Русский Бокондо

ГЛАВА 39

Взрыв моста через Модер остановил продвижение англичан. Без железной дороги снабжать такую огромную армию в малонаселенной стране оказалось невозможно. Непривычная нехватка продовольствия, фуража, боеприпасов сразу же сказалась на духе войск. Многокилометровые переходы по пыльным дорогам выматывали солдат и наносили большие потери, чем самые жестокие сражения. Многочисленные журналисты, аккредитованные при войсках, писали душераздирающие репортажи о «лишениях наших бравых парней», не имеющих порой горячей пищи, вынужденных пить сырую воду, страдающих от солнечных ударов и поносов, до крови стирающих ноги во время бесконечных маршей.

Известный поэт Редьярд Киплинг, активно создававший по всей Англии «ружейные клубы» и организовавший сбор пожертвований в пользу солдатских семей, лично прибыл на фронт. Вскоре вся Англия повторяла строки его стихотворения с непоэтичным названием «Сапоги»: «День-ночь, день- ночь, мы идем по Африке… все по той же Африке… где пыль-пыль-пыль от шагающих сапог и отдыха нет на войне солдату».

Действительно, отдыха не было Остановка английской армии ободрила буров, их небольшие конные группы рассыпались по всей территории Оранжевой Республики, разрушали мосты, перерезали телеграфные линии, истребляли патрули и отряды вражеских солдат, занимавшихся сбором продовольствия и фуража. Генерал Преттиман, назначенный военным губернатором Блюмфонтейна, рассылал грозные приказы, требовал навести порядок в тылу, усилить караульную службу, расправиться с неуловимыми «коммандос».

Но напряжение боевых действий сказалось и на бурах, они испытывали еще большие трудности в снабжении и пополнении войск. Не связанные строгой дисциплиной регулярной армии, многие из них возвращались в родные места для того, чтобы немного отдохнуть, а потом продолжать борьбу с англичанами. Численность коммандо катастрофически сокращалась. Первые успехи партизанской тактики, казалось, подсказали выход из создавшегося положения. На военном совете, в котором принимали участие президенты обеих республик и командование войск, после многочасовых дебатов было решено действовать отдельными коммандо, каждое из которых разделялось на отряды по 25 человек и самостоятельно обеспечивало себя боеприпасами и продовольствием. Обо всем этом Николай узнал, вернувшись в Преторию. На подушке своей койки увидел два конверта. Первым вскрыл тот, что был надписан по-русски. Людмила кратко сообщала, что полевой госпиталь расформирован, она возвращается в Йоханнесбург и будет работать в городской больнице. Церемонно заканчивала приветами и поклонами от всех врачей и медсестер, а также приглашала на чай, «если будете проездом в наших местах». Подписалась сдержанно- «С уважением, ваша…» Ну и конспирация! Да в таком письме самая строгая классная дама не найдет ничего предосудительного.

В другом конверте находился счет из парикмахерской. Тоже вполне невинный, ведь война войной, а стричься надо. Вот только, если к сумме счета прибавить известные цифры, то можно получить точное указание о месте и времени встречи.

Князь за последнее время мало изменился. Весело подмигнул темным глазом.

— Ну что, лейтенант, навоевался? В каком чине кончил кампанию? Вон нашего подполковника Максимова буры за храбрость генеральским званием наградили, да и немало других отметили. Нашего гвардейца, Алешку-гусара, помнишь? Только сегодня утром узнал, что англичане его в плен возле самого Кейптауна взяли. Это он с генералом Девитом туда добрался — по вражеским тылам рейдом ходили. Теперь ему прямая дорога на остров Святой Елены.

— Как Наполеону?

— Точно так. На этом острове британские власти развернули лагерь для военнопленных. Так что этот гусар домой еще раньше нас вернется, будет ему, что дамам рассказать.

— Ну, меня Бог от плена миловал. В случае чего скажу, что о войне и слыхом не слыхал, все это время в тыловой мастерской слесарничал.

— Именно так, лейтенант. Нам известность ни к чему, тем более сейчас.

— Это как понимать? — насторожился Николай. — Ведь здесь война к концу идет, а у нас дома и своих дел хватает. Меня же в Африку не ради этой войны посылали.

— Вы, Николай Васильевич, абсолютно правы. Собранная вами информация многого стоит, из дома за нее велено вам передать благодарность. — Князь стал серьезным. — Теперь посмотрим, как обстоят дела в здешних местах. Решение руководства буров перейти к партизанской борьбе означает, что рано или поздно вся эта территория будет оккупирована английскими войсками. Против регулярной армии никакие формирования без поддержки извне долго не продержатся, и их сопротивление будет сломлено. Уже сейчас некоторые иностранцы покидают Трансвааль. Как вы полагаете, что произойдет дальше?

— Англичане начнут наводить здесь свой порядок, предоставят политические права уитлендерам. Какая-то часть буров будет вынуждена смириться и начнет приспосабливаться к создавшемуся положению. Но что нам-то с вами делать? Достоверную информацию мы вовремя дали, конфликт кончается…

— Дорогой мой, конфликт еще не кончился. Как вы правильно сказали, часть буров приспособится к новым порядкам, но другая часть продолжит борьбу. Тем более, что некоторые державы будут ее поддерживать, чтобы не дать Великобритании развязаться с южноафриканским кризисом. России по-прежнему необходимо точно знать, что происходит здесь. Пока — не без нашей с вами помощи — это удавалось. Хотя всякого рода общественные комитеты и добровольные осведомители без конца буквально бомбардируют Петербург своими депешами и проектами. Не исключаю, что некоторые из них, вольно или невольно, работают на третьи страны, которые заинтересованы в том, чтобы окончательно испортить англо-российские отношения, что не может не сказаться на нашей политике и в Европе, и на Дальнем Востоке.

Князь замолчал. В тесном номере гостиницы, где велась беседа, наступила тоскливая тишина. Слышно стало, как колотится о стекло мохнатый мотылек, залетевший сюда с улицы. Николай встал, поднял оконное стекло, выпустил насекомое.

— Значит, мне и дальше здесь сидеть?

— И тебе, и мне, и еще кое-кому. Англичане на какое-то время всем иностранцам сюда въезд запретят, а лишних вышлют. У тебя же с бурами налажены отличные отношения, их надо сохранить. Сам пока затаись, смени имя. Документы, деньги, связь — все получишь.

— Что потом?

— Потом будет сигнал: «с якоря сниматься»! Тебя будут ждать.

— Где сами собираетесь находиться?

— Буду в здешних краях. Я человек свободный, политикой не занимаюсь, по Африке путешествую ради собственного удовольствия. На днях опять в Лоренцо-Маркес придется съездить. Там англичане что-то очень интересное затевают, хотят через Португальский Мозамбик свой экспедиционный корпус перебросить и бурам в спину ударить. Им в этом мероприятии другие державы хотят помешать, боятся, что берег Индийского океана в этом районе станет английской колонией. Надо эту информацию проверить. Ожидай меня через две-три недели.

Тогда Николай не мог знать, что виделись они в последний раз.

Спустя много дней через верных людей узнал, что князя нашли мертвым в какой-то портовой гостинице. Рядом лежал его револьвер. Португальские власти над расследованием дела долго головы не ломали. Просто в бумагах отметили, что некий русский путешественник погиб от неосторожного обращения с собственным оружием.

На встречу с Якобом Николай направился в Дом правительства. Постоял у главного входа, обрамленного мощными колоннами в древнегреческом стиле, посмотрел, как личная охрана президента грузит на подводы какие-то ящики и мешки. В воздухе носились черные хлопья сожженных бумаг. Власти Трансвааля готовились к эвакуации. Люди говорили, что где-то в горах на востоке будет создана новая штаб-квар- тира правительства. Мрачный часовой преградил дорогу:

— К кому?

— Я из арсенала. Хочу по делу видеть господина Якоба ван Геллена, — ответил Николай, сообщил пароль.

Часовой остановил одного из охранников, грузивших подводы.

— Отведи этого иностранца к генералу. Веди не через центральный зал, там архивы пакуют и просили не беспокоить.

Якоб опять сменил свою внешность. Сегодня он уже не походил на того человека, который посылал людей рвать мост на Модере. Опять был выбрит и элегантно одет, даже пахнул духами. Только запавшие глаза говорили о смертельной усталости, да седины прибавилось на висках.

Ему ничего не пришлось объяснять, понял с полуслова. Показалось, что даже обрадовался.

— Согласен с тобой. У нас сейчас война пойдет в вельде, по старине, как отцы и деды воевали. Тебе, да еще после ранения, этого не выдержать — спать людям придется под открытым небом, питаться кое-как. Да и местности не знаешь, костер без дыма не разведешь, да и воду в высохшем русле реки не найдешь. Скройся в каком-нибудь большом городе, где много уитлендеров. Лучше всего в Йоханнесбурге, там и работу будет легче найти.

— Городским властям придется налоги и разные сборы платить, так надо надежными бумагами обзавестись.

— Не беспокойся, прямо сейчас сделаем тебе свидетельство о том, что весь этот год работал в железнодорожном депо Претории, там получил травму и был признан негодным к военной службе. У тебя новое имя? Ну так паспорт прямо сейчас и напишем, пока еще не все бланки запаковали. Ты только потом его о штаны потри или в ладонях, помни, чтобы он не очень новым казался.

— Мы связь будем держать?

— Конечно. Видишь, я генеральское звание получил, хотя на поле боя очень мало пришлось покомандовать, все больше дело имел с такими, как ты, да с дядюшкой Реденом и его мальчиками. Теперь приходится новые задачи решать, думать и о политических методах борьбы.

До Йоханнесбурга пришлось ехать в переполненном до отказа поезде. Многие надеялись укрыться в большом промышленном городе и переждать это смутное время. Ехали целыми семьями, нагруженные чемоданами и узлами, на промежуточных станциях с боем брали вагоны, кучились на платформах, висели на подножках.

Даже вагоны, надписи на которых предупреждали, что они предназначены только для перевоза кафров, оказались переполненными белыми пассажирами. Правда, самих кафров не было видно. В эти смутные дни они явно предпочитали не попадаться на глаза и старались отсиживаться в рабочих бараках или пригородных поселках.

Именно в таком вагоне не без труда Николай нашел себе место. Хорошо еще, что вещей было мало — небольшой саквояж с бельем да сумка из бычьей кожи, в которой хранил свои инструменты. Ехали медленно, долго стояли на полустанках, а то и просто в чистом поле. Может быть, потому, что на стенах вагона красовались надпись «только для черных», в нем не оказалось ни одного бура. Если они и были, то предпочитали помалкивать, а вот голоса уитлендеров звучали громко и решительно.

Все единодушно ругали войну, безработицу, дороговизну, не стеснялись в выражениях по поводу политики бурского правительства и действий английского командования.

— И те, и другие — идиоты! Налоги дерут, а истратить деньги с толком не умеют — развоевались, хотя мы уже почти договорились с бурами о соглашении.

— Конечно, уже совсем сторговались.

— Из-за тупости этих дармоедов все производство стоит.

— Война это бизнес, и в ней терять время так же глупо, как и в торговле, — громко произнес сидевший рядом с Николаем господин в долгополом сюртуке. — Этот фельдмаршал Робере после сдачи армии Кронье топчется на одном месте, ждет неизвестно чего. У нас в Вашингтоне вся эта свора чиновников в лампасах и позументах сидит на жалованье и за каждый цент отчитывается перед Конгрессом, который мы сами избираем. Только так и можно контролировать этих типов.

— Вы согласны со мной? — обратился он к Николаю, воинственно тряхнув козлиной бородкой.

— Я простой механик, мало разбираюсь в политике, — ответил тот, стараясь подчеркнуть немецкий акцент. По новым документам так и остался выходцем из Саксонии, осевшим в Претории, хотя на всякий случай сохранил и свой прежний американский паспорт. — Могу только сказать, что если машина в исправности, то она должна работать. Иначе за нее не стоило и платить.

— Да сейчас они все не работают! — с горечью произнес другой господин, сидевший у окна. — Вон взгляните, мой красавец Краун-Дип, замечательный рудник, на богатейшем пласте расположен, а теперь из-за войны он давно стоит. Нет ни угля, ни запасных частей для машин. Да и не он один, а весь Ранд остановился, хотя совсем недавно на нем получали почти половину всей добычи золота на Земле.

— Простите, что такое Ранд? — спросил Николай.

— Так для краткости мы называем Витватерсранд, горный кряж, на котором стоит Йоханнесбург со всеми его пригородами. В его недрах скрыты богатейшие золотые залежи. Еще недавно — лет десять — пятнадцать назад в этих местах только редкие фермы стояли и каждый мог обогатиться. Застолби участок 150 на 150 футов, заплати десять шиллингов и копай. Сейчас из наносов золото вымыли, но глубоко в жилах его еще больше. Эх, если бы не война!

За окном вагона уже тянулись шахтерские пригороды Йоханнесбурга. Многочисленные трубы их котельных и мастерских не дымили, только ветер поднимал красную пыль над отвалами пустой породы.

На перроне еще издали увидел маленькую фигурку, что стояла в стороне. От радости перехватило дыхание — встречает! Сколько же она ждала — ведь поезд пришел с большим опозданием! Решительно пробился через толпу, крепко обнял и звонко расцеловал.

— Фи, как неприлично! — раздался за спиной осуждающий голос.

— Что поделаешь — война. Полное падение нравов.

— Так обращаться с женщиной в общественном месте!

Николай резко повернулся, повел плечом:

— Это не женщина. Жена!