Русский Бокондо

ГЛАВА 40

Поселились в небольшой квартире на верхнем этаже. Дверь выходила на веранду, огибавшую трехэтажный дом, окна спальни глядели в тихий двор, а крохотная гостиная вмещала шкаф для посуды, стол и четыре стула. Кухня и остальные удобства находились в конце коридора. Николаю, привыкшему к габаритам корабельных кают, а за последнее время и к окопному комфорту, все это казалось более чем достаточным. Людмила, видимо по женской деликатности, на все это не обращала внимания. Во всяком случае, были вместе, а по здешним ценам плата за квартиру оказалась и не столь уж высокой.

Вечерами сидели вдвоем на веранде и любовались закатами. Солнце опускалось за безлесые и изрытые старателями склоны горы Клиприверсберг, затихал городской шум, а по этажам разносился звон посуды, вкусные запахи, воркущие женские и звонкие детские голоса. Тишина и уют успокаивали и расслабляли.

Свет любимых глаз и теплое кольцо рук могли заставить позабыть обо всем на свете.

Но на поиски работы Николай отправился уже на другой день. Мотаться по довольно хаотично расположенному городу, с запада на восток протянувшемуся вдоль железной дороги, не пришлось. Прямо направился в центральный район Брамфонтейн, где сосредоточились главные офисы и конторы многих фирм и компаний. В одном из солидных домов возле Биржевой площади, закрытой для проезда экипажей цепями на чугунных столбах, нашел контору под не очень оригинальной вывеской «Смит и компания». Там и выложил на стол рекомендательное письмо от Якоба.

Незнакомый седой господин неторопливо прочитал его, потом пытливо взглянул на посетителя.

— Здесь написано, что имеете освобождение от военной службы по состоянию здоровья. Чем больны?

Николай задрал на спине рубаху, показал длинный шрам.

— В депо на кране трос оборвался, задело концом. Полго- да в больнице провалялся.

Господин согласно кивнул.

— Сами понимаете, время такое, что на слово верить трудно, да и власти могут потребовать проверки. Сейчас в делах застой, могу предложить только место охранника на складе нашей фирмы.

Жалование положили скромное, но перед молодой семьей денежная проблема не стояла. Хозяину выложили плату за шесть месяцев вперед и, чтобы не было лишних разговоров среди благонравных соседей, оформили брак в мэрии. Сами решили, что обвенчаются при первой же возможности, как только найдется православный священник. Венчаться с пастором Людмила наотрез отказалась. Столь же решительно заявила, что работу в местной больнице не бросит.

Николай быстро освоился в этом шумном многонациональном городе, где шахты имелись чуть ли не в каждом квартале и отвалы пустой породы можно было видеть почти на каждой улице. Разобрался в этом скоплении шахтерских поселков и деловых центров и, как заправский старожил, стал называть его Джоуберг. Как и полагается уитлендеру, завел знакомства в своем кругу, но по причине флегматичного характера и регулярно демонстрируемой политической серости не принимал участия в жарких спорах о действиях властей.

В городе было неспокойно. Тысячи людей бежали сюда, надеясь спастись от ужасов войны, но она шла следом, несла безработицу и дороговизну. Если и раньше Джоуберг был известен своими высокими ценами, то сейчас многие продукты совсем исчезли и достать их было нельзя ни за какие деньги. Участились грабежи, и полиция не могла поддержать прежний порядок.

Но все претензии в адрес властей смолкали, стоило только кому-нибудь упомянуть о чернокожих рабочих. Их поселки сплошным кольцом опоясывали город и на каждого белого жителя приходилось не менее семи африканцев. Это были не бессловесные деревенские кафры, а «парни из бараков», не один год проработавшие плечом к плечу с белыми рабочими в шахтах и на производстве. Они уже о многом знали, освоили новые профессии, которые и не снились их дедам, и с гордостью, словно парадные мундиры, носили свои драные рабочие робы и помятые шахтерские каски. Из-за безработицы и нехватки продовольствия кое-кто из них разошелся по округе, но многие остались в поселках. Их присутствие внушало опасения всем — и бурам, и уитлендерам. Все чаще звучало: «Когда же придут англичане?»

Война продолжалась. Фельдмаршал Робертс и его войска медленно двигались вдоль железной дороги, на которой теперь буры взрывали все, что могли. Английские саперы восстанавливали разрушенное, поезда с пехотой и артиллерией делали очередной бросок, и все начиналось сначала. Бурские «коммандосы» еще совершали смелые рейды, брали в плен целые батальоны англичан, захватывали батареи и склады, но все это были лишь отдельные успехи. 31 мая 1900 года британская армия вошла в Йоханнесбург. Англичан встретила делегация муниципалитета и толпы восторженных африканцев, уверенных в том, что пришло избавление от власти белых хозяев. Все они пели, плясали и на радости жгли ненавистные пассы, которые должны были постоянно иметь при себе и предъявлять по первому требованию прежних властей. Некоторые горячие головы уже требовали для чернокожих избирательных прав и предоставления мест в муниципальном совете.

Город гудел от грохота тамтамов и праздничных криков, не обошлось без разгрома нескольких лавок и пивных. Два дня конные патрули англичан и местная полиция общими усилиями наводили порядок. Только после этого в Йоханнесбурге наступило спокойствие. Горожанам военные власти рекомендовали заниматься своими обычными делами, а всем чернокожим в обязательном порядке было приказано иметь пассы. Впрочем, большинство «парней из бараков» оказались мобилизованными в транспортные бригады и под конвоем отправлены подальше от города на восстановление железных дорог и другие строительные работы.

Через неделю, после короткой перестрелки на окраине, была взята и Претория. Президент Крюгер с оставшимися силами отошел на восток к границе с Португальским Мозамбиком. Партизанские действия продолжались.

Работа по охране склада не была в тягость. Кроме Николая, там числилось еще несколько неразговорчивших личностей, и, сославшись на нездоровье, всегда можно было не являться на склад и заниматься собственными делами. Но однажды мальчишка-посыльный принес записку с просьбой прибыть в контору.

Николай вошел в кабинет управляющего и тихо ахнул. Перед ним в форме капитана английской армии стоял Том. Посуровел, стал вроде бы пошире в плечах. Улыбался старому знакомому, попыхивая трубкой. Пускал ароматный дымок сквозь пышные усы. Не дожидаясь вопросов, сообщил:

— Я теперь помощник главного редактора английской армейской газеты, на время войны получил офицерское звание.

— Как это тебе удалось?

— Ты же сам, еще в Кейптауне, сообщил мне, что в порт, кроме войск и вооружения, доставлена походная типография. Вот теперь, по приказу командования, печатаем не только карты и приказы, но и газету «Френд». Это настоящий друг солдат, который сообщает новости с поля боя, напоминает о старой доброй Англии и предупреждает о коварстве буров. Главный редактор газеты полковник, старый вояка, он отлично знает солдатскую душу, но не разбирается в африканских делах. Вот я и нахожусь при нем в качестве консультанта и переводчика.

— Здорово ты устроился! Все новости первым узнаешь!

— Кроме того, газетная работа помогает завести очень полезные знакомства. Работал вместе с Редьярдом Киплингом, его «Казарменными балладами» и другими произведениями вся армия зачитывается. Он, когда был в Южной Африке, писал и для нашей газеты. Мы и сейчас продолжаем переписку. Еще мне из Англии часто пишет молодой журналист Уинстон Черчилль. Тоже побывал в наших краях, попал в плен к бурам, но сумел бежать. За поимку даже назначили награду в 25 фунтов стерлингов! В Лондоне был встречен как национальный герой, а сейчас уже выходит его книга о последних событиях в Южной Африке! Говорят, он далеко пойдет — могут избрать даже членом парламента!

— Ну ты, Том, совсем расхвастался! — сказал вошедший Якоб. На этот раз на нем были котелок, модный пиджак и полосатые брюки. Точно такие же, какие носили клиенты многочисленных контор, расположенных вблизи Биржевой площади: — Здравствуй, Питер. Пусть он тебе теперь и про Сесиля Родса расскажет.

— Да, теперь мы очень близко знакомы. Когда с Кимберли сняли осаду, я первым взял интервью у такого всемирно известного человека, — чуть прищурился Том.

— Где сейчас эта сволочь? После этой осады он мечется как загнанный зверь, уже успел побывать в Англии, Италии, Египте… — Якоб перехватил настороженный взгляд Николая и добавил: — Не беспокойся, в этом крыле дома на обоих этажах нет чужих. А на слова Тома не обращай внимания, у него такая работа — говорит одно, а делает другое.

— Сейчас Родс опять в Англии, болеет и консультируется с врачами.

— Очень хорошо, пусть лечится, но глаз с него не спускай. Теперь о твоем деле, Питер. Надо сменить работу. Оккупационные власти начинают проверку населения, всех подозрительных ожидает высылка в специальные лагеря. Если не возражаешь, то поработаешь у Тома в газете.

— Но я же совершенно не знаком с журналистикой.

— Не беспокойся, приставим тебя к печатной машине, будешь ручку вертеть, детали всякие смазывать, — сказал Том. — Наш полковник конфисковал типографию одной из городских газет и приказал набрать новый штат из проверенных людей. Все наше печатное оборудование следовало в эшелоне, который вот его молодцы пустили под откос. Сам я только случайно там не оказался.

— Извини, ошибка вышла, — вздохнул Якоб. — Ребята погорячились, хотели состав с артиллерией взорвать, да заряд раньше времени сработал. Кстати, Питер, пришлю к тебе их, проконсультируй немного, а то еще что-нибудь натворят.

— Не пора ли кончать все это, Якоб?

— Ты о чем это?

— О войне, — тихо ответил Том. Его голос звучал печально, а глаза смотрели холодно и жестоко. — Нам ее уже не выиграть и никто не придет на помощь. Ты должен знать, что при участии голландских дипломатов президент Крюгер и некоторые его советники уже изучали возможность заключения мира.

— Даже так?

— Да, даже так. Ты сам знаешь, какие силы собрала Англия. Видел, сколько ее солдат было в Йоханнесбурге. А сколько их на других участках фронта? Да, мы еще можем сражаться, но победы не будет. Будут только новые жертвы.

— Ты хочешь сказать, что война была ошибкой и нам следовало просто стать на колени и целовать руки Родсу и его хозяевам в Лондоне?

— Нет, мы поступили правильно и дали отпор. Теперь Англия будет считаться с нами. Но запомни, наша трагедия — это трагедия каждого маленького народа, земля которого, по воле Господа, богата дарами природы и который живет рядом с более многочисленным и сильных соседом. Угроза поглощения всегда существует, поэтому надо находить компромисс. Что будет, если нас перебьют? Кому достанется эта земля? Англичане в Африке жить не собираются, у них своей земли хватает на всех материках. Значит — кафрам?

Том остановился, вздрагивающими пальцами взялся за коробок спичек. Чиркал и ломал их одну за одной, пытаясь разжечь погасшую трубку. Якоб молчал, упершись невидящим взглядом в стену. Николай сидел, затаив дыхание, понимал, что стал свидетелем разговора, о котором, если хочешь остаться в живых, надо до поры до времени просто забыть.

Трубка раскурилась и, сделав глубокую затяжку, Том продолжил:

— Сейчас в Лондоне готовится первая Панафриканская конференция, на ней соберутся представители всех стран, где живут чернокожие. Обязательно будут делегаты и от наших кафров. Знаешь, чего они хотят? Свободы и независимости от гнета опекунов. Вот как они нас называют. Как, приятно звучит? Ну а эти смирные торгаши-индийцы? Они тоже не хотят остаться в стороне, требуют политического представительства и права владения землей. У них уже и пророк объявился — простой санитар Махатма Ганди. Такие речи ведет, что от них английские власти бросает в дрожь. Полиция установила за ним слежку. Ты, Якоб, понимаешь, что будет здесь с нами, если мы не сможем договориться с англичанами и они станут союзниками этих чернокожих и цветных.

— Ну, здесь в Джоуберге, когда надо было навести порядок, мы с ними нашли общий язык, — отозвался Якоб. — Может быть, ты, Том, и прав. Обстоятельства меняются. Конечно, политики должны все заранее обдумать и предусмотреть, но сейчас тысячи наших земляков продолжают сражаться и умирать. Для них война еще не кончилась.