%

Ребенок надрывается. Иван смотрит на него в зеркало заднего вида. Огромная черная дыра на маленьком личике; Иван вцепляется в руль, но ребенок продолжает кричать, непрекращающийся душераздирающий рев.

— Да прекрати ты! — вопит Иван. — Я тебе ничего плохого не сделаю, только замолчи, ладно?

В одно мгновение воцаряется тишина, мальчик смотрит на него огромными светло-голубыми глазами, Иван слышит собственное дыхание, чужое и шипящее, и сердце, как оно бьется прямо об руль, потом нижняя губка малыша снова вздрагивает и крик возобновляется с новой силой.

Они думают, что он сам этого не помнит — то, как он плакал в детстве, как сводил с ума родителей, мать запиралась в ванной, закрыв руками уши. Драган, который пытался его успокоить и ободрить, в конце концов терял терпение и кричал: «Да заткнись уже ты, наконец, черт побери!» Но Иван рыдал и не мог остановиться, слезы переполняли его, выплескивались с новой силой, невозможно было его отвлечь, остановить, и он плакал до тех пор, пока не засыпал обессиленный, вздрагивая всем телом.

Соска падает на пол, Иван видит это в зеркале заднего вида, как она перекатывается посреди прохода, когда он входит в очередной поворот, черт возьми, сколько же здесь виражей, автобус соскальзывает в сторону, Ивану приходится с силой поворачивать руль, чтобы выровнять колеса, и когда он бросает взгляд в зеркало, видит машину, которая приближается, маленький красный «гольф»; неужели они его все же догнали?

Малыш вскрикивает, Иван вжимает педаль газа в пол, ладони становятся влажными под оплеткой черного руля, Иван по очереди приподнимает руки, вытирает их о брюки, но ладони немедленно снова потеют, как только он возвращает их на руль. Мальчик кричит, на лбу у него три крапинки, красные и похожие на гнойнички, под повязкой у Ивана стучит, стук отзывается в груди, пульсирует в венах, но расстояние между ним и «гольфом» увеличивается — Иван видит это в зеркале. На мгновение появляются облегчение и уверенность — черта с два они меня догонят, но потом на дороге прямо перед ним возникает какой-то парень в оранжевом на велосипеде. Иван выворачивает руль, он просто дьявольски тугой, да и что за дурак ездит по этим склонам; автобус накреняется, рев мальчика нарастает на полтона, а велосипедист отскакивает в сторону. Иван приподнимается на сиденье и ищет его в зеркале, но дорога пуста.

Вот так все и должно было закончиться: так он стал убийцей, не вдохнуть, не выдохнуть, воздух чертовски плотный, еще и эти вопли ребенка; Иван снова выравнивает автобус, возвращается в правый ряд, и вот он в зеркале — велосипедист, он оказался в канаве, но стоит на собственных ногах, он поднимает руку, он жив. А «гольф» замедляет движение, и теперь расстояние снова увеличивается, они не получат его, он им покажет; мальчик кричит, икает, как будто и он тоже не может дышать.

— Да успокойся же! — вопит Иван. — Тебе что, непонятно, что ты должен молчать?

Но малыш только голосит, и Иван начинает считать, громко и настойчиво:

— Jedan, dua, tri, cetiri, pet, sest.[7]

Но, конечно, это все бессмысленно, все напрасно — кто же это успокоится от счета, кроме того, ребенок — норвежец, он не понимает этих слов; теперь малыш откидывается на спинку кресла, поворачивается назад, его лицо побагровело, и, быть может, потом они скажут ему, что он не может помнить всего этого, что он был слишком мал, может быть, они будут настаивать на том, что все, что он так ясно себе представляет, — не что иное, как их пересказ произошедшего, но он будет знать, как все было, ведь воспоминания, которые он хранит, реальны и принадлежат только ему.

— Извини! — вопит Иван. — Это было глупо, но я не виноват!

Но кого ж ему еще винить, если не себя, и дорога перед ним заканчивается, дьявольский поворот, и скорость слишком велика; мальчик кричит, да еще девушка — откуда она только взялась? Она стоит посреди дороги, уставившись на него, прямо и не боясь, вот так он видит ее какие-то доли секунды; длинные светлые волосы, разметавшиеся по кожаной куртке, губы, накрашенные красной помадой, упрямый взгляд, а затем она исчезает, и только стук под автобусом, резкий рывок, когда он с размаху летит вперед к лобовому стеклу; и пока Иван осознает, как кружится вокруг лица стекло, кровь, вот что он замечает в первую очередь: совершенно необычная тишина и облегчение, когда он понимает, что мальчик наконец перестал плакать.

Загрузка...