Рыцари веры

XV ОБЕЩАНИЕ КЛОДА ОБРИО

Как только граф дю Люк вошел в ратушу, Клод Обрио внимательно осмотрелся кругом и, небрежно подъехав к солдату, державшему лошадь губернатора, заметил ему самым невинным тоном, что очень жарко.

- Да, и пить хочется,- прибавил на ломаном французском швейцарец. Они разговорились; Обрио попросил солдата подержать лошадей, пока он сбегает выпить. Солдат согласился.

Паж бросил ему поводья и пустился бежать; вскоре он скрылся в толпе и, удостоверившись, что за ним никто не следит, пошел обычным шагом. Пройдя несколько улиц и переулков, он подошел к грязному, жалкому домишке и постучался.

Через минуту за дверью послышались тяжелые шаги и сердитый голос:

- Проваливай к черту, кальвинист! Не мешай отдыхать добрым людям!

- Да я от черта и пришел,- отвечал, смеясь, молодой человек.

- А, это другое дело! - сказал уже мягче незнакомец и приотворил дверь.- Есть что-нибудь новенькое?

- Самые свежие новости,- отвечал паж и скользнул в дверь.

Они молча, почти ощупью поднялись по темной лестнице в маленькую каморку. Там сидел другой человек, лицо которого было почти совсем закрыто каким-то тюрбаном.

- Кого привел, Лабрюер? - спросил он у проводника Обрио.

- Ваше преподобие,- отвечал бывший слуга Жака де Сент-Ирема,- это мад…

Здоровый тумак в спину заставил его остановиться на полуслове.

- Это я, Клод Обрио, отец мой,- сказал паж.

- AI Очень рад; долго вы заставили себя дожидаться!

- Всего двадцать минут, как я в Сент-Антонене, отец мой.

- Вон отсюда, плут! - грубо сказал отец Жозеф де Трамблэ, подняв глаза и увидев зевавшего во весь рот у притолоки двери Лабрюера.

Лакей покорно вышел и запер дверь.

Уверившись, что дверь плотно закрыта, монах подал стул пажу и сел сам.

- Поговорим теперь, дитя мое,- сказал он.- Вы мне дали блестящие обещания; посмотрим, можете ли и хотите ли вы сдержать их.

- До сих пор я, кажется, все выполнил, отец мой это мне так дорого стоило, что я могу говорить прямо.

- Знаю о вашем несчастье,- лицемерно сказал монах.- Бедный молодой человек теперь перед престолом Всевышнего.

- Я сдержу мои обещания, если и вы сдержите свои, отец мой; ведь теперь я особенно хочу отомстить!

- Понимаю. Чего же вы хотите? Я получил ваше письмо через Лабрюера и передал его содержание епископу Люсонскому; но, во избежание всяких недоразумений, повторите еще раз на словах, дитя мое.

- Я обязуюсь,- сказал паж,- заставить графа дю Люка изменить герцогу де Рогану и выдать Монтобан королю, отдать в его руки главных вождей мятежа, и сделаю все это через месяц после того дня, как Монтобан будет осажден. Мне удалось вполне завладеть доверием графа дю Люка, он делает все, что я хочу.

- Неужели?

- Да, посмотрите на меня хорошенько.

- Это правда,- сказал монах, покачав головой,- у вас даже голос изменился.

- Теперь я вам повторю, чего требую от вас. После взятия Монтобана королем пусть графа дю Люка непременно впутают в какой-нибудь заговор, осудят на смерть за измену, лишат дворянства и всех прав состояния и казнят; пусть жену его заключат в монастырь; и я должен присутствовать при казни графа и иметь в руках письменные доказательства, что я один привел его к такому концу; а его конфискованное имущество так же, как и сын его, должны быть отданы мне.

- Вы многого просите, дитя мое, но это будет исполнено, если вы окажете все обещанные услуги. Вот вам свободный пропуск за линию королевских войск для постоянного сообщения с его преосвященством и тысяча двойных пистолей на необходимые издержки.

Паж лаконично поблагодарил, спрятал деньги и встал.

- Я выйду отсюда первым,- сказал монах.

- Вы мне не доверяете, отец мой?

- Нет, дитя мое, но осторожность никогда не повредит.

- До свидания.

- До свидания, дитя мое.

Монах ушел.

Паж прислушался с минуту и тихонько свистнул. Явился сияющий Лабрюер.

- Чему ты так радуешься, бездельник? - спросил паж.

Лабрюер объяснил, что не терпит монаха, и стал высказывать горькое сожаление о невозможности вести жизнь опять так же, как вел ее у графа Жака.

- Вот теперь он умер, и никто его не помнит. Ах, добрый мой господин! Никто мне его не заменит!

Он счел нужным отереть слезу.

Клод Обрио велел ему замолчать,

- Мне и так давно пора ехать. Слушай и не забудь, что я тебе скажу. Ты свободен?

- Совершенно, monsieur Обрио!

- Отлично! Вот тебе сто пистолей.

- Приказывайте, мад… монсеньор! Я весь превращаюсь в слух.

- С монахом ты теперь совершенно развязался.

- Слава тебе, Господи!

- Ты знаешь madame дю Люк?

- Слыхал,- фатовато отвечал лакей.

- Я тебя спрашиваю, знаешь ли ты ее?

- К стыду моему признаюсь, не знаю.

Паж пожал плечами.

- С этим дураком ничего не поделаешь.

- Извините, очень многое можно поделать, только надо уметь за меня взяться.

- Ты сейчас же отправишься прямо в Кастр и поселишься на улице Мартруа, в доме напротив собора; старуху-хозяйку зовут вдова Буавен. Скажи ей: «Я пришел во имя Божие». Она тебе ответит: «Да будет воля его». А ты скажешь: «Не его, а Ее» и сделаешь ударение на этом слове. Запомнишь?

- Не беспокойтесь, не забуду, когда дело идет о моих интересах.

- В этом доме ты будешь жить как в своем собственном, совершенно свободно. Узнай, в городе ли графиня дю Люк, и наблюдай за всем, что она делает. Ты будешь давать мне подробный отчет о ее образе жизни. Понял?

- Понял, мад… монсеньор…, ах, нет! Милый друг, Клод Обрио.

- Ну идем! - сказал паж.

Они вышли на улицу; один пошел направо, другой налево. Как только лакей скрылся за поворотом на другую улицу, Клод Обрио пустился бежать. Мы видели, однако, что он опоздал.

Сознавая себя виноватым, хотя граф ни слова ему не говорил, молодой человек всю дорогу придумывал, чем бы объяснить свое отсутствие.

Они подъехали наконец к великолепному отелю губернатора. Графа приняли с почетом и окружили всевозможной пышностью.

Оставшись вечером один со своим пажом, граф ласково побранил его. Молодой человек извинился, говоря, что жара и жажда измучили его.

- Как, плут! - сказал, смеясь, граф.- Неужели ты ушел со своего места только для того, чтобы напиться?

- Да, монсеньор, откровенно вам признаюсь в этом.

- Pardieu! За это следовало бы.,.

- Монсеньор, вы не можете упрекать меня больше, чем я сам себя упрекаю. Это была моя первая и последняя вина. Если бы вы знали, как мне хотелось пить!

Граф не мог не рассмеяться такому откровенному, наивному признанию.

- Ну, не будем больше об этом говорить! - весело сказал он.- Как знать, какая злодейская тайна скрывается под твоим откровенным признаньем?

- «О монсеньор! Неужели вы сомневаетесь в вашем слуге? - вскричал, невольно вздрогнув, паж.

- Нет, дитя -ласково отвечал Оливье - Кому же еще я мог бы доверять, если бы даже твой нежный возраст не ограждал тебя от подозрений? Ступай спать. Я сам разденусь.

Молодой человек почтительно поклонился и ушел.

- Какой демон ему внушает эти мысли? - подумал он.- Надо остерегаться!

Неизвестно, спал ли паж в эту ночь в отведенной ему комнатке, но на другое утро он встал с рассветом, осмотрел лошадей, дал им корму и отправился к дверям графа ждать его пробуждения.

Через несколько минут раздался свисток Оливье. Клод Обрио вошел.

Оливье кончал одеваться. Он был бледен и расстроен и, видимо, не спал ночь, но говорил спокойно, даже слегка улыбался.

- Ну, Клод,- весело сказал он,-готовь лошадей; мы сейчас едем; да узнай, встал ли наш хозяин; надо поблагодарить его и проститься.

Но губернатор уже сам входил к нему в комнату и, простившись с ним, проводил его до городских ворот; там они расстались, и граф галопом помчался в Кайлю, куда прибыл в восемь часов вечера.