Российские Колумбы

ТОПОГРАФЫ О ЛЫКОВЫХ

В 1982 г. в газете «Комсомольская правда» Василий Песков опубликовал серию статей о семье Лыковых, которые жили на берегу реки Большой Абакан. Журналист писал, что он первый увидел Лыковых и их избушки.

Сразу же ко мне обратились многие наши топографы. Первый телефонный звонок был из Новосибирска. Звонил бывалый землепроходец, с которым мне пришлось долгие годы работать, Андрей Осипович Казакевич, который в 60-х годах, выполняя нивелирные измерения, прошел с отрядом изыскателей по всем рекам юга Красноярского края. Дважды ему пришлось встречаться с Лыковыми, палатка Казакевича две недели стояла возле их избы. Здесь отрядом были выполнены различные измерения для создания топографической карты. Казакевич подарил Лыковым топор, большую кастрюлю и чайник, а те в знак благодарности насыпали ведро кедровых орехов.

Бывший сибиряк (сейчас живет в Баку) Александр Иванович Татаренков, долгие годы проработавший начальником топографической партии и экспедиции, хорошо знал историю Лыковых, его отряды не-однократно бывали в этой семье. На всех топографических картах нанесены изба, броды, тропы, а названия многих ручьев, урочищ подсказали именно Лыковы. Недалеко от избы бензопилой выпилена поляна правильной формы. Она хорошо просматривается и сейчас на аэрофотоснимках. На вершинах хребтов вокруг избы стоят деревянные вышки — пункты триангуляции, которые были выстроены в 40-х годах, а в дальнейшем их обновляли для того, чтобы выполнять геодезические измерения.

Недавно мне удалось встретиться с топографом Британом Шубиным, который работал недалеко от Лыковых. Он назвал мне фамилии топографов, создававших карты этих районов в разные годы. С некоторыми землепроходцами я встретился и попросил описать, как проходили работы по реке Большой Абакан и знакомство с Лыковыми. Много рассказал мне интересного про Лыковых Василий Васильевич Полевцев, фамилия которого внесена в формуляр топографической карты (сейчас В.В. Полевцев живет в Москве). Создатель многих сибирских карт, В.В. Полевцев тридцать лет своей жизни посвятил их составлению, выполнял высокоточные геодезические измерения, покоряя вершины Саян, изучая дикую природу для того, чтобы нанести все на карту, которой еще не существовало. Привожу полный текст письма В.В. Полевцева.

«Весной 1940 г. после окончания института я был направлен в экспедицию № 46 Новосибирского аэрогеодезического предприятия Главного управления геодезии и картографии. Начальником экспедиции был Кудрявцев Донат Михайлович, опытный инженер. Экспедиция базировалась в поселке Майма (Майма-Чезгачак) Алтайского края.

Мне поручили выполнять наблюдения на геодезических пунктах основного ряда триангуляции второго класса, проложенного от водораздела рек Лебедь и Байгол на юг по гольцам между рекой Большой Абакан и озером Телецкое и далее к поселку Кош-Ачаг. Геодезические пункты были установлены на очень высоких труднодоступных горах с отметками от 1500 до 3200 м над уровнем моря в необжитом таежном районе Горного Алтая.

Работа здесь оставила яркие, незабываемые впечатления. Кедровая тайга, горные реки, широкие горизонты, открывающиеся с вершин гор, внезапно налетающие дожди и грозы, альпийские луга с коврами из цветов, множество зверей: медведей, рысей, сохатых, изюбров.

Запомнилась встреча с Лыковыми.

Кроме меня в наш небольшой отряд входили помощник Петр Долгушин и конюх Яков. Все имущество, в том числе приборы и продовольствие, перевозили вьючно на четырех лошадях. На берегах рек делали остановки, оставляли там, как правило, часть имущества и налегке с теодолитом поднимались на вершины к геодезическим пунктам.

Продвигаясь вперед, мы вышли в верховья рек Лебедь и Байгол, затем спустились к реке Большой Абакан на участке восточнее озера Телецкое; каких-либо троп для передвижения, естественно, не было.

В один из ясных дней (в июне, начале июля) вышли, ведя лошадей за повод, на небольшую поляну у берега реки. На поляне стояли три избушки и один-два ветхих небольших сарайчика. Как потом оказалось, была еще небольшая, рубленная из бревен банька. Поляна поросла высокой травой. Здесь Большой Абакан (его верхнее течение) имел ширину не более пятидесяти метров. Из воды высовывались валуны. От быстрого, стремительного течения стоял характерный для высокогорных рек шум, такой, что на берегу нельзя было услышать голос человека.

У домов стояли две лошади. Помню необычный вид этих лошадей: гривы спускались низко, свисая с шеи, закрывая глаза; лошади мерно покачивали пышными, спускающимися до земли хвостами, отмахивая оводов. Необычно было и это жилье среди буйства зелени, вдали от людей. От всего увиденного повеяло стариной. Это первое впечатление в дальнейшем лишь усилилось. Кроме того, чувствовалось какое-то запустение, заброшенность всего хозяйства.

Мы прошли вдоль берега и, выбрав подходящее место в нескольких десятках метров от избушек, разбили свой лагерь, пустили лошадей к траве, поставили палатку.

Из избушки вышла женщина, но быстро вернулась и затем вышла с другой, постарше. Так они постояли, опустив руки, ошеломленные, на приветствие не ответили и ушли в избушку, оттуда в окно выглядывали еще женщины.

К вечеру все же удалось завязать разговор с пожилой женщиной. Она сказала, что мужиков на заимке нет, женщины одни. Но и они, наверное, будут переезжать. На вопрос, где находятся мужчины, они отвечали уклончиво, неохотно. В дальнейшем из разговора стало ясно, что их увезли в город Абакан (более 500 км) представители властей, которые добрались сюда года два назад (1938 г.) и предъявили им какое-то обвинение. Какое — толком не знал никто. Женщины думали, что мы знаем что-нибудь об их судьбе.

И еще. Из разговоров стало известно, что в это забытое поселение в 1936 г. нагрянули недобрые люди и случилось что-то трагическое. Именно после этого часть поселенцев ушла дальше в горы, в тайгу, и живут там и бродят семьями, без вины виноватые.

Незадолго до нашего приезда умерла бабушка 90 лет. Здесь на заимке она и родилась.

О событиях в стране, об Октябрьской революции ничего не знали. Знали только, что «нет царя».

Нам предстояло отработать поочередно четыре пункта в горах. А это значило, что дней двадцать придется базироваться здесь.

Надо было войти в доверие к женщинам, но пока чувствовалась их отчужденность, даже боязливость. Мы также испытывали какое-то недоверие. Ведь кто-то находился в тайге и, может быть, близко, оберегая эту семью (или две семьи), и неясно, как отнесется к нам.

Тем не менее на первый пункт мы вышли налегке, оставив доверительно часть имущества и одну лошадь на заимке. Вернулись дня через три, все было цело и в прежнем порядке.

Однако большему сближению, как хорошо помню, помогло одно событие. Мы находились в палатке, когда услышали громкие голоса и плач. Оказывается, потерялся сын одной из женщин, лет пяти-шести. Поиски ничего не дали, и мать предполагала, что он сорвался с валуна в реку и, конечно, если это так, то утонул. Она кричала, бегая туда-сюда. Другие две женщины также громко звали его (как будто звали мальчика Димой). Видимо, искали его уже давно и были растеряны. Мы, не веря в страшный исход, тоже стали искать и звать. И вот я, проходя мимо сарайчика, услышал что-то наподобие храпа. Дверка была чуть-чуть открыта. Первая мысль — рысь, и, может быть, напала на ребенка. Осторожно подойдя к двери, я увидел такую картину. На медвежьей темно-коричневой шкуре лежал на спине, разбросав ручки, совершенно голый мальчик и тихо храпел, скорее сопел. Я осторожно взял его и вынес к матери. Радость женщин, конечно, была огромная. Отношения наши смягчились. С нами стали разговаривать, подходили к палатке, расспрашивали, кто мы, что делаем, убедились, что у нас самые мирные дела.

Теперь можно было зайти в избушки. Они были невысокие, рубленные из бревен, с ветхими крышами. Добротно сделаны крыльцо и двери. У входа, сбоку от крыльца одной из избушек, висел черный чугунный умывальник, каких нет в обиходе в наше время.

Умывальник имел носик для слива воды, а по бокам — ручки, за которые он был подвешен на двух проволочных прутах. Надо было за носик наклонять этот сосуд и мыться сливаемой водой. Конечно, это из глубокой старины. В другой избушке умывальник был сделан из дерева, но по форме такой же, как и чугунный. Внутри избушек русская печь, занимающая треть единственной комнаты. Деревянный стол, скамейки, деревянная кровать. На полках, укрепленных на стенах, стояли иконы, лежало несколько книг в старинных кожаных переплетах. У печки — черный чугунный ухват с деревянной ручкой, кухонная посуда, частью деревянная, миски, кружки, ведра из дерева, туеса разного размера из бересты. Пол из досок, грубо отесанных, частично застлан.

Ничего брать нам не разрешалось. От нас тоже ничего не брали, да у нас и не было того, чем можно было поделиться. Сахар тоже не брали, хотя я и хотел однажды угостить.

Это были староверы. Гонимые мирской жизнью, они забирались все дальше от людей. И все суровее становилась их жизнь. Здесь им было как будто бы сносно, если бы не страшные события двухлетней давности, когда их тихую жизнь нарушили.

Они разводили скот, кур, сеяли пшеницу, занимались охотой, ловили рыбу. Много было картофеля. Помню, женщины в моем присутствии резали его на мелкие части, расстилали на металлических листах и сушили в печах. Много растапливали масла и заливали его в бочоночки, удивительно добротно сделанные. Оказалось, они готовили запасы для переезда. Куда? Говорили, что в Абакан, но как-то неуверенно. Чувствовалось, кто-то должен подсказать, а вернее, решить окончательно. Это запомнилось хорошо. В избушках и около них было чисто, все разложено по своим местам, убрано. Чистоплотными выглядели и эти трудолюбивые женщины. Они были одеты в домотканую одежду, белую и темно-коричневую. Костюмы старого крестьянского вида, довольно опрятные. На ногах мягкие башмаки из кожи, выделанной кустарно, неяркие платки на голове. Все: одежда, обувь, предметы обихода — напоминало традиционную крестьянскую жизнь, но с сильным оттенком глубокой старины. Этому впечатлению способствовало и своеобразие их речи, как бы пришедшей из Древней Руси.

На вторую гору к пункту мы отправились без конюха, оставив его на заимке. Он был общительным, открытым человеком. Вернулись точно в назначенный день к вечеру. Конюх с женщинами быстро установили большой стол на берегу реки и пригласили меня и помощника к обеду. За столом сидели мы одни. Помню обилие пищи. На столе стояло несколько деревянных мисок с горячей картошкой, простоквашей, сметаной, топленым маслом, медом, шаньгами с творогом. Это уже было ново. Такой пир повторялся два-три раза, один раз с добавлением жареной рыбы. Запомнилась очень вкусная рыба сиг.

Наутро я вышел из палатки и увидел, не без удивления, на дорожке мужчину лет сорока, среднего роста, плечистого. Он стоял вполоборота ко мне. Одет был во все домотканое. Темно-коричневая куртка, брюки, сапоги кожаные, мягкие. На голове островерхая шапка, тоже темно-коричневая. Борода рыжеватая, взгляд недоброжелательный.

— Здравствуйте. Доброе утро, — сказал я, подходя совсем близко к нему.

В ответ — ни слова, повернулся и пошел в избушку. Я видел его еще только раз. Это было в тот же день вечером, когда у берега реки он встречал женщину с котомкой за плечами, одетую в более темную одежду. Она за руку вела мальчика (или девочку?) лет семи.

Днем я, видимо, чтобы внести ясность в ситуацию, зашел в одну из избушек. Мужчины в ней не было. Над открытым подпольем стояли две женщины, а оттуда им подавал мешок с мукой другой мужчина лет 22—25, сильный, обросший редкой бородкой. Разговаривать со мной также не стал и скрылся в подполье. Женщины были веселее, чем раньше, сказали, что они пришли помыться в баньке. И действительно, к вечеру банька дымила, как паровоз.

Этих двух мужчин, женщину и ребенка мы больше не видели. Женщины говорили, что это был сам Лыков.

На следующий день я спросил, кто эти люди, куда они ушли. Ответили, что родственники, приходили в баньку, ушли в свою избушку, что вверху по реке.

Так я узнал, что в пятнадцати-двадцати километрах вверх по реке есть еще изба и люди.

Вся наша жизнь на заимке проходила в темпе, мы не могли терять ни одного часа. Задание было очень напряженное, а сделано было еще мало. Поэтому анализом ситуации, своего поведения в этом поселении особенно заниматься времени не было.

На заимке мы уже были как свои. В один из дней я решил съездить на теплый ключ, о котором женщины говорили, как об очень целебном. Место это расположено недалеко. На косогоре, где бьет горячий источник, был устроен сруб в котловане глубиной около двух метров. Желающий принять ванну спускался в сруб, закрывал деревянной затычкой отверстие внизу и открывал другое, на высоте плеч. Из этого отверстия лилась горячая вода температурой около 38—40° C, видимо радоновая. Через десять минут сруб заполнялся водой, и верхнее отверстие закрывали. После принятия ванны надо было открыть нижнее отверстие для слива воды. После купания ощущалась слабость.

Наступил день отъезда. Женщины продолжали сушить картофель, топить сливочное масло. Другие поселенцы на заимке не появлялись. В день отъезда женщины подарили нам два небольших, плотно завернутых бочоночка с топленым маслом. Остаток лета масло было нам большим подспорьем.

Нам предстояло подняться вверх по Большому Абакану на 15—20 км, проехать мимо избушки, где обитал Лыков, и выполнить работу на двух пунктах, расположенных на высоких горах, поднимающихся от Телецкого озера.

В избушку на левом берегу реки не поднимались из-за недостатка времени. Да и вряд ли можно было рассчитывать в короткий срок завоевать доверие поселившихся в ней людей и войти с ними в контакт.

Женщины сказали, что там, где мы собираемся останавливаться, оборудовано ими овощехранилище, указали точно его место и разрешили брать там все, что будет нужно. Но чтобы потом все закрыть, как было. Там оказались большие запасы картофеля, моркови, капусты, прекрасно сохранившиеся. Перед отъездом мы тщательно закрыли вход в хранилище.

Закончив здесь работу, мы вышли на тропу, идущую к поселку Яйлю на Телецком озере (в 60—70 км). В поселке находилась дирекция Алтайского заповедника. Сотрудники заповедника оказали нам большую помощь в работе.

Названия рек, пунктов триангуляции помню немногие: «Азарт», «Кайрубажи», «Куркуребажи». Последний пункт «Куркуре» на одноименной горе высотой около 3200 м особенно памятен. Мы работали на вершине в сентябре, когда там была настоящая зима.

На гору поднялись втроем от перевала, оставив в верхнем лагере лошадей. Взяли, кроме приборов, минимум одежды, продуктов, снаряжения, хвороста для костра. Никакого альпинистского снаряжения не было. Последний бросок (как говорят альпинисты) сделали успешно, за восемь-десять часов. Конюх сразу же спустился вниз.

Вершина горы была очень узкой (один-два метра) и короткой (не более пятнадцати метров), так что ходить приходилось, как по ножу. Крутые склоны из крупных камней. Пришлось пристроиться на скале между камнями, накрыв их тентом из плащ-палатки. Выход наверх из этой своеобразной пещеры был очень опасным: чтобы не свалиться в пропасть, надо было, прижимаясь к камням, ползком подниматься метров десять.

Все это было обыденно. Но утром мы оказались заваленными снегом. Снег, вернее ураган со снегом, продолжался несколько дней. Спускаться с горы было безумием. Мы находились в плену непогоды. Ждали ее улучшения, хотя продукты уже делили на малые порции, а потом ели только один-два сухаря в день. На восьмой день стало проясняться. К нам поднялся конюх со связкой хвороста и сухарями. Это был героический поступок.

Мы работали на вершине в сентябре, когда там была настоящая зима

У помощника начался бред, галлюцинации. Потом, когда можно было вывести его на самую вершину горы и он смог с моей помощью пройтись, это недомогание быстро прошло.

Работу закончили и спустились вниз. Эти горы, встречи с Лыковыми были уже позади.

Такие эпизоды не были необычными для тысяч геодезистов, первопроходцев, участников великой эпопеи топографического изучения территории страны. Они прошли действительно там, где во многих случаях не ступала нога человека, закрыли множество белых пятен.

Вот и все об истории с Лыковыми. Конечно, память сохранила не все об этих событиях почти полувековой давности…»

Из телефонного разговора со старшим топографом экспедиции Виктором Алексеевичем Вуншем я записал следующее.

Будучи еще школьником (он уроженец тех мест), Вунш дважды встречался с семьей Лыковых на верхнем, где жили братья, и нижнем поселении в верховье реки Большой Абакан, где проживали отец, мать и дочь. При встрече с ними В.А. Вунш фотографировал их, и, когда появилась публикация о Лыковых в газете «Комсомольская правда», выслал фотографии В. Пескову.

Из разговора местных жителей было известно, что семья Лыковых и еще несколько семей проживали с начала 20-х годов в среднем течении реки Большой Абакан до 30—40-х гг. Затем все семьи разбрелись в разные места (Горную Шорию, Горный Алтай), а Лыковы перебрались в верховье Большого Абакана, где и проживали.

В 1962 г., создавая новую высокоточную топографическую карту в районах реки Большой Абакан, топограф из Бийска, Алтайского края, Михаил Петрович Загородников подробно обследовал эти районы, выполняя геодезические измерения, нанося на карту все ручьи, родники, тропы, давая характеристику леса и всех горных рек. Вот, что написала мне жена Загородникова Мария Степановна Илюхина, которая работала в этом же отряде в 1962 г.

«Наша база партии располагалась на левом берегу реки Большой Абакан в заброшенном доме бывшего кордона Алтайского заповедника.

Ранней весной и поздней осенью нашу базу посещали местные рыбаки, приплывавшие из города Абазы Красноярского края на очень больших (длиной около десяти метров) лодках с моторами.

Всех рыбаков мы не помним, кроме Петра Лыкова, который приплывал весной, и было ему в ту пору лет около сорока, а может чуть больше или меньше.

Из их рассказов мы узнали следующее. В период коллективизации два брата Лыковых с семьями не поехали в общий поселок, а пробрались выше по течению реки Большой Абакан (каким транспортом, не знаем) и обосновались на правом берегу реки Большой Абакан чуть ниже устья ручья Бедуй, километрах в трех-четырех от теплого радонового ключа, который расположен выше по течению ручья Бедуй.

На этом месте среди кедрача у них было срублено две избушки из кедровых деревьев огромной толщины (вся избушка высотой более двух метров была сложена всего из трех венцов).

В этот период они согласились, видимо по предложению работников заповедника, работать на кордоне егерями. Но некоторое время спустя, когда приехали представители Алтайского государственного заповедника на этот кордон, они обнаружили в домике аккуратно сложенные вещи (спецодежду), два карабина с боезапасами стояли в углу, а егерей — братьев Лыковых — не было, они ушли.

Спустя какое-то время они убили или поймали (не знаем точно) марала и обдирали его, а их в этот момент увидели егеря заповедника и велели остановиться, когда они кинулись бежать. Они егерей не послушали и продолжали бежать, тогда один из егерей вскинул карабин и выстрелил.

Стрелял он, возможно, чтобы остановить их, но вышло так, что убил одного из братьев. Фамилия этого егеря, который проживает в Турочакском районе на озере Телецком в Камгинском заливе, Хлобыстов.

После этого случая семья одного из братьев ушла еще выше по реке, а вторая семья, возможно, вернулась обратно к людям.

Та семья, которая ушла выше, состояла из мужа, жены и дочери.

В 1958 г. во время ловли рыбы Петр Лыков (племянник ушедшего в горы Лыкова) заплыл высоко вверх по реке Большой Абакан, аж до того места, где в него вливаются три притока, плыл на шестах, и потому очень тихо, не слышно. На берегу реки он увидел двух мужчин, которые, заметив его, стали уходить. Петр Лыков окликнул их: «Дядя, ты зачем уходишь? Я тебя все равно узнал». Тогда они остановились и подошли к берегу. Разговора у них, как у родственников, не получилось. Дядя у племянника не поинтересовался даже своими родственниками в «миру», а предложение племянника вернуться к нормальной жизни не захотел и слушать. Информации у них не было никакой. Они даже не знали о том, что была Великая Отечественная война. Двоюродному брату Петра Лыкова было в то время лет около шестнадцати, выглядел он болезненно и стоял молча, полу-отвернувшись. Племянника дядя не пригласил к себе и сказал, что живут они вдвоем с сыном. Петр Лыков спросил у него про тетю и про сестру свою двоюродную, которую он знал. Дядя ему сказал, что они умерли, а про другую сестру и брата вообще ничего не сказал. Петр предложил ему взять у него мешок соли. Дядя задумался, а потом с сожалением сказал, что не нужно. Привыкнуть, говорит, очень легко, а вот отвыкать очень трудно. Петр увидел у него за поясом топор, который состоял только из обуха и сразу же начиналось лезвие. Он предложил дяде свой топор. Тот не отказался и поблагодарил его за это. Затем они с сыном повернулись и ушли в лес от берега».