Побег якобита из Тауэра, 23 февраля 1716 года Уинифред Найтедейл

Якобитское восстание 1715 года, вспыхнувшее вслед за восшествием на престол Георга I, возглавил граф Мар, и восставшие пользовались столь широкой поддержкой в Шотландии, что, казалось, непременно должны победить. Увы, этого не случилось, и даже прежде, чем Старший Претендент успел высадиться в Шотландии, восставшие потерпели разгромное поражение в битве при Шерифмуре 13 ноября: королевские солдаты справились с превосходившим их численностью, но лишенным толкового полководца войском Мара. Одним из побежденных и попавшим в плен был Уильям Максвелл, пятый граф Найтедейл, которого заключили в лондонский Тауэр и собирались казнить 24 февраля 1716 года. В письме к своей сестре супруга графа рассказывает, как придумала хитроумный план спасения, когда узнала, что среди всех узников лишь ее муж лишен права на амнистию.


Я незамедлительно покинула палату лордов и поспешила в Тауэр, где поведала стражникам, притворяясь радостной и веселой, что принесла узникам добрые вести. Мол, я хочу развеять их страхи, ведь палата приняла обращение в их пользу. Еще я дала стражникам денег, чтобы они выпили за лордов и за его королевское величество; впрочем, сумма была невелика, поскольку я подумала, что если буду слишком уж щедрой, они могут что-то заподозрить, а вот малая толика денег поможет завоевать их расположение — до казни оставалось всего два дня.

На следующее утро я не смогла поехать в Тауэр, потому что мне пришлось улаживать множество дел, однако вечером, когда все было решено и готово, я послала за миссис Миллз, с которой мы делили кров, и поведала ей подробности своего плана по спасению моего мужа, лишенного королевского прощения; это была последняя ночь перед казнью. Я сказала, что у меня все готово и что я рассчитываю на ее помощь, иначе мой муж так и останется в заключении. И велела спешно собираться, ибо у нас совсем нет времени. Также я послала за миссис Морган, которую обычно звали Хилтон; с нею меня познакомила моя милая горничная Эванс, за что я ей весьма признательна. Ей я тоже изложила свой замысел; она была очень высокой и тонкой в кости, и я попросила ее надеть под плащ еще один, предназначенный для миссис Миллз, которая должна заменить моего мужа. В ту пору миссис Миллз была в положении и потому вполне походила на моего супруга не только ростом, но и комплекцией. Пока мы ехали в экипаже, я не переставала говорить, чтобы у них не возникло соблазна предаться размышлениям. Изумление, с каким они выслушали мой план, побудило их согласиться, а о последствиях они не задумались, чему я была несказанно рада. По прибытии в Тауэр я повела с собой миссис Морган, поскольку правилами дозволялось проводить лишь одного человека. Она пронесла одежду, каковую мы собирались оставить миссис Миллз. Когда она избавилась от своей ноши, я проводила ее обратно к лестнице и по пути громко сказала, что прошу прислать мою служанку, дабы та помогла мне переодеться, и что, если та не спешит, я могу опоздать к вечернему рассмотрению прошений о помиловании. Миссис Морган благополучно вышла, а я спустилась по лестнице навстречу миссис Миллз, каковая из предосторожности прижимала к лицу носовой платок, что вполне естественно для женщины, прибывшей проститься с другом накануне его казни. Я особо попросила ее войти именно так, чтобы мой муж сумел выйти схожим образом. Ее брови были светлыми, а брови моего супруга — темные и очень густые; но я приготовила краску, чтобы это скрыть. Еще я привезла с собой парик того же цвета, что и волосы миссис Миллз, а мужу намазала лицо белилами и накрасила румянами, чтобы скрыть щетину, сбривать которую не было времени. Все эти средства я припрятала в Тауэре заблаговременно.

Бедные стражники, которые были мне признательны за вчерашнее вознаграждение, позволили нам пройти и бдили не столь тщательно, как обычно; более того, они были убеждены, поскольку я вчера так им сказала, что узники получат помилование. Я велела миссис Миллз снять чепец и надеть другой, который я для нее принесла, и вывела ее из камеры моего мужа, а проходя через соседнее помещение, где присутствовали несколько человек, я со всей заботливостью проговорила: «Моя дорогая миссис Кэтрин, поспешите прислать мне мою горничную, она явно не подозревает, который час, и очевидно забыла, что сегодня слушания о помиловании; если я пропущу заседание, моего мужа ничто не спасет, ведь завтра будет слишком поздно. Поторопите ее, насколько возможно, я не найду себе места, пока она не придет».

Все в помещении, а это были в основном жены и дочери стражников, наперебой выражали мне сострадание, а часовой предупредительно распахнул перед нами дверь. Проводив миссис Миллз, я вернулась к мужу и принялась его одевать. Я позаботилась, чтобы миссис Миллз уходила в слезах, чтобы мой супруг мог сойти за расстроенную и рыдающую женщину, тем более что платье у них было одинаковым. Когда он почти закончил переодеваться, я увидела, что снаружи темнеет, и испугалась того, что нас может выдать свет свечей, а потому сказала, что пора идти; мы вышли из камеры, он держал меня за руку, а я говорила с ним ласково и утешительно и кляла Эванс, чья небрежность якобы лишала меня последней возможности спасти супруга.

И я сказала: «Моя дорогая миссис Бетти, ради Бога, приведите ее, пожалуйста; вы знаете, где я живу, и если вам дороги наши отношения, сделайте это для меня; не могу передать, как мне тяжело». Стражник отомкнул замок, и мы спустились по лестнице, причем я продолжала умолять «миссис Бетти» о поддержке. Когда мы вышли из дверей, я пустила мужа вперед, опасаясь, что часовой углядит его вовсе не женскую походку, и все твердила о том, как «она» может меня выручить.

У подножия лестницы нас встретила милая Эванс, в чьи руки я его и отдала. Я заранее предупредила миссис Миллз, чтобы та ждала поблизости, на случай, если все пройдет гладко. Мой супруг считал, что успех почти невозможен, и его изумление, когда он увидел нас, было таково, что он едва не лишился чувств, однако Эванс его успокоила пожатием руки, не проронив при этом ни слова, и отвезла к своим друзьям, на которых можно было положиться, и те его укрыли в безопасности. Совершив все это, она вернулась и отыскала миссис Миллз, которая к тому времени уже оправилась от удивления. Они вместе поехали домой, подыскали надежное укрытие и переправили моего супруга туда.

Я же, якобы отослав молодую даму с поручением, вынуждена была подняться по лестнице и вернуться в камеру своего супруга, по-прежнему притворяясь, что страшусь опоздать на слушания, так что все вокруг мне сочувствовали. В камере я заговорила с мужем, как если бы он был там, и отвечала на свои вопросы, изо всех сил подражая его голосу. Я ходила по камере, как если бы мы и вправду разговаривали, пока не сочла, что убедила стражников достаточно и что мне пора позаботиться о себе.

Я открыла дверь и встала так, чтобы в соседнем помещении было слышно мои слова, но чтобы в камеру никто не мог заглянуть. Я пожелала супругу спокойной ночи и прибавила, что, должно быть, случилось нечто невероятное, чтобы Эванс настолько пренебрегла своими обязанностями, ведь она всегда чрезвычайно дотошна и пунктуальна; так что мне необходимо уйти, и если ворота Тауэра будут еще открыты, когда я покончу с делами, то я вернусь, но он может не сомневаться, что я в любом случае окажусь тут с самого утра, едва в Тауэр начнут пускать, и льщу себя надежной, что принесу добрые вести.

Затем, прежде чем закрыть дверь, я накинула щеколду на засов, чтобы камеру можно было открыть лишь изнутри. После чего захлопнула дверь и сказала на выходе слуге, который только что появился, что мой муж просил не тревожить его, поскольку хочет помолиться, а потом он сам позовет, чтобы принесли свечи. Я спустилась по лестнице и окликнула извозчика. Экипажей было несколько, я села в один и поехала домой, где ждала бедная миссис Маккензи, готовая подать новое прошение о помиловании в случае, если моя затея провалится. Я сказала ей, что никакие прошения нам больше не нужны, ибо мой супруг счастливо покинул Тауэр и сбежал от врагов, но вот где он сейчас, этого я не знаю…

Загрузка...