Рыцари веры

II КАК И ПОЧЕМУ ГРАФ ДЮ ЛЮК СДЕЛАЛСЯ УТОНЧЕННЫМ

Граф Оливье, выйдя из театра, отослал экипаж и, взяв капитана под руку, пошел, разговаривая с ним, к набережной.

Погода была тихая, чудесная; графу хотелось освежиться чистым воздухом и разогнать хмель. Впрочем, он был в отличном расположении духа и нисколько не упрекал себя за свою выходку в театре.

Но расскажем сначала в нескольких словах, что произошло с тех пор, как граф уехал из Мовера, решившись больше не возвращаться к жене.

Покинув замок, граф, бледный, со сдвинутыми бровями и опущенной головой, около часа ехал все прямо, никуда не сворачивая, не разговаривая с не отстававшим от него капитаном.

Вдруг он остановился, с удивлением оглянулся вокруг и провел рукой по лбу, словно отгоняя тяжелые думы.

- Куда же мы направляемся? - спросил он, стараясь говорить равнодушным топом.

- К черту! - отрывисто отвечал капитан, с досадой пожав плечами.

- Как к черту? Вы шутите, конечно!

- Нисколько. Вы, точно сумасшедший, убежали из замка, и теперь мы идем поздно вечером по каким-то совершенно незнакомым мне местам и далеко можем забраться, если никуда не свернем.

- Да полноте, капитан! Право, вы всяких пустяков пугаетесь… а вы ведь старый авантюрист!

- Я всегда пугаюсь, когда не знаю, что делаю и куда иду, а главное, когда начинаю с какой-нибудь глупости.

- Это упрек?

- Corbieux! Сохрани меня Бог! Да вы теперь и не в состоянии были бы ни выслушать, ни понять его. Я иду куда вы идете; отвечаю, когда вы меня спрашиваете. Отчего мне не сказать вам откровенно, что мы делаем глупость, если это правда?

Граф сдержал нетерпеливое движение.

- Объяснимся, капитан…

- Мне не в чем с вами объясняться, граф,- поспешно отвечал авантюрист.- Я хорошо знаю, что вам неприятно видеть около себя человека, который говорит с вами напрямик, но мне до этого нет дела. Теперь вам так же невозможно отвязаться от меня, как мне бросить вас. Вы мои условия знаете; я не отступлю от них, даже если мне пришлось бы из-за этого принять ваш вызов на дуэль и убить вас или самому быть убитым.

- Не очень-то удобный способ объясниться,- улыбнулся граф.

- Может быть; но, corbieux, это, по крайней мере, раз и навсегда разрешило бы всякий спор. Признаюсь, вы престранный человек. Вы совершаете глупость за глупостью, нанося удары людям ни в чем не повинным; а потом, одумавшись, видя, что поступили как дурно воспитанный ребенок, кидаетесь на меня, хотя я совершенно непричастен к делу. Ну уж извините! Вы играючи отдались в когти дьяволу - тем хуже для вас!

- Капитан,- ледяным голосом произнес граф,- мое терпение коротко, а рапира длинна. Я до сих пор никогда никому не позволял так говорить со мной. Потрудитесь сойти с лошади. Закончим лучше разом.

Авантюрист почтительно поклонился, сошел, привязал лошадь к дереву и обнажил шпагу. Граф сделал то же самое. Через минуту они неистово дрались.

Вдруг капитан порывисто отступил, воткнул шпагу в землю и сердито взглянул на графа.

- Послушайте,- сказал он,- у вас дурное сердце: вы никого на свете не любите, кроме себя. Пока мы деремся, я уже раза три мог всадить вам в грудь шпагу; вы даже не защищаетесь. Corbieux! Я был о вас совсем другого мнения. Вы ищете ссоры со мной и потом хотите, чтобы я вас убил! Нет, это уж слишком оскорбительно! Господин граф дю Люк, поищите себе другого товарища поуслужливее, который согласился бы избавить вас от жизни, если вы ею так тяготитесь. Ступайте своей дорогой, а я пойду своей. Теперь я вас больше не знаю!

Спрятав шпагу, капитан оделся, повернулся к графу спиной и, даже не поклонившись, направился к своей лошади.

Граф вдруг бросил шпагу, подбежал к нему и, кинувшись в его объятия, залился слезами.

- Друг мой, друг мой,- воскликнул он,- простите меня! Если бы вы знали, как я страдаю!

- Да ведь и я тоже! Неужели вы думаете, что я не разделяю вашего горя? Но теперь кончено; прощайте, господин граф!

- Друг мой, неужели вы бросите меня в таком состоянии? Неужели в вас больше не осталось и капли той горячей дружбы, в какой вы недавно клялись? Что я стану делать один, брошенный всеми? Да, сознаюсь, я хотел, чтобы вы меня убили! Смерть от руки друга казалась мне легче. Но клянусь, больше этого не повторится; я поступал как сумасшедший.

- Ну, хорошо, граф! На сей раз я согласен забыть прошлое, но если это повторится еще раз, клянусь…

- Молчите, молчите! Вашу руку, капитан,- быстро перебил его граф.- Вы мне преподали суровый урок, но я им воспользуюсь. Даю вам честное благородное слово, что никогда, что бы ни случилось, между нами не будет размолвок.

В эту минуту в чаще соседнего леса послышались крики и выстрелы.

- Что это? - спросил граф.

- Не знаю,- отвечал капитан,- но кажется, нам благоприятствует случай и мы не напрасно странствуем в незнакомом месте. Пойдемте на шум!

Они вскочили на лошадей, осмотрели пистолеты,взялись за шпаги и бросились в лес.

- Подождите меня здесь,- предложил капитан, проехав несколько шагов,- я пойду выясню, в чем дело.

Ватан бросил поводья товарищу и, сойдя с лошади, исчез за деревьями. Не прошло пяти минут, как он вернулся.

- Право, граф,- весело сказал он, садясь на лошадь,- за вас сам Бог, черт меня подери! Подвернулся случай доказать, что вы умный человек и даже глубокий политик.

- Что вы хотите сказать? - вскричал граф.

- Герцог де Роган с отрядом в двадцать человек отбивается от вдвое большего числа солдат, посланных, вероятно, де Люинем в погоню за ним. Как нам поступить?

- Sang-Dieu! Мы дворяне, капитан. Сразимся с посланными де Люиня!

- Отлично! - подхватил капитан, и они бросились к месту боя.

Приблизившись к сражавшимся, они выстрелили разом из четырех пистолетов (оба держали по пистолету в каждой руке) и, замахнувшись шпагами, кинулись па отряд де Люиня с криком:

- Роган! Роган!

Солдаты, уже слегка растерявшиеся от энергичного сопротивления дворян, сопровождавших герцога, подумали, что подошел еще отряд, и бросились бежать. Герцог де Роган был еще раз спасен.

- Pardieu! Любезный граф, только вы способны делать такие сюрпризы,- весело приветствовал он Оливье.- Клянусь честью, вы оказали нам большую услугу: негодяи сильно напирали на нас. Второй раз я обязан вам жизнью. Но каким образом вы здесь очутились?

Граф почтительно ему поклонился.

- О, это очень просто, монсеньор! - отвечал он - После того, как я имел честь видеться с вами в Мовере, капитан Ватан, которого вы, конечно, позволите вам представить, заметил мне, что я не так держал себя с вами, как бы следовало. Я сейчас же поспешил вслед за вами попросить вас принять мои извинения. Монсеньор, я приехал в Мовер с большой печалью в душе и…

- Пожалуйста, любезный граф, не будем больше об этом! - очень ласково перебил его герцог.- Право, я нисколько не сержусь за вашу минутную вспышку; и допуская даже, что вы были виноваты передо мной, вы загладили вину, еще раз сделав меня своим должником.

- Монсеньор…

Капитан Ватан слушал их разговор, улыбаясь втихомолку и с явным удовольствием покачивая головой.

В эту минуту опять послышался шум приближавшихся лошадей. Свита де Рогана сомкнула ряды, готовясь отбить врага.

Но опасения их вскоре рассеялись: на помощь к ним спешил новый отряд под командованием де Лектура.

- Что нового? - поспешно спросил герцог.

- Было горячо,- отвечал де Лектур,- но не беспокойтесь, больше это не повторится; теперь все солдаты королевства ничего не могут вам сделать.

Свита замахала шляпами и шпагами с криком:

- Да здравствует Роган!

- Отлично,- произнес смеясь герцог.- Благодарю вас, господа; с таким конвоем я безопасно могу объехать всю Францию. Где мы теперь?

- В полумиле от Корбейля, монсеньор,- отвечал Лектур.- Мсье де Сент-Ромм приготовил в своем замке, находящемся в окрестностях города, комнаты для вас.

- В таком случае, господа, мы лучше всего поступим, приняв любезное предложение мсье де Сент-Ромма и поскорее отправившись в его замок. А вы, граф, с нами? - спросил он неподвижно стоявшего возле него Оливье.

- Простите, монсеньор, но я так спешил извиниться перед вами, что ничего не захватил с собой, и должен непременно вернуться в Мовер.

Герцог подумал с минуту.

- Вот что, любезный граф,- сказал он,- вас мало знают при дворе; вы ведь никогда до сих пор там не показывались; следовательно, на вас не обратят внимания, и вы можете почти безопасно приехать в Париж. Нам бы не помешало иметь там друзей, на которых мы могли бы рассчитывать. Поезжайте к герцогу де Лафорсу, переговорите с ним и сделайте все, что он вам скажет… что нужно для нашего дела.

- Извольте, монсеньер, но с условием, что при первой же опасности вы позовете меня.

- В этом вы можете быть уверены, граф. Черт возьми! Вы не из тех, о ком забывают.

- Благодарю вас, монсеньор; теперь позвольте получить ваши последние инструкции.

Герцог достал записную книжку, вырвал оттуда листок, написал несколько слов и, свернув, подал Оливье.

- Отдайте это герцогу де Лафорсу. Прощайте или, скорее, до свидания, любезный граф. Идемте, господа!

Герцог еще раз поклонился графу и удалился в сопровождении дворян.

- Ну, каково я сыграл свою рольку, как говорил покойный Карл IX? - с улыбкой спросил Оливье, оставшись вдвоем с капитаном.

- Превосходно, должен признаться, милый граф! Я больше не отчаиваюсь и думаю, из вас еще может что-нибудь получиться. Теперь вы в отличных отношениях с герцогом де Роганом и имеете официальное поручение. Кроме того, мы в выгодных условиях еще с одной стороны.

- С какой это?

- Мы знаем, что не блуждаем в пустыне, а находимся меньше чем в полумиле от славного Корбсйля; через десять минут мы будем там, и наши лошади отдохнут.

- Зачем же ехать в Корбейль?

- По множеству причин.

- Черт возьми, а нельзя ли поконкретнее?

- Успокойтесь, я вам назову только некоторые.

- Я слушаю.

- Во-первых, становится поздно, а мы далеко и от Мовера, и от Парижа; во-вторых, лошади наши устали; да и не знаю, как вы, а я буквально умираю с голоду. Наконец, мы недурно бы сделали, обсудив до приезда в Париж план наших действий. Другие же причины…

- Можете не говорить о них, капитан. Мне достаточно и этих; я нахожу их совершенно основательными.

- Чудесно! Так поедем ужинать?

- Когда хотите.

Через полчаса они уже сидели за столиками в гостинице «Герздор». Ужинал, собственно, один капитан, а граф едва притрагивался к еде. Присутствие постоянно входивших и выходивших слуг не позволяло им сначала говорить о своих делах, но когда подали десерт и вино и по знаку графа прислуга удалилась, капитан сказал, наполнив стакан:

- За нашу удачу, друг!

Чокнувшись с графом, он выпил.

- Что вы хотите сказать? - спросил Оливье.

- Терпение, граф, тише едешь - дальше будешь.

Откинувшись на спинку кресла, он порылся в одном из своих глубочайших карманов, достал уже знакомую нам крошечную трубку и набил ее табаком; из другого кармана вытащил листок бумаги, скрутил, зажег его па свечке и закурил трубку.

- Что же, потолкуем? - спросил он полу-серьезным, полу-насмешливым тоном, поставив на стол оба локтя и исчезая в густых облаках дыма.

Граф догадался, что предстоит серьезный разговор, но покорился.

- Слушаю вас, капитан.

- Вы не курите? - спросил капитан.

- Нет, и очень сожалею, что не могу составить вам компанию.

- Какое несчастье, граф, что в настоящем вашем положении вы не имеете этой блаженной привычки! Табак - это утешение, друг во всех бедах. Куря, человек забывает о своем горе и воображает, что имеет все, чего у него нет: кто - богатство, кто - любимую женщину.

Он налил себе стакан вина.

- За ваше здоровье, милый граф, и за здоровье старого дервиша ³³ из Мекки, который первый научил меня курить! Вы считаете себя обманутым, граф, и хотите отомстить, не так ли? - продолжал он, пристально посмотрев сквозь дым на своего собеседника и слегка подмигнув.

- О! - издал глухой стоп граф.

- Нет уж, пожалуйста, не перебивайте меня; мы ведь не играть собрались. Я говорю «мы», потому что живу одним сердцем с вами. Я хочу помочь вам отомстить, но отомстить не низко, не исподтишка, а громко, торжественно. Над этим нам надо хорошенько подумать. Я говорю и действую хладнокровно, а вы себя не помните от горя, следовательно, рассудок на моей стороне.

- Но…

- Ах, не перебивайте, граф, или я замолчу!

- Говорите, говорите, мой друг!

- Хорошо, только больше не мешайте мне. Прежде всего выясним ваше положение, чтобы впоследствии между нами не было никаких недоразумений. Вы обвиняете вашу жену в измене. Так или иначе, я этого не опровергаю; вы говорите, что у вас все доказательства ее измены; я утверждаю и не изменю своего мнения, что внешние обстоятельства все против графини.

- Внешние обстоятельства! - глухо повторил граф.

- Да,- твердо произнес авантюрист.- В подобных случаях, милый граф, обманчивее всего бывает кажущаяся правда. Верьте мне, друг мой; я вполне беспристрастен в этом деле. Я не знаю графини; я видел ее каких-нибудь несколько минут, но у нее такой открытый, ясный взгляд, что, дайте вы мне вдвое больше доказательств против нее, я все-таки буду повторять: нет, граф, ваша жена не виновата!

- Капитан!…

- Что скажете? Вам ведь нечего и возразить мне. Вы точно ребенок, не знающий жизни; до сих пор вы были избалованы судьбой и не видели, как много людей страдает на земле. Жизнь ведь - одно долгое страдание, и людей создает горе; полноте, граф, будьте мужчиной, научитесь страдать. Вас оскорбили, обманули, унизили - все так! Но, corbieux, тысячу раз то же самое случается вокруг с людьми, еще менее вас заслужившими это; к тому же, между нами, вы сами виноваты!

- Я?

- Да, вы, и я очень легко мог бы вам это доказать.

- О, говорите, говорите, капитан!

- Нет, теперь вы мне не поверите. Но не беспокойтесь: когда-нибудь, возможно очень скоро, если вы согласитесь следовать моим указаниям, я дам вам такое неоспоримое доказательство, что вы невольно сознаетесь в своей вине. Вас обманули, но кто - вот в чем вопрос. О графине я даже и не говорю; она совершенно чиста перед вами. И вы, и она, милый Оливье, опутаны целой сетью низостей, нити которых в руках у ваших врагов.

- У моих врагов!

- Ну да! Что вы за ребенок! Неужели вы воображаете, что у вас, простосердечного, доброго, не скупящегося на благодеяния, нет врагов? Вы человек умный, стоит вам подумать немножко, и вы поймете сами, что это так. Враги действуют из-за угла, прячутся, и их надо раскрыть; и мы сделаем это, клянусь вам! Поэтому, граф, вы должны довериться не только моей дружбе, но и моему опыту; не мешайте мне порывами ребячьего гнева и смешной ревности, и я доставлю вам радость мести, которой вам так хочется!

- Друг мой,- с чувством произнес граф,- у вас в руках единственное звено, привязывающее меня к жизни. Я в одну минуту потерял все свое счастье; да, вы правы, я совершенно не знаю жизни! Мое неожиданное горе чуть не убило меня; но Бог милосерден, он хочет, конечно, чтобы страданье научило меня жить. С этих пор, капитан, вы мой единственный друг, единственная опора в несчастье. Я сделаю все, что вы мне скажете, пойду всюду, куда вы укажете, клянусь вам! Но, пожалуйста, капитан, не будьте так жестоки со мной! Сердце мое разбито; вы видите, я не могу удержаться от слез, говоря вам об этом. О, если бы вы только знали, капитан, как я ее люблю!

- Плачьте, друг мой; слезы - это Божья роса, освежающая сердце человека. Плачьте, но будьте мужественны.

- Я совершенно вверяюсь вам, спасите меня.

- Хорошо; клянусь вам, что меньше чем через три месяца вы будете отомщены.

Они помолчали с минуту в глубокой задумчивости.

- Corbieux! - воскликнул с напускной веселостью капитан, протягивая молодому человеку полный стакан вина.- К черту заботы! За ваше здоровье, граф! Теперь для вас начинается новая жизнь.

- Да,- печально покачал головой Оливье,- жизнь горя и тревоги, Но все равно, я не упаду духом!

- Хорошо сказано, corbieux! Впрочем, политика скоро так поглотит вас, что вам некогда будет думать о себе; да и наконец, верьте мне, не оглядывайтесь на прошлое, а смотрите вперед - в будущее.

- Постараюсь,- отвечал граф.

На другой день в восемь часов утра граф дю Люк и капитан Ватан явились в отель де Лафорса.

Герцог сейчас же их принял и, прочтя записку герцога де Рогана, переданную ему графем, долго разговаривал с ними. В результате граф дю Люк, до тех пор державшийся в стороне от политики, получил возможность жить в Париже, где он, благодаря своему состоянию, молодости и красивой наружности, мог легко сойтись с влиятельными протестантами столицы; в случае успешных действий герцога де Рогана такое сближение сейчас же открывало ворота Парижа вождям религии.

Этот план требовал большой ловкости, а главное, большой находчивости; он сильно выдвигал графа дю Люка вперед и делал его главным вождем восстания не только в Париже, но и во всех городах Франции; герцог де Лафорс должен был немедленно отправиться к герцогу де Рогану и, возложив на Оливье столь важное поручение, передал ему таким образом свою власть.

Графу польстило доверие вождей религии; он понимал важность своих новых обязанностей и обещал герцогу вполне отдаться им.

Герцог дал ему подробные инструкции, как действовать для достижения успеха, и снабдил письмами к разным влиятельным лицам, на кого можно было заранее рассчитывать.

Капитан Ватан за условленную плату, тут же выданную ему герцогом, обязывался прослужить протестантской партии пять месяцев, набрать войско в двести пятьдесят человек и в качестве адъютанта графа дю Люка помогать ему всеми силами.

Капитан, однако, поставил условие: если за две недели до истечения назначенного срока (22-го февраля, в полночь) уговор с ним не возобновится, он будет волен присоединиться к любой партии со всеми своими подчиненными, не вызвав этим упреков ни с чьей стороны.

Подписав эти условия, герцог де Лафорс покинул Париж.

Вот почему в манерах и образе жизни графа дю Люка произошла такая перемена. Сначала он только играл комедию, но потом вошел в роль и из строгого гугенота сделался утонченным в полном смысле слова.

Но как бы то ни было, граф дю Люк, внешне став ветреником, умело соединял дело с развлечениями - замечательно ловко для человека, совершенно чуждого до сих пор дипломатических интриг,- и исполнял возложенное на него поручение с большим успехом, нежели сам того ожидал.

Вот что произошло за два месяца, отделяющих первую часть нашей истории от второй.

Случились за это время и другие, второстепенные происшествия, но мы пока обойдем их; они сами собой выяснятся в последующем рассказе.