут на экспедицию напал не залегший на зимнюю спячку в берлогу или разбуженный рассвирепевший медведь-шатун. Одного геодезиста он измял сразу насмерть. Дважды стреляли в медведя, но неудачно. Рассвирепевший раненый великан вырывал деревья, разбрасывая их в бешенстве по тайге. Его клыкастая черная пасть издавала пронзительный, властный вопль, заливая снег темными пятнами крови. Шатун напал на следующего. И тут Исселей, откинув в сторону ружье, с ножом бросился на зверя. Разъяренный медведь метался с надрывным ревом. Исселей распорол ему живот. Поединок продолжался недолго. Когда остальные подбежали к сражавшимся, и медведь, и бесстрашный тофалар были мертвы. Шатун в предсмертных судорогах задушил лапами Исселея.

Кто-то спросил, зачем построен лабаз.

— Это у нас такой обычай, — сказал старик, — могил мы не роем. У тофов считается грехом копать землю. Вот и хороним на лабазах, деревьях, скалах. Каждый год, когда белкую[4], прихожу с продуктами в гости к Исселею.

Реку мы назвали Исселей и нанесли это имя на карту.