Считаные дни

%

Весь обратный путь на машине в тюрьму он притворяется, что спит. Иван сидит в одиночестве на заднем сиденье, откинув голову на подголовник, и дремлет с полуоткрытым ртом, ему кажется, что именно так он выглядит, когда спит по-настоящему. От сидений едва уловимо пахнет кожей. Полицейский сидит за рулем черного «пассата» модели 2013 года, так что они вряд ли считают его опасным, раз выбрали гражданский автомобиль. Они и наручники на него не надели. Может быть, это из-за Сольвейг Хелене. Когда пришла пора ехать, она обняла его. Между ними — ее живот, Иван склонился к ней, он переживал о том, чтобы не побеспокоить малыша в животе, но Сольвейг Хелене притянула его к себе и крепко прижала. «Береги себя теперь», — шепнула она, дыша ему в ухо. Один из полицейских нажал кнопку на автомобильном брелоке, другой смущенно смотрел в окно, переминаясь с ноги на ногу, а когда они уже размыкали объятия и Сольвейг Хелене отпустила его плечи, Иван почувствовал какое-то движение между ними, отчетливый толчок из-под медицинского халата, пришедшийся ему под ребро.

Во время обеих переправ на пароме они остаются сидеть в машине. Палуба под ними слегка покачивается от мелкой зыби. На последней переправе один из полицейских идет купить кофе, вернувшись, он говорит: «Стедье написал, они должны поехать в Арнафьорд, кто-то вломился в дачный дом». А второй дует на кофе в бумажном стаканчике и кивает: «Да-да, сейчас как раз начинаются дачные кражи».

Им машут на берегу в Вангснесе, и голова Ивана качается в такт движениям автомобиля, в шее тянет, когда голова сползает на одну сторону, к окну слева. Через тонкую щелочку, такую узкую, что глаза почти прикрыты веками, он едва различает пристань. «Вот здесь взорвалось», — говорит полицейский за рулем и кивает на дорогу перед собой. «Это же фургон был?» — уточняет другой, отрывая взгляд от экрана мобильного телефона, который он держит в руке. Полицейский, что ведет машину, кивает. «Туристы, — объясняет он. — Просто повезло, что так легко отделались, хотя что-то там с подушкой безопасности случилось». — «Она что, не сработала?» — спрашивает второй. А первый с легкой ухмылкой поясняет: «Она была выключена. Наверное, в прошлую поездку на этом сиденье ребенка везли». Они проезжают по пристани, минуют ряд ожидающих своей очереди автомобилей, которые собираются заехать на паром, и на какое-то мгновение Иван возвращается в тот день: взрыв, боль, темнота, плотная пелена дыма, кажется, что невозможно дышать. А потом раздается резкий стук под ними. «Какого черта там было», — говорит полицейский, сидящий за рулем, а второй, вернувшись взглядом к экрану мобильного: «Это что, камень был или что-то вроде того?» Волосы у него на затылке начали редеть, даже из-под ресниц Иван видит это вполне отчетливо — как полицейский пытается зачесать волосы на лысину, чтобы замаскировать ее.

Они едут вдоль фьорда, уже приближаются, Иван это чувствует. Дорога становится узкой, зачастую, когда им навстречу попадаются другие машины, они вынуждены съезжать в тесные дорожные карманы на обочине. Слева видна гора, такая высокая, что вершину едва можно разглядеть. Ивану кажется, будто на него что-то давит, словно каменная масса прижимает его, но с другой стороны нет ничего, кроме фьорда, только ледяная бездонная темнота. Иван слышит собственное дыхание, запах от сидений становится все более отчетливым, он смешивается с ароматом лосьона после бритья одного из полицейских, а потом — тихий, но заметный стук под днищем автомобиля.

«Да что за черт», — ворчит водитель, второй отрывает взгляд от телефона. «В чем дело?» Тот, что ведет машину, отрывает руки от руля. «Взгляни, — говорит он, — ты видишь, как ее ведет?» «Пассат» заносит влево, в сторону дорожного ограждения, полицейский хватается за руль и быстро выправляет машину. Еще бы секунда, думает Иван, одна или две, машина бы слетела с дороги, через низкое ограждение и дальше вниз к фьорду, и крыша бы первой коснулась поверхности воды.

«Вроде что-то подобное было, — говорит полицейский на пассажирском сиденье, — когда мы выезжали с парома, вот тогда, ты прав, что-то такое было». Перед ними открывается и тянется вдаль дорога, они уже почти на месте: слева — заправка «Шелл», справа — пляж, полиэтиленовый пакет порхает над песком почти у кромки воды. «Послушай, — говорит тот, что за рулем. — Слышишь?» И теперь уже стучит где-то правее под днищем. «Мы, черт побери, прокололи колесо». Перед ними едет автобус. Он не следует за потоком автомобилей, которые сворачивают влево, к центру, а продолжает двигаться прямо до площади с администрацией коммуны. «Пассат» едет за ним и сворачивает на площади справа от автобуса. Полицейский за рулем ставит машину на ручник. «Черт», — ругается он, потом отстегивает ремень и поворачивается к заднему сиденью. Иван видит все это сквозь полуприкрытые веки, и ему удается скользить глазами, он следит за тем, чтобы его нижняя челюсть была неподвижной, а дыхание ровным и отчетливым. Потом он слышит звуки, как открываются две двери, громкий стон с одной стороны, затем голос: «А мы сможем доехать до тюрьмы? Дотуда же не больше километра?» Голос второго: «Тогда мы на ободе поедем, колесо полностью спущено».

Иван осторожно открывает глаза. Через узкую щелочку ему едва видны полицейские, которые стоят спиной к нему, склонившись у колеса. «Да, придется менять колесо прямо здесь, как считаешь?» — вздыхает тот, что ехал на пассажирском сиденье, мужчина с лысиной и мобильным телефоном, он запускает руку в карман форменных брюк, из которого достает коробочку снюса, пара наручников прикреплена к ремню, они свободно болтаются у его бедра. «Стедье-то выехал на задание, — говорит полицейский, который вел машину, — а этот на заднем сиденье спит как младенец, так что ничего страшного».

Это они о нем говорят. Что его нечего бояться и считаться с ним не стоит.

Тошнотворный запах кожи. Иван скользит взглядом влево. Автобус работает на холостом ходу, обе двери открыты. Пассажиров в нем нет, шофер, крепко сложенный лысый мужчина, достает из багажного отделения детскую коляску. Молодая женщина стоит рядом и разговаривает с ним, она жестикулирует обеими руками, пока водитель пытается расправить коляску, табличка с именем прикреплена между колесами, там написано «Йоханнес». Девушка показывает на кнопку где-то сбоку, водитель автобуса нажимает ее, пытаясь разложить коляску, но ее заклинило. «Давай мы тогда сами, — продолжает один из полицейских рядом с машиной, — тут дел-то на пять минут, справимся же?» Девушка наклоняется к коляске и нажимает на что-то сбоку, водитель автобуса ставит коляску на спинку, он поддергивает форменные брюки, прежде чем опуститься на корточки, девушка склоняется рядом, вытягивает вперед руку и что-то показывает, ее длинные волосы спадают вдоль щек.

Вот тут-то он ускользает. Иван беззвучно отстегивает ремень безопасности, так же бесшумно открывает дверь машины и выбирается наружу. И пока он медленно идет по направлению к автобусу, представляет себе, как они пустятся его догонять: громкие крики, две руки, хватающие его за плечи, возможно, выстрел из пистолета в ногу, и как будто он уже чувствует внезапную пронизывающую боль. Но ничего этого не происходит, не происходит ничего вообще, только раздраженные голоса двух полицейских слева у него за спиной — в четырех-пяти метрах. Водитель автобуса и молодая женщина, повернувшиеся спиной к нему на корточках перед детской коляской. «Никогда такого раньше не было, — говорит девушка. — Совершенно заклинило; может, она сломалась в пути?» Иван проходит мимо них, поднимается в пустой автобус, на приборной доске слева от коробочки пастилок лежат солнечные очки в желтой оправе, Иван ощущает очертания тела шофера, когда проваливается в мягкое водительское сиденье, и тепло.

А они могут говорить, что хотят, — те, кто утверждает, что он только портит все вокруг, что у него кишка тонка, но когда автобус трогается с места и выезжает с площади перед администрацией коммуны, именно он сидит за рулем; руки Ивана спокойно лежат на огромном руле, он старается не смотреть в зеркало, но внимательно следит за проезжей частью перед огромными передними колесами, и они должны были бы видеть его, все те, кто утверждает, что он ни на что не годится, и Бо, и Наталия, и инструктор по вождению, который ворчал насчет теории — что практические навыки ни к чему, если ты провалил теоретический тест, но автобус послушно едет через центр, Ивану и не требуется никакой теории, вычислять соответствующий тормозной путь автомобилей А и Б, к черту все это, возможно, кто-то там и кричит, но Иван не оглядывается, он едет мимо гостиницы и магазина «Куп», аккуратно притормаживает перед пешеходным переходом у студенческого центра и пропускает пожилого мужчину с ходунками, минует школу, во дворе которой гуляют и играют дети. Какая-то девочка сидит на самой вершине лестницы и машет шапочкой, у церкви навстречу ему попадается автобус, который едет со стороны горы, водитель поднимает руку, и Иван приветствует его в ответ, и теперь понимает, что он держит все под контролем, что можно выдохнуть, и только на первых поворотах, которые змеятся вверх по склону горы, он замечает какое-то движение в зеркале заднего вида: сначала только две пухлые ручки, молотящие воздух, затем ребенок, которому эти ручки принадлежат. Маленький мальчик пристегнут к детскому сиденью; светло-синий спавший сверток, который мгновенно открывает глаза; серьезный взгляд напуганного двухлетнего малыша, смотрящего в зеркало прямо на Ивана.