Считаные дни

%

У главного врача муниципалитета Элизабет Ставрум темные коротко стриженные волосы и заразительный смех. К обеду она испекла булочки. Пока корзинку передают по кругу, Элизабет рассказывает рецепт и замечает, что тесто должно долго подходить.

— Овсянка и нут, — поясняет Элизабет. — Вряд ли есть что-то более полезное.

— Чудесно, — восклицает Гида.

— Точно, — подхватывает Вальтер.

А Элизабет со смехом обращается к Юнасу:

— Только не вообразите себе, будто я такое каждый день пеку.

Они сидят вокруг стола в комнате отдыха персонала. Гида, Вальтер, врач-интерн, с которой вчера в лаборатории он смог лишь поздороваться, — у нее тихий голос, анемичное лицо, она только недавно окончила медицинский в Тронхейме — и еще Элизабет. Когда сегодня рано утром Юнас пришел на работу, она поприветствовала его крепким рукопожатием — по всей видимости, слухи распространились до его прихода. «Только и разговоров что о вашем появлении, — сказала она, протягивая руку, — и о благоприятном первом впечатлении».

— А поделись рецептом, — просит Гида.

— Это очень просто, — говорит Элизабет и тянется за сыром. — Могу тебе потом по почте отправить.

У нее сильные руки. Сама она тоже крепкая, но лишнего веса нет, просто плотно сбитая; Юнас думает, что она держится как твердо стоящий на ногах человек.

— Кстати, по поводу почты, — вступает Вальтер, — мне вчера прислали эксклюзивное предложение.

— Да ладно, — улыбается Гида.

— Вакуумная помпа для полового члена. Всего тысяча девятьсот девяносто девять крон.

Он поворачивается к Юнасу.

— Что думаешь?

— По-моему, цена разумная, — подхватывает Юнас.

— Вот и я говорю, — соглашается Вальтер, — так что предложение обалденное.

— Без сомнения, — подает голос Элизабет.

— «Гарантированная эрекция на протяжении пяти часов, или вернем деньги», — не унимается Вальтер.

Элизабет хохочет, откинувшись на спинку стула. Юнас подумывает о том, надо ли рассказать ей про ту молодую девушку, что приходила к нему вчера, она ведь упоминала имя главврача, вполне возможно, что они знакомы. Но с другой стороны, он же пообещал ей, что ничего не было, она никогда не приходила сюда. И если девушке понадобится помощь еще раз, думает Юнас, может он рассчитывать, что она снова обратится к нему?

— Помпа для пениса, — вздыхает Гида. — Чего только не продают.

Девушка-интерн прижимает пальцем овсяные хлопья, оставшиеся на блюдечке, и отправляет их в рот, щеки ее зарделись.

— Я надеюсь, ты согласился, Вальтер? — спрашивает Элиза.

— Каюсь, грешен, — отвечает Вальтер и смеется.

Часы за его спиной показывают уже почти половину первого.

— Большое спасибо за прекрасные булочки, — говорит Юнас и встает.

— Пожалуйста, — кивает Элизабет.

Вальтер ставит чашку от кофе на блюдце и вздыхает:

— Что ж, труба зовет.

Юнас прослушивает грудную клетку. Исследует слуховые проходы. Выписывает больничный лист мужчине с вирусной инфекцией и принимает женщину с легким зудом в глазу — она рассказывает, что уже два дня просыпается с нагноением глаза, — промывает его, но ничего не проходит; Юнас назначает антибиотик хлорамфеникол, выписывая рецепт, он напоминает: «Не забывайте, что нужно продолжать капать еще два дня после того, как симптомы исчезнут».

Они рассказывают ему о себе, слушают, что он говорит, относятся к нему с доверием, и Юнас это чувствует — по тому, как все идет, как сам он держится — уверенно и авторитетно. Он заканчивает консультацию доброжелательным обменом мнениями о погоде, о том, как она быстро меняется здесь, в Вестланне: только что светило солнце, и вот уже льет дождь, и именно теперь Юнас понимает, как непохожа его нынешняя работа на предыдущую.

Ты должен обязательно рассортировать пациентов из переполненного приемного покоя — большая часть работы дежурной медицинской службы заключается в этом, необходимо проанализировать, кто из этих людей действительно нуждается в медицинской помощи. И, кроме того, приходится быстро принять незнакомого пациента: сделать запись в истории болезни, исследовать симптомы и принять решение — ты всегда должен принимать решение, даже несмотря на то, что почти всегда находишься во власти некоторой неуверенности. Да еще к тому же необходимо определить, что сделать немедленно, что нельзя откладывать, а что может подождать до приема у обычного врача, — и все это делается под постоянным и непрерывным давлением фактора времени.

Восьмидесятишестилетний старик с легким кашлем, которому приходится уйти домой практически ни с чем — только с рекомендацией побольше отдыхать и следить за здоровьем, протягивает ему руку, когда консультация походит к концу.

— Спасибо вам огромное, доктор, — благодарит он и слегка кланяется Юнасу.

Его рука дрожит, но взгляд твердый.

— Помните, что мы на месте, — говорит в ответ Юнас. — Всегда.

И пока они обмениваются рукопожатиями, пока Юнас кладет свободную руку поверх руки старика и легко сжимает ее, он вспоминает свое первое ночное дежурство в отделении медицинской службы, когда его для практики прикрепили к женщине — дежурному врачу. Они вместе приняли молодого человека с частым поверхностным дыханием и одышкой, кроме того, у него появилось чувство онемения вокруг рта. Сам он считал, что у него симптомы инсульта, Юнас стоял просто как свидетель и со стороны наблюдал, как его старшая коллега обследовала пациента, как держала его за руку и разговаривала спокойным тоном. В итоге оказалось, что у молодого человека первая паническая атака. Ему стало заметно легче, он успокоился и отправился домой. А потом, когда Юнас и дежурный врач стояли и пили воду из кулера и Юнас восхитился тем, как его коллега легко справилась с ситуацией, она произнесла то, что он запомнил навсегда: «Никогда не следует недооценивать значение прикосновения».

В четверть второго в кабинет на коляске завозят ребенка. Мальчик примерно двух лет, его мать выглядит юной и очень уставшей, она достает малыша и сажает к себе на колени, на передней части коляски прямо между колесами висит табличка с именем мальчика: «Йоханнес». Температуры у ребенка нет, взгляд живой, но когда мать приподнимает свитер на спинке, мальчик растопыривает ручки.

— Нет, — хнычет он.

Вся спина покрыта красными волдырями. Часть из них заполнена характерной прозрачной жидкостью, а несколько, еще более выступающих, мутные.

— Я подумала было про ветрянку, — начинает мать малыша.

— Думаю, вы правы, — отвечает Юнас.

— Правда? — вздыхает женщина.

Она смотрит на него с беспокойством. На ее светлом джемпере заметно пятно на груди, может быть, это отпечаток грязной детской ладошки, бретельки бюстгальтера выбиваются из-под ворота.

— Такое было у его двоюродного брата, — поясняет женщина, — но уже прошло три недели с тех пор, как они играли вместе.

— В этом нет ничего странного, — объясняет Юнас. — Инкубационный период ветрянки может длиться до трех недель.

Мальчик соскальзывает с материнских коленей. Юнас выдвигает ящик с игрушками, малыш бросает на него взгляд, медлит, словно ожидая ободрения и подтверждения того, что все в порядке.

— Посмотри-ка, — предлагает Юнас и достает лежащую сверху игрушку — ярко-желтую погремушку.

— Он почти ничего не ест, — продолжает мать.

Она смотрит на ребенка, тот быстро хватает погремушку, улыбается, заслышав звук, который она издает, зубки сверху и снизу похожи на маленькие белые рисовые зернышки.

— Но вы даете ему пить?

— Да.

— Кажется, в целом он себя чувствует неплохо.

Юнас кивает малышу, тот стучит погремушкой о голубой пластмассовый ящик с игрушками и смеется.

— Эта сыпь может довольно неприятно чесаться, — продолжает Юнас. — Вы чем-то смазываете — цинковой пастой или «Зиртеком»?

Мать качает головой. Она водит рукой по вороту свитера. Юнас записывает названия лекарств на желтом листке.

— Возможно, вас успокоит то, что ветрянкой он заболел в детском возрасте, — ободряет женщину Юнас. — У взрослых эта болезнь протекает куда тяжелее.

Он улыбается и протягивает ей листок. Женщина медленно кивает, складывая бумажку пополам.

— Так вы уверены, что это ветрянка, а не что-то другое? — уточняет она.

— Что, например?

Женщина едва заметно качает головой и переводит взгляд на ребенка.

— Иногда я совершенно теряюсь, — говорит она, — от мысли обо всем том, что с ним может случиться.

Колеса коляски тихо поскрипывают, когда Юнас возвращается на свое место за столом.

— Ну, в этом нет ничего необычного, — уверяет он.

— А что, если корь? — не успокаивается женщина. — Корь ведь может быть опасна, я читала.

Мальчик поднимает погремушку и снова стучит ею по ящику, но второй рукой держится за его край и попадает игрушкой себе по пальцам. Нижняя губка изгибается, слегка подрагивает, и малыш заливается слезами.

— Ох, — вздыхает его мама.

Она берет его на руки и сажает к себе на колени. Малыш вскидывает ручки и плачет, отклонившись назад. Юнас поднимает погремушку с пола, звенит ею перед лицом ребенка, но мальчику это уже неинтересно, он рыдает, открыв рот.

— Ш-ш-ш, — пытается успокоить его мать, прижимаясь губами к головке.

— А ему делали прививку от кори, краснухи и паротита? — спрашивает Юнас.

Мать пытается усадить ребенка, но он выгибается у нее на коленях.

— Да, — отвечает она, — ему все делали в поликлинике, что положено.

— А он больше ни на что не жалуется? Нет боли в затылке?

Мать бросает быстрый взгляд на Юнаса, ребенок завывает так, что Юнасу становится даже жарко, под волосами на лбу проступают капельки пота, и он чувствует, что эта ситуация внезапно выбивает его из колеи.

— Не знаю, вроде бы нет, — отвечает женщина. — Вы думаете, это может быть что-то еще? Что-то опасное?

Она смотрит на врача глазами, полными страха, тоненькая прозрачная струйка стекает под носом у малыша, он продолжает плакать, и Юнас поднимается.

— Подождите минутку.

Когда он возвращается в кабинет в сопровождении Элизабет, малыш уже прекратил рыдать и возится у ящика с игрушками. Элизабет присаживается на корточки рядом с мальчиком, и тот показывает ей погремушку.

— Ау, — гулит он и с опаской стучит ею по полу.

— Ой, — улыбается Элизабет, — сколько у тебя пятнышек!

И, обернувшись через плечо, обращается к матери:

— Цинковая паста в таких ситуациях очень хорошо помогает. Или «Зиртек».

Уже потом, когда Элизабет моет руки, она расспрашивает юную мать о ее отце, меньше ли его мучает бронхит.

— Папа говорит, что вы прописали ему просто лошадиную дозу лекарства, — расплывается в улыбке молодая женщина, — он уже совершенно поправился.

Выходя из кабинета, мать выглядит успокоенной, и Юнас смотрит, как она катит коляску по коридору к стойке регистрации, радостный малыш сидит в коляске и гремит погремушкой — Юнас не стал намекать им, что это все же собственность клиники. Когда они заворачивают за угол приемного покоя, из своего кабинета к нему направляется Элизабет.

— Вы уж меня извините… — начинает он.

Элизабет качает головой.

— Ничего, мы обычно именно так и делаем, — объясняет она, — помогаем друг другу советами.

Юнас кивает, но чувствует себя неловко; дальше по коридору из лаборатории доносится смех Вальтера.

— Не стесняйся задавать вопросы, Юнас, — ободряет его Элизабет. — И не надо бояться, я же вижу, на что ты способен.

Он собирает игрушки и задвигает ящик обратно в угол. Потом открывает окно и чувствует беспокойство, но сейчас совсем не до этого, он уже отстал от графика на десять минут. В этот момент звонит Гида. Следующий пациент отменил визит, говорит она, он один из тех постоянных пациентов, которые записываются на определенное время, но очень редко болеют. «Так что у вас есть десять минут, — говорит Гида, — выпейте чашку кофе и посидите, закинув ноги на стол, вы это явно заслужили».

Юнас отправляется в гардероб. Здесь чувствуется легкий запах лосьона после бритья Вальтера, аромат с нотками мускуса. Он пьет воду из-под крана и закрывается в туалете, садится на крышку унитаза и достает телефон, однако от Эвы нет ничего — ни звонка, ни сообщения.

Ей никак не взять в толк, почему он не может переступить через этот, как она сама его назвала, эпизод. «Люди умирают, — как-то сказала она ему, — даже дети иногда умирают; если ты не можешь с этим смириться, тебе следует найти какое-то другое занятие!» В начале их отношений она была более понимающей, но постепенно ее терпеливый настрой сменился раздражением. «В таком случае тебе надо специализироваться как врачу общей практики», — сказала она в какой-то момент, пожалуй, просто задиристо, но он, сытый этим по горло, воспринял ее слова как плохо скрытую ненависть. «Сидишь себе в конторе весь день напролет и выслушиваешь жалобы здоровых людей, — продолжила она, — ну, чем не жизнь?!» Возможно, она хотела, чтобы так и было. Эва была одной из тех, кто уже в первом семестре озвучил свои планы на будущее; согласно им, она намеревалась специализироваться по нейрохирургии. В отличие от большинства других, ей это удалось.

Никогда он не видел ее более взволнованной, чем по вечерам, когда они лежали в кровати и она рассказывала о главных событиях дня. Например, о кровоизлиянии в мозг, как она просверлила череп пациента, приподняла край и добралась до источника кровоизлияния.

— И тогда, — говорила Эва, натягивая футболку, в которой обычно спала, всегда огромную, достававшую ей почти до колен, — я обнаружила выпячивание, которое кровоточило, и установила на это место металлическую клипсу.

— И что, он выжил? — спрашивал Юнас, который уже лежал в постели. Он разглядывал Эву, а она присаживалась на краешек кровати и брала с тумбочки тюбик крема для ног.

— Она, — отзывалась Эва. — Это была молодая женщина. — И, быстрыми движениями размазывая крем по ногам, спрашивала как бы невзначай, словно по обязанности: — Ну, а ты как? Что там у тебя в неотложке?

И скорее всего, он рассказывал об эпизодах рабочего дня как о чем-то повседневном, лишенном драматизма, — о том, как вышедшая из себя и сбитая с толку женщина упорно настаивала, что ее сухой кашель, скорее всего, является симптомом рака легких, или о том, как парочка наркоманов заснула в приемном покое в грязных брюках, которые провоняли мочой, и он безуспешно пытался их разбудить, прежде чем пришлось вызвать охрану. В любом случае, на Эву все это не производило особого впечатления, она тянулась за мобильным телефоном и ставила будильник на десять минут шестого, чтобы у нее еще осталось время на небольшую пробежку перед работой.

— Спокойной ночи, — бормотала Эва и закрывала глаза.

Наверное, это была одна из тех ночей, когда он лежал без сна. Уже третий раз за два года он работал на замене, но все же по-прежнему чувствовал сомнение и беспокойство. Особенно по ночам, когда она беззаботно лежала рядом с ним, пылая любовью к специальности, к которой он даже не смог приблизиться, и у него не выходило из головы: а что, если он сделал неверный выбор? Что, если он, несмотря на относительно неплохие результаты экзамена и характеристики, оказался совершенно негодным врачом, каким он, возможно, и был? Такие мысли порой могли лишить его сна на долгие часы. Но тогда еще не было тех длительных страданий, которые захватывали его целиком и парализовали, потому что все это было раньше. Эпизод, как она это называла, еще не произошел.

Поток рутинных дел возобновляется, в три часа он стоит перед расписанием. Обычное продление больничных листов и направление на физиотерапию, это требует гораздо меньше отведенных двадцати минут. Юнас отправляется в комнату для персонала, угощается фруктами из корзинки на столе, а на обратном пути, когда идет по коридору, откусывая красное и сочное яблоко, он сталкивается с ней.

Она выходит из кабинета Элизабет, открывая дверь спиной. Собранные в хвост на затылке волосы качаются над воротником зеленого анорака, в одной руке она сжимает листок бумаги, рецепт или, возможно, направление, другой держится за дверную ручку и тянет ее, чтобы закрыть дверь.

— Спасибо большое, — говорит она, Элизабет что-то отвечает из кабинета, слов он не разбирает, потом девушка закрывает за собой дверь и поворачивается к нему.

Поначалу он даже не сразу понимает, кто перед ним стоит, но и отвести глаза он тоже не в силах. Юнас замедляет шаги, девушка смотрит прямо на него и останавливается.

— О, — произносит она. — А вы врач?

Волосы у нее ярко-рыжие, возможно, именно это сбило его с толку. Вчера на пристани, когда она сидела на коленях под дождем и помогала раненому мужчине, ее волосы казались более темными. Сейчас он понимает, что тогда они просто намокли.

— Привет, — отвечает Юнас. — Да, тут работаю.

Она бросает взгляд на бейдж на его белом халате, и внезапно лицо ее заливается краской. Сегодня она выглядит моложе — примерно двадцати с небольшим лет, зеленый анорак и шерстяной свитер, да еще горные ботинки, ее выговор выдает в ней местную.

— Так ужасно неловко получилось, — говорит она. — Если бы знала, что вы врач, ни за что не отказалась бы от вашей помощи.

Она качает головой, и хвостик на макушке снова описывает дугу.

— Да по-моему, вы и сами неплохо справились, — отвечает Юнас.

— Занималась на вечерних курсах по оказанию первой помощи, — смущается она.

— Ну надо же!

Она улыбается, но вид у нее печальный, и Юнас думает о том, что что-то ее гнетет, на душе неспокойно.

— Я была у Элизабет, — говорит девушка и быстро взмахивает рукой, в которой зажат рецепт, словно опасается, что он прочитает, что там написано. На одной щеке у нее ямочка, впадинка на коже, которая становится более заметной, когда она растягивает губы в улыбке, клыки немного выступают вперед. У Эвы тоже такая особенность, ставшая предметом первого комплимента, который Юнас осмелился ей сделать, Эва флиртовала с ним и сказала: «Ты пытаешься мне польстить, говоря, что у меня неправильный прикус?»

Дверь за спиной девушки распахивается, и из нее выходит Вальтер, которого сопровождает кашляющий и слегка сгорбленный пациент.

— Пойдемте со мной, — говорит Вальтер.

Он открывает дверь лаборатории и пропускает пациента перед собой. Девушка сгибает рецепт пополам.

— Что ж, буду знать, что вы врач, если что, — говорит она.

— Вот именно, — отзывается Юнас.

— Ну, я пошла.

— Ладно.

— Вообще-то, мне надо в тюрьму.

— Вот черт, — удивляется Юнас. — Что вы такого натворили?

Она быстро улыбается и сгибает листок с рецептом еще раз, и все равно он кажется большим в ее руках.

— Я занимаюсь исследованием.

Она делает ударение на последнем слове, словно сама себя не воспринимает всерьез, или, возможно, это своего рода извинение, чтобы не создать между ними дистанцию.

— Пишу магистерскую работу, — добавляет она.

Она опускает сложенный рецепт в карман анорака, пальцы у нее бледные и тонкие.

— Здорово, — говорит он. — Что-нибудь по криминалистике?

— Антропология, — поправляет она.

Юнас кивает, он пытается задать еще какие-то вопросы, стараясь не показаться слишком назойливым, но задержать девушку еще хотя бы ненадолго. Однако она застегивает молнию на анораке, потом делает шаг по направлению к стойке регистрации.

— Ну, удачи вам, — произносит она.

— Спасибо, — отвечает он. — И вам.

Когда он возвращается обратно в кабинет, во рту все еще чувствуется привкус яблока, свежий и сладкий, и комната кажется больше; Юнас думает о том, что стало совсем светло, облака расступились, солнечные лучи пробиваются наискосок и золотят все вокруг.