Шотландия

Марш «оранжистов» в Глазго, 1938 год Дж. Р. Аллан

Одно из самых противоречивых явлений общественной жизни Шотландии, ежегодный марш «оранжистов», членов протестантского Ордена оранжистов, нередко становилось тем тлеющим угольком, от которого разгорался пожар насилия. Журналист Дж. Р. Аллан с некоторым удивлением взирал на него, а события в Глазго однажды вечером приняли вполне предсказуемый оборот.

Однажды днем в ноябре я прогуливался по Бьюкенен-стрит, около половины пятого. День был обычный: сотни модно одетых женщин ходили по магазинам, поглощенные делами мужчины шли в кафе или возвращались оттуда. Царила атмосфера деловитости, преуспеяния и материального достатка, когда вы чувствуете довольство собой, пока у вас в кармане не переводятся шиллинги. Затем на улице появилась процессия под кроваво-красными флагами, грозно раскачивающимися в свете подернутых туманом фонарей. Наверное, от этих стягов женщины могли бы с воплями попрятаться в подвалах магазинов, ибо на них были надписи, славящие Москву и предупреждающие о грядущем гневе. «Коммунисты», — полетело слово вдоль мостовой. Но никто не кричал. Люди, несущие флаги, были сломлены безысходным страданием безработицы и не способны на насилие, дабы подкрепить делом грозные лозунги на транспарантах. Дамы в меховых шубах без страха взирали на шествие, поскольку это был не первый шаг к бунту, а очередное торжество законности и порядка. За демонстрантами присматривала дюжина констеблей, и они были рослыми и крупными и вышагивали с таким достоинством и степенством, словно бы сами участвовали в марше. Казалось, безработных ничего не связывает с этими вызывающими лозунгами и знаменами, с этими величественными констеблями, и возможно, они это понимали, так как шагали без всякого воодушевления, внутреннего подъема, словно бы осознавали, что для них нет места в обществе, сколько бы они не выступали против него на демонстрациях. Шествие свернуло на Джордж-сквер. Безработные разошлись или устало побрели по домам, к хлебу и маргарину. Констебли ослабили ремни и направились в участок, а на их широких плечах покоились, ничего не опасаясь, собственность и привилегии. Еще один обычный день Глазго.

Затем, несколько месяцев спустя, в субботу, около семи часов вечера, я находился в кафе на Аргайл-стрит и смотрел в окно. Я услышал музыку — играли на флейте; потом с Сент-Энок-сквер показалось шествие. Это была группа протестантов, членов Ордена оранжистов, они были в полной форме, с флагами, и возвращались из поездки за город. Они прошли мимо — воинство, имеющее грозный и в то же время смешной вид, как у людей, нашедших хороший повод нарядиться в маскарадные костюмы. Только они исчезли, как раздалась новая музыка и появилась еще одна процессия, на этот раз со стороны Куин-стрит-стейшн. Эти были ирландцы, члены какого-то другого, католического, ордена, они тоже возвращались после проведенного за городом выходного дня, и тоже — грозные и смешные, из-за своих костюмов. «Оранжисты и ирландцы!» — сказали мы себе. Что случится, если их пути случайно пересекутся? Будучи юношами благоразумными и предвкушавшими более приятное времяпровождение, мы за ними не пошли и не стали проверять своих предположений. Но позднее этим вечером мы встретили человека, который клялся, что видел всё своими глазами. Ирландцы, сказал он, обнаружили перед собой оранжистов и ускорили шаг. Увидев такое, оранжисты замедлили поступь. Находчивые и готовые на риск полицейские развернули оба о гряда и отвели их на боковую улочку, где и оставили разрешать свои разногласия. Через полчаса, когда все участники драки успели как следует надавать друг другу, прибыли отряды полиции. Полицейские отсортировали раненых от запыхавшихся и распределили их по нужным адресам — кого в кареты «скорой помощи», кого — в тюремные фургоны. Такую историю мне рассказали, и я не стану присягать, что все в ней правда до последнего слова. Но такое вполне могло произойти в Глазго, и я сомневаюсь, что подобное могло бы случиться в любом другом городе. Такие инциденты придают дневным и вечерним часам в Глазго свой особый привкус.