Шотландия

Налоговая декларация Томаса Карлейля, 21 ноября 1855 года Джейн Карлейль

Брак угрюмого, но выдающегося историка Томаса Карлейля и энергичной Джейн Бейлли Уэлш был единением если не темпераментов, то взглядов. Карлейль прославился как выдающийся историк своего времени, а Джейн выступала как закулисный управляющий, секретарь и хозяйка дома. Ее письма и другие сочинения свидетельствуют о незаурядном таланте бытописателя и остроумии. Ниже она описывает, как от имени мужа вела битву с налоговыми инспекторами в Лондоне.

Мистер К. сказал, что «голос чести, по-видимому, призывает его идти самому». Но либо сей голос не воззвал достаточно громко, либо он не прислушался к этому чародею. Я отправилась в кэбе, чтобы все свое дыхание сохранить для мольбы. Высадившись у дома 30 по Хорнтон-стрит, я обнаружила грязный, смахивающий на частный дом, только на двери была надпись «Налоговая служба». Дверь открыла замызганная служанка, сказавшая, что инспекторов не будет еще с полчаса, но я могу зайти. В приемной уже собралось с полдесятка человек, среди которых я увидела мужчину, который чистил наши часы, и молодого аптекаря с Чейн-уок. Глядя на остальных, нельзя было даже на миг заподозрить их в том, что они зарабатывают, я бы сказала, хотя бы сотню в год…

— Сначала леди, — заявил клерк, открывая маленькую боковую дверь, и я шагнула в grand peut-etre [великое «может быть»]. Мгновение темноты, когда одну дверь закрыли у меня за спиной, а потом впереди распахнулась другая; и вот я оказалась в полутемной комнате, где за большим столом, заваленным бумагами, сидели трое мужчин. Один держал над раскрытым гроссбухом наготове перо; другой снимал нагар со свечи и, судя по виду, дрожащим рукам и землистому цвету лица, переживал худший период своей жизни. Третий, который явно был петухом на местной навозной куче, восседал как Радамант — Радамант без правосудия.

— Имя, — произнес похожий на ушастую сову индивидуум с пером в руке.

— Карлейль.

— Что?

— Карлейль.

Видя его сомнения, я произнесла фамилию по буквам.

— Ха! — воскликнул Радамант, крупный, с бескровным лицом и надменным видом малый. — Что такое? Почему не пришел сам мистер Карлейль? Разве он не получал письма, с распоряжением о явке? Мистер Карлейль написал какую-то чушь, что он свободен от таких обязательств, и я пожелал, чтобы ему переслали ответ о том, что он должен прийти, как и все прочие.

— Тогда, сэр, — сказала я, — вашим желанием, по-видимому, пренебрегли, поскольку мой муж не получал подобного письма; и мне сказал один из ваших инспекторов, что личное присутствие мистера Карлейля вовсе не обязательно.

— Ха! Ха! Что имел в виду мистер Карлейль, утверждая, что не имеет доходов от своих сочинений, когда он сам определил его в сто пятьдесят фунтов?

— Это значит, сэр, что если кто-то перестает писать, то и ему перестают и платить за его сочинения, и за последние несколько лет мистер Карлейль ничего не опубликовал.

— Ха! Ха! Я ничего в этом не понимаю.

— Я понимаю, — прошептал мне на ухо снимавший нагар инспектор. — Я вполне могу понять, что у литератора не всегда бывают деньги. Что касается меня, я бы скинул, но (он еще больше понизил голос) у меня тут всего один голос, да к тому же не самый главный.

— Вот, — сказала я, вручая Радаманту отчет от «Чапмэна и Холла», — это подтверждает заявление мистера Карлейля.

— И что я должен увидеть? Ха! Нам нужен тут мистер Карлейль, чтобы он присягнул, что это правда, иначе мы не можем поверить.

— Если недостаточно честного слова джентльмена, чья подпись стоит внизу этого листа, то можете привести к присяге меня: я готова в этом поклясться.

— Вы! Как же, вы! Нет, нет! Что нам делать с вашей присягой?

— Но, сэр, я полностью в курсе дел своего мужа, я знаю их лучше, чем он сам.

— В это я всецело верю; но мы не можем с этим ничего поделать, — он с презрением бросил мой документ на стол.

Ушастая сова взял его и принялся рассматривать, пока Радамант ворошил свои бумаги и ворчал о «людях, которые не соблюдают правила»; затем он протянул лист обратно старшему, неодобрительно промолвив:

— Но, сэр, это совершенно понятное заявление.

— Тогда на что живет мистер Карлейль? Только не говорите мне, что он живет вот на это? — он указал на документ.

— Боже упаси, сэр! Но я здесь не затем, чтобы объяснять, на что живет мистер Карлейль, а только для того, чтобы продекларировать его доходы от литературы за последние три года.

— Истинно так! Так! — пробормотал не самый важный голос возле моего локтя.

— Мистер Карлейль, я полагаю, имеет доходы от земельной собственности?

— О которой, — сказала я заносчиво, так как воспряла духом, — мне, к счастью, не нужно представлять отчет в этом королевстве и в этом совете.

— Вычтите пятьдесят фунтов, скажем, сотню — вычтите сто фунтов, — сказал Радамант ушастой сове. — Если мы запишем на мистера Карлейля сто пятьдесят, то, полагаю, у него нет причин жаловаться. Вот, вы можете идти, у мистера Карлейля нет причин жаловаться.

Уже ввели женщину, пришедшую второй, и мне указали на дверь; но я не могла уйти не сказав, что «во всяком случае, от жалоб толку не будет, так как не в их власти осуществлять свое решение». Когда я вышла за порог, то первой мыслью было: какое счастье, что сюда не пришел сам мистер Карлейль! Что до остального, то хотя все могло бы обернуться и лучше, я была благодарна, что дела не приняли куда худший оборот.