На другой день после описанной нами сцены между Дианой и графом дю Люком красавица, проснувшись в десятом часу утра, позвала своих горничных, велела отворить окна спальни и, лениво нежась в постели, улыбаясь солнцу, обливавшему золотыми ручьями ее лицо и нежно ласкавшему белую грудь, спросила, зевая, вышел ли граф из своих комнат.
Узнав, что он уже давно уехал к Барбантану, девушка сверкнула глазами и, быстро вскочив, мигом очутилась посреди комнаты, к величайшему изумлению горничных, не понимавших, что это значит. Она, однако, сейчас же спохватилась, накинула капот и подбитые мехом туфли и стала причесываться и умываться.
- Я хочу выехать,- сказала она.
Ей подали чудесный костюм для гулянья.
Никогда еще девушка так не спешила.
Она оделась меньше чем за полчаса, приведя в восхищение горничных, но не разговаривала с ними, как делала обыкновенно, и велев послать к себе в будуар Магома, прошла туда сама.
Магом, по-видимому, находился неподалеку, потому что почти тотчас явился и, поклонившись, скрестил руки на груди, ожидая приказаний.
Магом был двадцатишестилетний высокий, стройный мужчина, с красновато-смуглым лицом, слегка горбатым носом, хитрыми быстрыми черными глазами, большим ртом с чудесными зубами, редкой бородкой и иссиня-черными густыми волосами, которые, беспорядочно падая на широкие плечи, придавали ему дикий вид. Лицо можно было бы назвать красивым, если бы его не портило выражение злости и алчности.
Он был одет как все лакеи хороших домов. За кожаным поясом были заткнуты короткая прямая сабля и длинный нож в роговой оправе.
- Здравствуй, Магом,-Диана протянула ему руку.
- Здравствуйте, госпожа,- отвечал он, поклонившись и почтительно поцеловав белую аристократическую ручку девушки.
Глаза его при этом сверкнули радостью.
- Слушай,- сказала она,- через десять минут мы едем в Париж. Оседлай мула.
- Я оседлаю Мышь. Он лучше всех.
- Хорошо! Если мажордом станет спрашивать, скажи, что я велела, но не говори, куда я еду, слышишь?
- Он ничего не узнает, госпожа.
- Ну, ступай же скорей!
- Через десять минут мул будет у крыльца.
Он поклонился и ушел.
Девушка завернулась в плащ, надела шляпку с большими полями, защищавшими от солнца, маску (ее тогда носили все), еще раз взглянула на себя в зеркало, тихонько проговорила:
- Начнем! - и вышла из комнаты.
В передней две горничные ждали ее приказаний.
- Я поеду кататься, не ждите меня раньше обеда.
Но вместо того, чтобы спуститься вниз, она прошла в комнату графини и отперла стоявшую на тумбочке шкатулку, от которой у нее был свой ключ.
Тут Жанна держала деньги, которые муж давал ей «на булавки»; она требовала, чтобы Диана брала их тоже, когда вздумается, и девушка широко пользовалась этим, но подруга никогда не делала ей ни малейшего замечания за немножко крупные иной раз издержки для молодой девушки, которой даже в прихотях никогда не отказывалось.
- Не надо забывать о существенном,- сказала Диана, положив в кошелек несколько горстей золота.- Бедный Жак! Давно я ему ничего не давала, он, наверное, нуждается.
Заперев шкатулку, она опустила кошелек в карман и ушла.
Магом дожидался у крыльца, по знаку госпожи он вскочил в седло. Диана встала на приготовленный для этого табурет, села позади Магома, и они поехали.
В то время в экипажах ездили только принцы и самые знатные вельможи королевства, а обычная поездка совершалась так, как мы сейчас описали. Даже члены парламента так ездили, и самые знатные придворные дамы, отправляясь в гости к знакомым, садились на лошадь позади конюха.
Выехав из ворот, Магом повернул направо.
- Что ты делаешь? - спросила девушка.
- Вы ведь не хотите, госпожа, чтобы знали, куда мы едем? А мажордом хитер и любопытен, он подсматривает, но я хитрее его, я его проведу.
- А! Ну хорошо, понимаю! - сказала Диана, засмеявшись.
Скрывшись за деревьями, цыган, зная, что теперь уже никто их не увидит, повернул на одну из поперечных тропинок и через несколько минут выехал на Парижскую дорогу.
- Мы их провели, госпожа! - сказал он.
- Ну, теперь в галоп! Нам до двенадцати надо быть у брата!
- Будем, госпожа! - отвечал Магом и как-то особенно свистнул.
Мул насторожил уши и помчался как стрела. Не прошло часа, как они миновали Сен-Марсельскне ворота.
Граф де Сент-Ирем жил на углу улицы Претор и Сен-Дени, в доме, к которому приделано было искусственное дерево с двенадцатью ветками; на каждой, в чашечке цветка, стояло по апостолу, а на вершине - Божья Матерь. Дом с этим деревом и до сих пор существует.
Квартира графа, состоявшая из четырех комнат с окнами на обе улицы, была убрана с редкой в то время изысканностью, но везде носила следы оргий: мебель была поломана, изорвана, в пятнах.
Жак де Сент-Ирем слыл одним из самых страшных утонченных; его дуэлям и ссорам не было конца, но, несмотря на скверную репутацию, он имел много друзей или льстецов - редко кто решался косо посмотреть на него.
Это был красивый мужчина лет тридцати двух с надменным взглядом, презрительными складками у рта и аристократическими манерами; женщины его любили, мужчины боялись. В ту минуту, как на соседней церкви пробило десять, у дверей графа постучались.
Молодой, здоровенный лакей, видимо исполняющий все должности в доме, лениво поднялся с подушек, на которых лежал, растянувшись во весь рост, и пошел отворять.
Вошел граф. Молча пройдя через все комнаты в спальню, он бросил на один стул шляпу, на другую - шпагу и плащ и, самодовольно крякнув, опустился в кресло.
Спальня казалась немного попригляднее остальных комнат; главное, тут бросалось в глаза множество всевозможного оружия, развешанного по стенам; в целом, вид был престранный, но оригинальный, сразу характеризовавший хозяина.
- Никто не приходил? - спросил граф почтительно согнувшегося перед ним лакея.
- Было очень много народу, господин граф.
- А! Кто же?
- Целая толпа кредиторов; точно сговорившись, они так гуськом и тянулись.
- Э! Да разве я о них спрашивал, дуралей! Ведь для того ты и здесь, чтобы их выгонять!
- Точно так, но осмелюсь доложить, что их становится уж слишком много, через несколько дней мне будет не под силу справляться.
- Неужели? - удивился граф, указывая на развешанное оружие.- Разве у тебя тут мало средств, чтобы прогнать их?
- Мне это не пришло в голову,- сказал с восторгом лакей.
- Тебе ничего в голову не приходит, ну да это в сторону… Кто еще у меня был?
- Никого.
- Как никого? Местра разве не приходил?
- Я не имел чести видеть господина шевалье.
- Странно. Уж не попал ли он в руки дозорных? - сказал граф, как бы говоря с самим собой.
- Господину графу пришлось, верно, участвовать в каком-нибудь деле?
- Ты меня, кажется, спрашиваешь, плут?
- Простите, господин граф. Моя преданность…
- Да, а главное, твое любопытство. Ну, да я добрый человек, расскажу, что случилось.
- Так много чести, господин граф…
- Вчера после кутежа мне и еще нескольким людям из знатных вздумалось пойти из «Эпеде-буа», где мы ужинали, на Новый Мост посдергивать шинели. И Местра был с нами. Отправились. Дело шло как по маслу, тьма была такая, что хоть глаз выколи, черт бы себе на хвост наступил. Напугали мы несколько зевак, не ожидавших такой благодати. К несчастью, подвернулся тут какой-то буржуа, величественно выступавший под руку с женой; впереди с фонарем шла служанка. Презабавная это была пара, брат Лабрюер! Местра хотел сдернуть шинель с буржуа, а я обнял служанку, потому что она была хорошенькая и молоденькая; она защищалась только для виду, но буржуа и его жена орали, как сумасшедшие, и подоспели дозорные в ту минуту, когда мы их меньше всего ожидали. Завязалась драка; буржуа, воспользовавшись этим, убежали; нам помогли tire-laine, и мы прогнали дозорных, наградив их порядочными тумаками. После драки я стал искать Местра, но не нашел, и никто не мог мне сказать, куда он делся, Однако нет худа без добра: я вдруг наступил на кошелек, поднял его, гляжу - полный золота.
- Ого! - Лабрюер потер руки.- Славно!
- Не правда ли? А между тем это чуть не закончилось скверно.
- Господин граф шутит?
- Нисколько. Возвратясь в «Эпеде-буа», мы стали играть. Я вынул кошелек, чтобы сделать ставку; вдруг маркиз де Велэ заявляет, что это его кошелек, и требует, чтобы я его отдал. Можешь себе представить! Разумеется, я сейчас же рассказываю, каким образом нашел его, и говорю, что это теперь моя законная собственность.
Со мной не согласились.
- Неужели, господин граф!… О! - озадаченно воскликнул Лабрюер.
- Да. Все выступили против меня.
Какой недостойный поступок, и еще господа!…
- Я, однако, не уступал; так как маркиз дс Велэ кричал громче всех, я сказал ему, что кошелек привязан к рукоятке моей рапиры.
- Ага!
- Он понял, спор прекратился, и мы весело продолжали пить и играть всю ночь. На рассвете мы вышли из «Эпе-де-буа» и дрались. Славная была драка! Маркиз любил дуэли.
- Любил, господин граф?
- Да, я убил его,- небрежно сказал Жак,- но, падая, он сознался, что кошелек вовсе ему не принадлежал.
- Он хотел украсть его у вас?
- Ну да! Эта скверная мысль дорого ему стоила. Однако Местра я так и не видел, боюсь, что он попался дозорным.
- Но господин шевалье ведь очень ловок.
- Это правда, и я решительно не понимаю, куда он пропал, меня это очень беспокоит, он может каждую минуту понадобиться. Без него не знаю, как и вывернусь от этого проклятого Дефонкти. Черт бы побрал это дело!
- Господин граф напрасно беспокоится… господин шевалье слишком ловок, чтобы попасться… вы забываете, верно…
- Ах, Sang-Dieu! 21 Ты мне напомнил! - рассмеялся Жак.- Нет конечно, его не взяли! Я вспоминаю, что мы ведь до прихода дозорных отдали ему на сохранение сдернутые шипели.
- А господин шевалье,- продолжал лакей,- очень аккуратный, он в суматохе, наверно, думал только о том, как бы понадежнее спрятать их.
- И снести сегодня утром к торговцу старым платьем па улицу,Тир-Шак,- сказал граф.- Так, так, pardieu!
- Приятель господина графа, наверно, вскоре придет сюда.
- Мне бы хотелось этого. Признаюсь, Лабрюер, мне очень было бы жаль, если бы он не оправдал моего хорошего мнения о нем. Он хоть и не из знати, но все-таки дворянин, и в нем есть несколько капель хорошей крови.
В эту минуту у дверей постучались.
- Вот и господин шевалье,- сказал лакей.- Я узнаю его по стуку.
- Отвори скорей!
Лабрюер ушел.
Это действительно был Местра, тот самый человек, который тихо разговаривал с графом де Сент-Иремом перед балаганом Мопдора.
- Хозяин дома, дуралей? - спросил он, покручивая усы.
- Господин граф ждет господина шевалье у себя в спальне.
Шевалье пошел туда.
- Pardieu! - вскричал, увидев его, граф. - Наконец-то ты пришел! Откуда? Я думал, что тебя схватили, и уже собирался служить за тебя молебны.
- Спасибо за внимание, любезный друг, но пока это еще совершенно лишние издержки, - отвечал тот, усаживаясь поудобнее в кресло.
- Да говори же, что с тобой такое было! Где ты пропадал?… Ах, Боже мой! Да ты весь в новом! Только от тебя можно ждать таких чудес. Что это значит?
- Угадай! - отвечал Местра, вытягивая ноги и лукаво улыбаясь.
- Не могу! Лучше уж буду верить в чудо.
- Ну, так я тебе скажу; я принес тебе денег!
- Ты? Что это? Конец мира наступил?
- Нет еще, надеюсь.
- И кругленькая сумма?
- Сорок пистолей!
- Черт возьми! Стоит труда! Не взял ли ты приступом отель испанского посланника?
- Нет, уверяю тебя, эти деньги твои по праву Неужели я получил наследство, сам того не подозревая?
- Именно. Ты получил половину сдернутых сегодня ночью шинелей.
- Sang-Dieu! Я почти догадывался. Сорок пистолей! Гм! Славная сумма!
- Шинели были чудесные, по крайней мере двести пистолей стоили, но я торопился сбыть их и отдал за девяносто. Да вот и это платье, что ты видишь на мне, новое, мое старое уж давно просилось вон.
- Ну и отлично! И платье очень хорошо на тебе сидит.
- Не правда ли? Вот, возьми деньги.
- Спасибо,- отвечал граф, опустив их в кошелек.
- Заметили, что меня не было?
- Pardieu! Оплакивают тебя.
- Ну, мы их утешим. А главное, ничего не рассказывай о нашем деле.
- Конечно.
- Что нового?
- Да почти ничего, сегодня утром я убил маркиза де Велэ.
- Бедный маркиз! Его брат будет очень этим доволен. Из-за чего вы дрались?
- Да и сам не знаю, так себе, только чтобы подраться.
- A propos, не пойдем ли вместе завтракать?
- С удовольствием.
- Представь себе, я открыл чудесный ресторан в двух шагах отсюда, на улице Тикетон.
- А! Знаю! Это «Шер-Ликорн». Там неплохо!
- Да ты все хорошие места знаешь, кажется?
- Dame! Это ведь немножко моя специальность. Ну, идем!
Они встали, взяли шляпы и надели плащи, как вдруг вошел Лабрюер и сказал шепотом несколько слов графу. Тот вздрогнул и не мог сдержать удивленного восклицания.
- Что такое? - спросил Местра.
- Ничего или, вернее, очень много, я должен остаться. Завтракай один.
- А! Понимаю, до свидания, сегодня вечером в «Эпе-де-буа».
- Хорошо.
Шевалье ушел, заглядывая по дороге в каждый темный угол комнат, по которым проходил. Но Лабрюер был слишком осторожен. Шевалье ничего не увидел.
- Наверное, женщина,- подумал он, спускаясь с лестницы.- Но которая?… Вечером он сам мне скажет.
Не успел шевалье де Местра уйти, как в стене что-то слегка щелкнуло, отворилась тихонько потайная дверь, и вошла дама. В одну минуту скинув маску и плащ, она бросилась в объятия графа.
Это была Диана де Сент-Ирем.
Брат и сестра нежно любили друг друга. Они были сироты и не имели ни семьи, ни родных.
- Ах, Диана, моя добрая Диана! - вскричал граф, прижимая ее к груди и отвечая горячими ласками на ее ласки.- Какой прелестный сюрприз! Как я рад тебя видеть! Мы так давно не виделись!
- Так ты доволен?
- В восхищении. Тебе удалось вырваться из этого вороньего гнезда?
- Не говори о них дурно, Жак, это ведь источник нашего будущего богатства.
- Дай-то Бог! Впрочем, я знаю, они к тебе очень благосклонны. Долго ты у меня посидишь?
- Часа три-четыре, я спешу, к обеду надо быть дома.
- Гм! Мало!
- Что делать! Нельзя больше, по я тебя, кажется, стесняю?
- Меня? Нисколько.
- Ты собирался куда-то?
- Да, завтракать, но Sang-Dieu! Ты ко мне приехала, сестрица, и я остаюсь, мы позавтракаем здесь вдвоем.
- Хорошо, тем более, мне надо с тобой поговорить.
- Отлично! Лабрюер!
Лакей, вероятно, находился неподалеку, потому что сейчас же явился.
- Самый лучший легкий завтрак и тонких вин! У меня завтракает сестра! - сказал граф, бросив ему несколько пистолей.
Лакей подхватил их на лету и выбежал из комнаты.
- Ого! Да ты богат? - сказала, улыбаясь, девушка.
- Счастливый случай, милочка! В карты выиграл.
- Тем лучше! Во всяком случае, вот тебе на разные мелочи.
Она положила ему в руку кошелек с деньгами, которые взяла у графини.
- Э! Что это такое? - весело вскричал он.- Никогда у меня не было столько денег. О! Да тут по крайней мере пятьсот пистолей?
- Не знаю братец, я не считала.
- Скажи пожалуйста! Милая, да ты, кажется, нашла клад? Ты ведь скажешь где, а?
- Это зависит от тебя, братец.
- В таком случае, дело в шляпе, Диана.
- Тебе очень хочется быть богатым?
- Душу бы отдал за это!
- Ну, хорошо! Значит, мы с тобой сговоримся.
- Да ведь между нами разногласий никогда, кажется, не бывает.
- Правда; однако, Лабрюер идет, спрячь кошелек.
- Да, ему не надо знать, что я богат.
Заперев деньги в комод, он положил ключ к себе в карман.
- Ну, а что Магом? Ты им по-прежнему довольна?
- Да, он очень предан мне.
- Прекрасно.
Вошел Лабрюер, а за ним два мальчика с блюдами и бутылками.
Стол был моментально накрыт.
- Остались еще у тебя деньги? - спросил граф.
- Нет, господин граф, я все издержал,- поспешно отвечал Лабрюер.
- Вот тебе два пистоля. Там внизу Магом, ступайте завтракать в трактир напротив, да сядьте так, чтобы я мог вас видеть из окна и позвать, если понадобится.
- Слушаю, господин граф,- лакей с радостью положил деньги в карман.
- Вот еще два пистоля,- сказала Диана,- выпейте за мое здоровье, и, главное, скажите Магому, чтобы он покормил мула.
- Графиня может быть спокойна,- отвечал, почтительно кланяясь, лакей.
- Ну, проваливай, дуралей, с глаз долой!
- Сию минуту! - воскликнул Лабрюер и веселым прыжком очутился за дверью.
- А мм, сестрица, за стол! Sang-Dieu! Я умираю от голода, а ты?
- И я тоже, дорога придала мне аппетита.
Они весело принялись за завтрак. Лабрюер добросовестно исполнил поручение: он истратил почти все деньги, завтрак был отличный, вина превосходные.
Сначала Диана и Жак больше молчали, изредка только похваливая блюда и вина, но когда они немножко утолили голод, разговор оживился.
Граф слишком хорошо знал сестру, чтобы подумать, что она, несмотря на всю свою дружбу к нему, проехала больше трех миль единственно ради удовольствия позавтракать с ним, поэтому нетерпеливо ждал, что она скажет.
И девушка не меньше хотела скорее приступить к цели визита.
- Ну, Жак,- сказала она, отодвигая тарелку,- ты говорил, что душу бы отдал за богатство?
- Да, сестрица, а ты сказала, что это от меня зависит.
- И могу это повторить.
- Объясни, пожалуйста, каким образом?
- Жак, занимаешься ты иногда политикой?
- Хм, а ты, сестричка?
- На досуге.
- Ну, а я так ни капли.
- Говори откровенно. Я ведь предложу тебе союз.
- Не скрывай ничего, Диана, я принимаю заранее твои условия. Все, что ты скажешь, я выполню беспрекословно.
- Не будешь ни минуты колебаться?
- Не буду!
- Клянешься?
- Клянусь своим именем и нашей дружбой, Диана.
- Вот моя рука.
- Вот моя.
- Хорошо, я верю. Теперь я тебе клянусь, брат, что дело или удастся нам, или мы, проиграв его, лишимся и жизни.
- Лишиться жизни - пустяки, а удача - все! Но что же это нам может удасться?
- Стать богатыми, наслаждаться почестями, возбуждать общую зависть.
- Отлично сказано, продолжай, сестрица, ты напоминаешь героиню древности.
- И мне, признаюсь, надоела жалкая жизнь, которую я веду. Мне во что бы то ни стало хочется покончить с ней.
- Я тебе помогу всеми силами, будь покойна.
- Хорошо! Ты за кого? За короля или за королеву?
- Я за графа Жака де Сеит-Ирема и его сестру, а ты?
- И я тоже. Так ты не сочувствуешь ни одной партии?
- Ни одной.
- Отлично! А относительно религии ты за кого - за протестантов или за католиков?
- И до тех я до других мне все равно. У меня один бог - золото!
- Превосходно! Слушай же теперь внимательно, я дошла до главного. Политическое положение у нас следующее: король, стоящий всей душой за Люиня, который терпеть не может королеву-мать, всеми силами старается выбиться из-под ее опеки и удалить ее от управления государством. Королева, в свою очередь, терпеть не может Люиня, презирает сына и всячески хочет сохранить власть. Следовательно, между партиями идет ожесточенная борьба, которая могла бы продлиться еще долго, если бы королева-мать не заручилась несколько месяцев тому назад сильным помощником.
- О ком ты говоришь?
- О епископе Люсонском, Армане Ришелье, которого она сделала членом совета.
- Да, да, я слышал об этом человеке, о нем говорят мало хорошего, он из мелких, интриган и очень честолюбив.
- Да, но все ошибочно о нем судят. Помни, Жак, что я тебе скажу: этот человек - гигант; все, кто будет за него, неизмеримо высоко поднимутся, те же, кто попробует загородить ему дорогу, неминуемо погибнут!
- Sang-Dieu! Это серьезно, сестрица, но откуда ты знаешь такие вещи?
- Что тебе за дело, если я их знаю и говорю правду? - с лукавой улыбкой сказала она.
- Конечно, виноват; продолжай, Диана.
- Арман Ришелье, который через полгода будет кардиналом, не стоит ни за Люиня, ни за короля, ни за королеву.
- А за кого же?
- Да как и мы - за себя самого.
- За себя самого?
- Впрочем, я не так выразилась, он - за Францию, ему хочется ее сделать богатой, великой, грозной - такой, какой она была при Генрихе Четвертом; он хочет осуществить все проекты покойного короля, с пренебрежением отвергнутые людьми, захватившими в настоящее время власть в свои руки; его цель - унизить дворянство, поднять народ и, главное, навсегда уничтожить протестантов, которые точно из-под земли вырастают и постоянно подвергают государство гибели.
- Это широкие, благородные планы, сестра! Но они невозможны или, по крайней мере, очень трудно исполнимы.
- Может быть, все-таки ему будет принадлежать честь попытки.
- Конечно, но его раздавит такое бремя.
- Увидим. Теперь скажи, за кого ты?
- А ты?
- За Ришелье.
- Ну, и я также. Ведь я тебе дал слово!
- Конечно, но, признаюсь, я была уверена в твоем согласии сразу и обещала за тебя, еще не переговорив с тобой.
- Хорошо сделала. Теперь скажи, в чем же состоит, твой план? Ведь он у тебя наверняка есть.
- Разумеется.
- У меня, честно говоря, от всего этого голова идет кругом, и я пытаюсь догадаться.
- Сейчас все поймешь. План мой так же прост, как все, что я тебе до сих пор говорила.
- Мы увидим славные штуки, госпожа дипломатка! Еще немножко, мой ангел, и ты, право, будешь ловчее даже твоего хваленого Ришелье.
- Ты надо мной смеешься, милый братец, но напрасно, мне так мало дела до политики…
- Это и видно, что же было бы, sang-Dieu, займись ты ею серьезно?
- Опять!
- Не буду, милочка. Продолжай, я не шучу больше.
- Слушай, вот наш план. Поссорить короля с королевой, внешне оставаясь в хороших отношениях с обеими партиями, ничего самим не вызывать и бить наверняка; поднять при этом войну с гугенотами, до такой степени подзадорить их, чтобы вожди перессорились между собой и солдаты не знали, кого слушаться.
- Все это прекрасно, сестрица, но мы-то,-ничтожные, что можем сделать?
- Братец Жак, друг мой,- сказала девушка, от души рассмеявшись,- ты простодушно произнес самое главное слово!… Да, мы ничтожны, но потому-то и страшны. Ну, кто нас станет остерегаться, не так ли?
- Никто, конечно.
- А в этом-то и заключается наша сила; наша работа никому не заметна и не слышна, и от того опасна.
- Диана, честное слово, ты пугаешь меня!
- Ребенок! - отвечала она, презрительно улыбнувшись.- И ты называешься мужчиной? Да ты ничего не знаешь.
~ Как ничего не знаю?
- Конечно!
- Пощади, сестрица, я не привык к таким головоломным задачам, у меня голова трещит, Sang-Dieul Это-то называется политикой?
- Напрасно пугаешься, милый Жак, я не злая женщина, если хочешь, можешь еще отступить.
- Нет, ни за что! Я дал честное слово, но я ведь буду богат, да, голубчик?
- Или умрешь… да, братец.
- Что смерть! Богатство - вот главное. Я весь в твоем распоряжении! Дело слишком соблазнительно.
- Ну вот, теперь я тебя узнаю: как всегда любишь опасность.
- И золото, милочка, золото, не забудь!
- Видишь ли, кроме главы партии, герцога Рогана, есть еще другие, которые если и пользуются только второстепенным влиянием, зато играют большую роль своим именем, знатностью, а главное - богатством.
- Да, я многих из них знаю
- Не о тех речь.
- Да я еще их и не назвал.
- Дай договорить, пожалуйста.
- Слушаю, господин президент!
- Гадкий шутник! Замолчишь ли ты? - сказала она, погрозив ему пальцем.
- Ну, говори, говори!
- Между этими второстепенными вождями есть один, играющий значительную роль, хотя и против своего желания. Это граф дю Люк.
- Граф дю Люк? - с удивлением вскричал Жак,- Влюбленный в свою жену и схоронившийся в своем замке, поклявшись не вмешиваться в политику?
- Да.
- Странно!
- Теперь вокруг нас много странного делается, братец.
- Это правда! Я и сам начинаю так думать.
- Граф дю Люк выбран гугенотами идти с депутацией представить объяснения королеве-матери.
- Так! Он хорошо начинает, как кажется?
- Это тебя удивляет, брат? Граф дю Люк, как горячая лошадь, если уж примется за что-нибудь, так бьется не на жизнь, а на смерть, не щадя ни себя, ни других.
- Ну, хорошо, что же дальше? Я кое-что начинаю смекать.
- Что такое?
- Сказать?
- Если я сама тебя спрашиваю!
- Его надо сделать шпионом Ришелье?
- Не совсем, но врагом де Рогана; я берусь за это с твоей помощью.
- В чем дело? Оно, кажется, нелегко.
- Легче, нежели ты думаешь.
- Гм! Роган-кумир этих гугенотов.
- Да, но ведь всякий удар можно парировать.
- Конечно, только, не понимаю, каким образом?
- Ты глупец, Жак.
- Согласен, мой ангел, но это ведь не ответ.
- Для парирования послужит Жанна дю Люк.
- Не понимаю!
- Ты сегодня очень непонятлив!
- Что делать? Худо спал.
- Оливье дю Люк до безумия влюблен в свою жену.
- Sang-Dieu! Она стоит того!
- Приторная блондинка!
- Ты говоришь так, потому что сама - роскошная брюнетка. Ревность, мой ангел!
- Ты с ума сошел! Наконец, граф ревнив, как тигр.
- Скажите! Бедняга! Но чего ему бояться?
- Всего.
- Полно! У него неприступный замок.
- Не такой неприступный, как ты думаешь. Несколько дней тому назад, когда графа не было дома, явился какой-то господин, по всей вероятности бежавший от преследования, и просил убежища в Моверском замке. Его приняли.
- А как его фамилия?
- Какой-то барон де Серак.
- Гм! Совершенно незнакомое имя.
- Может быть, но дело вот в чем: барон передал графине письмо, рекомендательное, как он говорил; прочтя его, графиня, до тех пор холодная и сдержанная, вдруг сделалась мила и любезна до такой степени, что барон де Серак вместо одной ночи провел в замке пять дней.
- Ого!
- И уж не знаю, какими только любезностями его в это время не осыпали.
- Они знакомы?
- Я подумала это.
- Что-то похоже на любовника.
- Да, как будто.
- Одним словом…
- Одним словом, барон де Серак отлично может помочь нам поссорить графа с женой.
- Что же нам из этого?
- Ну, и с протестантской партией вместе с тем.
- Опять теряюсь.
- Ах, какой ты бестолковый! Да ведь барон де Серак- один из главных вождей партии, если не самый главный.
- А! Как же его настоящее имя?
- Это тебя пока не касается.
- Ну, все равно, с меня и без того довольно, моя милочка. Итак, когда граф поссорится со своей партией…
- Он будет наш.
- Да, но я думал, что ты его любила.
- Это, Жак, опять другое дело.
- А!
- Да, и касается меня одной.
- Как хочешь. Но как же довести до ссоры?
- Очень легко. Через несколько дней граф будет в Париже.
- Ты знаешь, где останавливаются приезжие в городе?
- На улице Тикетон, в гостинице «Шер-Ликорн».
- Знаю.
- Впрочем, он там не станет долго сидеть.
- Очень может быть.
- Есть такие места, где бы часто собиралась знать?
- Таких очень много. «Эпе-де-буа», например.
- Ну, так твое дело встретиться с ним и устроить все.
- Не беспокойся, милочка, не пройдет десяти минут после того, как мы с ним увидимся, и граф так поссорится о женой, что они никогда больше не сойдутся, клянусь тебе!
- Как же ты поступишь?
- Это уж мое дело.
- Ну, хорошо! Даю тебе carte blanche 22
- Merci 23, я этим воспользуюсь.
- Сколько душе угодно!
- Но ведь каждая война требует капитала. Когда разрыв совершится, кто будет платить?
- Епископ Люсонский.
- Сколько?
- Семь тысяч экю даст в задаток.
- Sang-Dieu! Вот почтенный человек! Но чем же я докажу свое право на получение?
- Покажи вот эту половину венецианского цехина 24и скажи свое имя.
- Этого будет достаточно?
- Совершенно.
- Merci. Теперь дело в шляпе, будь покойна. Семь тысяч экю. Этот Ришелье - положительно великий человек!
- Ты скоро удостоверишься в этом на деле.
- Надеюсь.
- А теперь прощай!
- Уже уезжаешь?
- Надо.
- Когда я опять тебя увижу?
- Не знаю, в зависимости от обстоятельств.
- Ну! Как Бог даст! Поцелуй меня, голубчик, и не забывай, что мы неизменны друг другу, что бы ни случилось.
- Конечно, братец, прощай!
- Прощай, моя дорогая Диана!
Пять минут спустя Диана де Сент-Ирем ехала, сидя за спиной Магома, обратно в Моверский замок.
Было три часа пополудни.