Считаные дни

%

Наступил вечер, и это случилось. Так нереально и в то же время достаточно для того, чтобы она в конце концов приступила к своему сочинению, введению в «День, который я никогда не забуду», потому что именно таким должен быть этот день — незабываемым и памятным.

Она сидит в своей комнате, положив на колени ноутбук. Уже поздно, Юна на работе, в доме тишина, у них почти всегда тихо. Когда они отдыхали в Лас-Пальмасе на Пасху в прошлом году, в соседней квартире жила женщина из Норвегии со своими сыновьями. Двумя озорными белобрысыми мальчуганами лет восьми-десяти. По вечерам она сидела на балконе и переговаривалась с Юной через разделявшее их низенькое ограждение. Лежа в своей кровати в спальне, Люкке слышала их разговоры, приглушенный смех, звон бокалов. И однажды вечером та женщина сказала: «Бывает так здорово куда-то выбраться, просто побыть втроем, без этих бесконечных друзей моих детей, которые постоянно звонят в дверь и просят мальчиков выйти поиграть». А Юна ответила: «Ох, и не говорите, мне это тоже не очень-то нравится». Но это было вранье, ведь никто и никогда не звонил в их дверь.

Однако тишина сегодняшнего вечера была совсем другой, желанным, осознанным выбором, потому что Кайя сказала «да» и они наконец встретятся, теперь Люкке должна составить план, сделать все как надо.

Это случилось в первой половине дня, еще до десяти. Она сидела в библиотеке за компьютером и читала про «Зеленые ботинки». Все уже ушли в раздевалку, таков был уговор: когда у остальных физкультура, она может посидеть в библиотеке, и в этом смысле выгода от гипса была очевидна. «Сложный перелом запястья, сломана ладьевидная кость, — объявил врач в больнице, — но это ерунда по сравнению с „Зелеными ботинками“». И вот о нем-то она сидела и читала — неопознанный безымянный альпинист, лежащий на склоне Эвереста, и лежит он там уже больше двадцати лет, хорошо заметный под уступом скалы, вмороженный в землю, как вечный опознавательный знак на обочине дороги. Красная стеганая куртка и синие брюки, почти как Айлан, но «Зеленые ботинки» нельзя было вытащить после его гибели — невозможно было поднять и вынести тело оттуда, слишком опасно, слишком дорого, те, кто погибает на самых высоких вершинах, должны там и оставаться, открытая могила на высоте восемь тысяч метров, вечный холод не дает человеку исчезнуть, не позволяет останкам разлагаться, разве что происходит медленное усыхание, выступают кости, да еще ботинки, в которые по-прежнему обуты его ноги, — те самые зеленые ботинки, за которые его так прозвали.

Она сидела за компьютером и читала про «Зеленые ботинки», но на самом деле ждала сообщения от Кайи, она ждала его с того самого момента, когда отправила ей СМС два дня назад. Правда, ответ пришел, через полчаса Кайя отозвалась: «Ты кто?» И Люкке ответила: «Узнаешь, когда встретимся». После этого сообщений больше не было. И тогда она послала третье СМС: «Ты не пожалеешь!» И сразу после того, как нажала «отправить», поняла, что допустила ошибку — сообщение могло показаться слишком настойчивым, — и послала вдогонку четвертое — обычный смайлик, желтая мордашка, подмигивающая одним глазом, но и это было ошибкой — создавалось впечатление, что все не всерьез. Вместо всего этого ей следовало бы написать письмо — от руки, круглым девчачьим почерком — и отправить по почте; Кайя бы поняла, что нет никакой опасности, что оно не от мужчины и никто не собирается ее одурачить, но теперь уже было слишком поздно.

Там, за дверью, кто-то стоял и смеялся. Ватага парней из десятого, они пытались сражаться пластиковыми бутылками с водой. Люкке свернула картинку с «Зелеными ботинками» и посмотрела на окно. Вот там, за тем широким столом у окна, она сидела весной и читала о своем отце, о Финляндии и обо всех войнах, и о финском сису. Как же она обрадовалась, когда отыскала это слово — «сису». Такая внутренняя сила духа, которая присуща всем финнам, мужество и отвага; разумеется, в ней сису выхолостилось — ведь она была только на четверть финкой, но кое-что все же осталось, таинственная и незримая сила, которая делала ее непобедимой. Вот так она размышляла, когда в один из первых дней после летних каникул Малин и остальные подошли и попросили ее взобраться с ними на крышу. Они тогда уже перешли в девятый класс, и Люкке подумала, что теперь что-то изменится к лучшему. И вот Малин и все они — там были еще мальчики из десятого — сказали, что хотят что-то показать ей на крыше спортзала. Она не испугалась даже тогда, когда оказалась там, наверху, она подумала — финское сису. Они ее не толкают. Она сама пятится, Малин приближается к ней и говорит: «Я остановлюсь, когда ты сама скажешь „стоп“». Но она молчит. Малин подходит все ближе, дышит в лицо, один из парней из десятого — тот, с каштановыми волосами, вскидывает руку и говорит: «Малин, ну в конце концов, что ты делаешь!» Но Малин не останавливается. «Просто скажи „стоп“», — говорит она, но Люкке не раскрывает рта ни на самом краешке крыши, ни уже в воздухе, ни потом, упав прямо на свежий черный асфальт. «Внутри финна — сису-сила». Невыносимая саднящая боль в коленях, полоска темно-красной крови на ноге, напоминает одну из множества царапин, которые она получила, когда училась кататься на велосипеде, и Юна стонала нетерпеливо: «Но господи боже мой, ты хоть чуть-чуть можешь держать равновесие?» Когда она поднимается, первое, что обнаруживает, — рука. Безжизненно висящая правая рука, согнутая под неестественным углом прямо от локтя, и Люкке впервые падает в обморок. Уже позже дворник, который ее обнаружил, сказал, что она была там одна. Никто не видел, как она упала, пояснил он. А Юна, стремглав примчавшаяся в отделение неотложной помощи, все еще в белой рубашке, в которой она ходит на работу: «Ради бога, Люкке, что тебе понадобилось на крыше?»

Мальчишки смеялись у двери, размахивали бутылками с водой, когда один из них наклонился, чтобы поднять что-то с пола, и получил удар по спине. «Оу!» — вскричал парень, непонятно, был он зол или смеялся? Гунн Мерете вышла из-за стойки и сказала: «Или угомонитесь, или выметайтесь из библиотеки». Мальчишки испарились, медленно и нехотя проскользнули через стеклянные двери. Гунн Мерете взглянула на нее, закатив глаза в поисках сочувствия или, может, в знак солидарности, как будто они сообщники, потом повернулась и принялась расставлять книги на стеллаже у стойки. Однажды она показала Люкке справочник имен — женские и мужские имена были распределены в алфавитном порядке, сопровождались значением и днем именин. «Тебе повезло с именем», — сказала Гунн Мерете, ткнув пальцем в имя Гунн, втиснутое между Гунда и Гунхильд и происходившее от древненорвежского «гуннр», что означало «бой» или «война». Гунн Мерете покачала головой и вздохнула: «Ну что у меня были за родители такие, назвали ребенка в честь войны».

Люкке имя досталось по прихоти Юны, как призналась мать — просто необычная идея, которая пришла ей в голову за несколько недель до родов. Юна случайно наткнулась на датский фильм о двух прелестных сестрах, Лерке и Люкке, девочках с заразительным смехом и белокурыми кудряшками. «Знаешь, из тех, кто жестикулирует всем телом», — пояснила Юна, но родившийся ребенок не имел ничего общего с хорошенькими датскими сестричками — рыжие непослушные волосы, чересчур длинные руки и ноги, застенчивость, которая в лучшем случае казалась милой только в детском возрасте. «По большому счету, я все-таки жалею», — говорит Юна в тот день, когда Люкке впервые идет в школу, с рюкзаком и косичками; они направляются к школе, где ее имя выкрикнут в микрофон, на глазах у всех она тяжелыми шагами пересекает школьный двор, здоровается за руку с директором, называет свое имя. «Лучше бы я назвала тебя Лерке, — говорит Юна, — или Изабель, — совершенно не понимаю, как я не подумала про Изабель, но теперь уже слишком поздно, я уже прикрепила бирки на твою одежду и ланч-бокс, да и все процедуры с документами уже пройдены, нет, слишком много хлопот».

Принтер слева от стойки тихо зажужжал. И когда она повернула голову, увидела Гарда. Он пришел в библиотеку и стоял к ней спиной, опершись плечом о стену, и следил за листками бумаги, выползавшими из принтера с правой стороны. Люкке сжалась за экраном ноутбука, ей не хотелось, чтобы он ее заметил, потому что тогда он подойдет и спросит про сочинение, которое она не только не сдала, но даже не начинала писать. Она снова открыла картинку с «Зелеными ботинками», вгляделась в выступающие под одеждой кости, подумала о том, что прочитала — что другие альпинисты в горах используют его как ориентир, о том, насколько это нелепо и что в этом было что-то прекрасное — стать после смерти отправной точкой, указывать путь, ее собственная смерть была бы лишь бессмысленным незначительным эпизодом по сравнению с ним.

Лист соскользнул на пол. Гард наклонился и поднял его, прежде она никогда не замечала, что у него наметилась лысина. А когда он выпрямился, его взгляд был устремлен прямо на нее. Люкке не успела спрятаться за экран компьютера, их глаза встретились, она попыталась придумать, что говорить, какое еще сочинить оправдание. Но Гард только кивнул — быстрый наклон головы, а потом собрал все листы и направился к двери. И вот что она чувствует: поначалу короткое облегчение из-за еще одной отсрочки, но сразу затем — страх, потому что вдруг понимает, что он уже почти махнул на нее рукой, ведь всякому терпению есть предел, даже терпению Гарда.

Она поднимает руку — левую, без гипса, и машет, но Гард не видит, он уже идет к двери, и в это самое мгновение звякает мобильный телефон. И кажется, будто она сама движением руки вызвала этот звук, ускорила сообщение от Кайи. «Ладно, я приду», — пишет она, только три слова, от которых кружится голова, и больше ничего. Люкке берет телефон и печатает: «Точно? Уверена?» И получает ответ от Кайи: «Назови время и место, я приду».

Она нагоняет Гарда в конце коридора, когда тот открывает дверь в учительскую. Он озадаченно оборачивается, ее дыхание учащается. «Я скоро сдам», — говорит она. Гард смотрит на нее, сбитый с толку, уставший; может быть, это из-за ребенка, маленького мальчика, он наверняка плохо спит по ночам. «Сдашь?» — переспрашивает Гард. Она кивает и уточняет: «Сочинение, скоро вы его получите, я обещаю». Один уголок рта ползет вверх, растягивая губы в подобие улыбки. «Ладно, — кивает он, — прекрасно». Но его уже нет, он исчезает за дверью, а в ее мобильном снова раздается сигнал сообщения, и она решает, что это от Кайи — что она передумала и отменяет встречу. Но Кайя пишет: «Иногда нужно ловить момент».