Считаные дни

%

По дороге домой с работы Юнас сел в трамвай и заметил отца того мальчика. Это была последняя пятница августа, все еще стояло лето, но в последние дни уже чувствовались порывы холодного ветра — словно напоминание о том, что новое время года не за горами. Отец стоял на тротуаре перед магазинчиком «Нарвесен» и что-то набирал на экране телефона. Он был одет в красную ветровку, за спиной — темный рюкзак.

Миновало уже три месяца и четыре дня с той майской ночи. И хотя Юнас считал дни и видел, что прошло уже немало времени, и хотя оно уходило все дальше, казалось, будто то событие не отдалялось, а становилось ближе, и Юнасу было стыдно за это, за жалость к самому себе и неуправляемые чувства, ведь разве могли его переживания что-то значить по сравнению с тем, через что пришлось пройти родителям, потерявшим ребенка.

Отец мальчика убрал телефон и пошел по направлению к железнодорожной станции. На тротуаре было многолюдно, толпились люди с багажом и маршрутами путешествий, попрошайка, опираясь на костыль, призывно потряхивал бумажным стаканчиком перед прохожими. Юнас поднялся со своего места. Он поспешил через средний выход к дверям и споткнулся о вытянутую ногу. Молодая девушка раздраженно взглянула на него, оторвав взгляд от мобильного телефона, и медленно подтянула ногу к себе. «Простите», — сказал Юнас.

Он последовал за мужчиной по эскалатору, через зал станции к одному из маленьких автоматов по продаже билетов; Юнас стоял слишком далеко, чтобы увидеть, как отец мальчика покупает билет. После этого мужчина достал из бокового кармана рюкзака бутылку воды «Фаррис», стал пить медленными глотками, поглядывая на большое табло с расписанием прибытия и отхода, на стайку подростков, которые с шумом вывалились из дверей «Бургер Кинга» — пять-шесть мальчишек, они толкались и ухмылялись. Разглядывая их, мужчина опустил бутылку, и Юнас подумал: что он сейчас видит? Утраченное будущее?

Отец мальчика убрал бутылку обратно в рюкзак и начал спускаться к перрону. Рюкзак легко подскакивал при каждом шаге у него за спиной, один раз мужчина, не останавливаясь, слегка наклонился вперед и почесал сзади под коленом. Юнасу пришло на ум, что все, кто его видел, кто проходил мимо него вверх или вниз, считали, что он выглядит как самый обычный человек.

На перроне тоже толпились люди. Был вечер пятницы, все ехали по домам или, может, вовсе уезжали. Отец мальчика прошел довольно далеко по перрону, прежде чем остановился у края рельсов. Потом он прикрыл глаза. И в это самое мгновение Юнас увидел поезд. Отец мальчика чуть отклонил голову назад, глаза все еще были закрыты, потом он сделал еще один небольшой шаг к краю — или это только показалось? Поезд быстро приближался, локомотив спереди напоминал застывшую маску. Юнас рванулся через толпу пассажиров, но когда поезд уже подошел к перрону, путь Юнасу преградила какая-то женщина с коляской, и он потерял отца мальчика из виду. Потом кто-то закричал. Истошный крик отозвался в руках леденящей дрожью. Юнас вскочил на скамейку, чтобы попытаться что-то разглядеть, три девочки-подростка в одинаковых толстовках с капюшонами визжали друг на друга, согнувшись и икая от смеха, а Юнас заметил красную куртку отца мальчика, который заходил в передний вагон поезда.

Вагон оказался переполненным. Мужчина нашел место впереди у окна. Юнас остался стоять у входа вместе с тремя-четырьмя другими пассажирами. Когда вошел кондуктор, Юнас не знал, что ему сказать. У остальных билеты были в мобильных телефонах, они поворачивали дисплеи к кондуктору, он сканировал их один за другим, и никто ничего не говорил. Кондуктор повернулся к Юнасу, и тот произнес: «Я бы хотел купить билет до последней станции». Тот бросил на него косой взгляд из-под фуражки: «До Шиена, что ли?» На боку у него висел переносной терминал, который стукнул его по ноге, когда поезд наклонился, и кондуктору пришлось отступить на шаг назад. Тут Юнас вспомнил, как страстно он желал получить такой пояс для денег, который использовали кондукторы, — из черной кожи и с отделениями для монет разного достоинства, а дядя на день рождения подарил ему игрушечный вариант из пластмассы. Это была такая сумочка через плечо, полоски с билетами разных цветов и символами поезда, автобуса и парома, и младшие братья и сестры терпеливо выстраивались в очередь, ожидая, пока он выпишет им нужный билет, а Юнас задавался вопросом, откуда взялась игрушка, лежала ли она в одной из коробок, которые стояли на чердаке в доме родителей. «Дешевле было купить билет на станции», — прозвучал голос кондуктора. «Извините», — ответил Юнас, и кондуктор протянул ему билет: «Не забудьте в следующий раз, что билет надо покупать до поездки».

На станции Тёнсберг отец мальчика сошел с поезда. Он легко нес рюкзак, накинув одну лямку на левое плечо, прошел через станцию и дальше на улицу. Строить предположения о содержимом рюкзака было бесполезно, даже вес было трудно угадать. Юнас следовал за ним на расстоянии, которое не могло бы возбудить подозрений в том случае, если мужчине вздумается обернуться. Но он ни разу не обернулся. Пройдя квартал, отец мальчика оказался на пристани для небольших лодок. Несколько пришвартованных лодок покачивались на воде, никого не было видно. Поднимался ветер, зонтик на причале пригибался к земле, в цветочном узоре образовалась прореха.

Отец мальчика скинул ботинки и, взяв их в одну руку, прошагал босиком до конца пристани. Там он снял с себя рюкзак, и то, каким образом он это сделал — как осторожно стянул с плеча и после опустил на землю рядом со своими босыми ногами, — заставило Юнаса подумать о том, что рюкзак, наверное, был тяжелее, чем он предполагал. Что же могло быть там, внутри? Песок? Камни? Что-то, что можно использовать, чтобы опустить в воду на дно нечто, если нужно, чтобы это оставалось там, в темноте? Мужчина закатал штанины и сел на парапет причала. Волны омывали его ноги до лодыжек, и в этот момент Юнас вспомнил об одной книге, которую читал много лет назад, — об отце, чей сын совершил самоубийство, о горе, которое описывалось именно так — опущенные в воду босые ноги, вокруг которых плещутся волны, внезапный холод, от которого все немеет.

Отец мальчика взглянул вниз на темную воду. Она добралась до одной складки на брючине, и та потемнела. Где-то вдали залаяла собака. Там, далеко, на пешеходной дорожке шла пожилая дама с золотистым ретривером на поводке. И Юнас подумал: если что-то случится, придется вмешаться мне, потому что именно мои действия будут определять исход, и здесь нет никого, с кем можно посоветоваться.

Отец мальчика опустил руки на доски причала за спиной, откинул голову и вдохнул прохладный воздух всей грудью. На лоб Юнаса упала дождевая капля, и в то же время он почувствовал, как все его тело наполняется спокойствием. Пока он совершенно отчетливо представлял, как отец мальчика двинется вперед по краю причала и соскользнет вниз с рюкзаком за спиной, и с тихим плеском его темные волосы скроются под водой, и еще Юнас представлял, что будет дальше: он сам побежит по причалу, быстро сбросит туфли на краю, прежде чем прыгнуть вниз, в тишину под водой, туда, где размытый свет и одежда тянет ко дну, а потом, когда он уже почувствует, что воздух в легких заканчивается, увидит тонущего отца мальчика, и все вокруг будет пронизано спокойствием, потому что так у него есть возможность вытащить его на поверхность, все исправить.

Потом кто-то рассмеялся. Слева послышался резкий звук. Отец мальчика повернул голову и расплылся в улыбке. Приближалась лодка. Юнас ничего не знал о лодках, но это была такая шнека, с крышей над палубой. Какой-то мужчина за штурвалом размахивал шапкой. Отец мальчика поднялся и подобрал ботинки, забросил за спину рюкзак, в лодке показалась коротко подстриженная женщина, и когда лодка причалила, она спрыгнула на берег, обняла отца мальчика, что-то сказала, показывая на берег на другой стороне, тот кивнул и вскарабкался на борт, где мужчина за штурвалом протянул ему пиво. Потом из каюты под палубой вышла мать мальчика, Юнас тут же узнал ее. Волосы были распущены, а на встрече через несколько недель после смерти сына они были заплетены в косу, она тихо плакала, когда они знакомились с выпиской о смерти. Главврач отделения говорил от имени дежурной медицинской службы, тон был спокойный на протяжении всей встречи, скорбный, но спокойный, никаких обвинений или упреков, чего Юнас боялся и к чему готовился. Сам он просидел, не проронив ни слова, большую часть времени, сидел и смотрел на ее округлившийся живот, и на какое-то мгновение, когда она приподнялась на стуле и протянула руку за платочком в картонной коробке на столе, Юнас представил себе, что тот ее ребенок все еще жив, что он, вместо того чтобы той ночью отправить мальчика домой, оставил его в стационаре и что малыш все еще находится там. Юнас так отчетливо представил себе это: вот он встает и выходит из комнаты для встреч, идет в палату на нижнем этаже и поднимает ребенка с больничной кровати, тот не спит, по-прежнему бледен, но уже поправляется, маленькие теплые ручки обхватывают его за шею, когда он несет его наверх, и Юнас осторожно передает ребенка на руки матери, которая не может поверить, что это именно он, ее мальчик, живой и здоровый, а потом она со слезами прижимает его к груди.

Они обнялись там, на лодке. Ее живот еще немного увеличился в размерах; по-видимому, до родов осталось всего несколько недель. Отец мальчика склонился и погладил рукой живот, Юнас так отчетливо видел со своего места, как мать мальчика с легкой улыбкой на лице положила руку на затылок мужа. Женщина с причала запрыгнула обратно в лодку, показала на небо, сказала что-то, что заставило остальных рассмеяться, и все отправились за ней под навес; и когда они скрылись из глаз, лодка заскользила от берега, и раздались первые раскаты грома.

Непогода сопровождала его на всем обратном пути. Отправление поезда отменили, вместо него пассажирам предоставили автобус. Юнас сел на заднем ряду у окна, дождевые капли стекали по стеклу. Уже было поздно, автобус оказался почти пустым. Водитель объявлял в микрофон остановки, монотонно и неразборчиво. Юнасу не нужно было следить за ним, он ехал до конечной. У него было такое ощущение, что его придавило сверху, через сиденье автобуса прижало к полу. Юнас подумал: вот теперь разразилась буря. Первое, что он сделал, приехав в Драммен, — проверил мобильный телефон. Пять пропущенных звонков от Эвы и три СМС-сообщения со все нарастающим градусом раздражения. Никакого беспокойства, никакого страха за то, что могло с ним случиться в эти часы, когда он не давал о себе знать, только раздражение. Точно, они же пригласили несколько друзей на обед, и это была уже не первая договоренность, о которой он забыл за последние месяцы.

Когда Юнас брел под дождем от остановки к дому, он пытался придумать, что сказать, изобрести какую-нибудь правдоподобную ложь о том, где он был и что ему помешало отправить сообщение. Эва сидела на зеленом стуле у окна. Она поджала под себя ноги, телевизор работал без звука. Юнас увидел ее еще с порога. Он сбросил обувь, песчинки пристали к влажным кроссовкам. «Мне кажется, нам надо отдохнуть друг от друга», — произнесла Эва. Она не смотрела в его сторону. «Ты же можешь переехать к своим родителям на какое-то время, — сказала она, — да ведь?» Юнас остановился и произнес: «От Энебакка мне долго идти пешком до работы». Словно это обстоятельство представляло собой самое большое неудобство. Эва повернулась к нему и ответила: «И еще я поговорила с заведующим отделением». Внутри что-то сорвалось. И снова это чувство, что разразилась буря. «Меня уволили?» — выдохнул Юнас. «Боже ты мой, — воскликнула Эва, — конечно, тебя не уволили, нет ничего странного в том, что ты плохо работаешь, раз ты все время только и делаешь, что ждешь, когда тебя уволят!» Она вскочила и схватила со стола пульт от телевизора. Юнас смотрел на нее. «Плохо работаю? — начал он. — Это твои слова или так сказал заведующий отделением?» Эва прижала палец к верхней кнопке на пульте, экран погас, и она глубоко вздохнула. «Ты должен понять, что это исключительно для твоего же блага».