Генри Реберн, начало 1800-х годов Аллан Каннингем

Возможно у Генри Реберн — величайший из шотландских художников-портретистов. Рано осиротевший, он начинал как подмастерье ювелирау потом писал миниатюры, и его заметил и взял под опеку Дэвид Мартин, тогдашний модный портретист. Побывав в Италии, Реберн вернулся в Шотландию и постепенно сделался знаменитым. Ниже приводятся отрывки из сборника, составленного викторианским эссеистом Джоном Брауном; этот сборник посвящен жизни и творчеству Реберна.

Аллан Каннингем — друг художника.


Хотя студия его помещалась на Йорк-плейс, жил он в Сент-Бернарде, поблизости от Стоукбриджа, и дом его окнами выходил на залив Лейт — место весьма романтическое. Крутые склоны холмов поросли деревьями, сад при доме выглядел таинственно и прекрасно, а уединенность этого места позволяла ему без помех предаваться размышлениям. Распорядок его дня был строго определен, словно раз и навсегда. Летом он вставал в семь, завтракал около восьми с женой и детьми, затем отправлялся пешком в просторную студию в доме номер 12 на Йорк-плейс… и к девяти часам принимал первого клиента; на протяжении многих лет в день он принимал не менее трех или даже четырех клиентов. Каждому из них он уделял по полтора часа и редко задерживал клиента более чем на два часа, если только не выяснялось — а такое происходило нередко, — что этот человек наделен неким необыкновенным талантом. Тогда он чувствовал себя счастливым и не отпускал клиента до тех пор, покуда в дверь не стучался следующий.

Чтобы нарисовать голову, ему обычно требовалось четыре или пять сеансов, и он предпочитал изображать именно голову и руки, заявляя, что эти части тела не требуют пристального внимания. Складка драпировки, естественная небрежность, с которой некто набрасывал плащ на плечи — подобные явления интересовали его куда более, нежели человеческая голова, средоточие мыслей и воображения. Он обладал столь глубокой интуицией, что первый сеанс редко завершался без того, чтобы он составил себе полное представление о характере и склонностях клиента. Он никогда не рисовал мелом, но сразу брался за кисть…

Лоб, подбородок, нос и губы наносились на холст первыми. Он всегда рисовал стоя и никогда не использовал опору для руки; у него был столь острый глаз и столь крепкие нервы, что самые изящные штрихи наносил он почти механическими движениями, ничуть не полагаясь на различные приспособления, лишь мановением руки. В студии он обыкновенно оставался до пяти, после чего возвращался домой и в шесть часов ужинал…

Один из клиентов художника вспоминал:

Он произнес несколько слов в привычной дружелюбной манере — должно быть, чтобы ободрить меня; затем усадил меня в кресло на помосте у дальней стены студии, придал мне нужную позу, взял в руки палитру и подошел к холсту. Убедившись, что все в порядке, он взмахнул кистью, отступил на несколько шагов, продолжая смотреть на меня, и остановился, почти уперевшись спиной в противоположную стену; так он простоял с минуту, потом вернулся к холсту и, не глядя на меня, принялся работать кистью. Затем снова отошел подальше, еще минуту разглядывал меня, торопливо подскочил к мольберту и вновь заводил кистью.

Мне доводилось позировать другим художникам, и они вели себя совершенно иначе — тщательно вырисовывали черновики мелом, измеряли пропорции, ставили мольберты почти вплотную и не отрывали взгляда от моего лица, насыщая наброски цветом. Так они добивались сходства в мельчайших подробностях; Реберн же отлично передавал выражение, настроение. Другие делали аккуратные штрихи, а он работал широкими мазками; они выявляли человека — а он показывал душу.

Загрузка...